Утоли мои печали - Алюшина Татьяна

– Что преступление не принесло ожидаемого результата, – закончил за нее мысль Григорий. – Не просто не дало, а все еще и осложнило: оказалось, что снова надо начинать бороться за наследство.

– Да, – подхватила Марьяна. – Но кроме этого, есть еще одно немаловажное и разрушающее Виталия обстоятельство. Он собрал всю свою решимость, всю силу характера, всю, какая была в нем дерзость, вычерпав даже из будущего, и совершил дело. С его точки зрения, красиво и тонко совершил.

– И никто про это не узнал, – усмехнулся невесело Григорий. – И никому невозможно похвастаться самым великим своим деянием и достижением.

– Вот именно. И он настолько устал от необходимости молча нести в себе это преступление, что неосознанно стремился к тому, чтобы его разоблачили, вот и кидался на тебя. А я это отчего-то увидела и поняла.

– Это ты, конечно, умница и красавица, – проворчал Вершинин и отчитал: – Но зачем ты кинулась его защищать, когда он был в неадеквате? Он мог броситься на тебя и поранить, нанести травму, испугать!

– Да ничего бы со мной не случилось, – спокойно возразила Марьяна. – Ты был рядом, да и группа захвата, вы бы не позволили ему нанести мне вред.

– За каким фигом ты так рисковала? – нервничал и заводился Вершинин.

– Потому что у каждого человека в жизни случаются моменты, когда ему необходимо утешение. Простое человеческое утешение, даже если он злодейский злодей, – улыбнувшись какой-то небесно-мудрой грустной улыбкой, объяснила она. – А Виталию было очень плохо, ему требовалась помощь.

– Ты странная, ты это знаешь? Другая. Уж очень сильно непохожая на обыкновенных девушек, – помолчав, внимательно всматриваясь в ее лицо, сказал пораженный тем, что сейчас открыл и понял в ней, Вершинин.

– Ты не первый, кто мне это говорит, – ровно ответила девушка и указала рукой ему за спину. – Так вернись к нормальным, у тебя их там целая усадьба. А мне некогда больше с тобой разговоры вести. Мне очиститься, отпустить из себя гневливость и обвинения хочется, избавиться от грязи всех этих разоблачений. А то я в дом зайти не могу, чтобы не нести туда всю эту ерунду и не нарушать его благости, намоленной в работе. Так что ты иди, – махнула она рукой, выпроваживая. – А я баню пойду дальше топить и к обряду готовиться.

– Я же говорю, странная. Ведунья какая-то, – вздохнул несколько наигранно Григорий.

– Да ничего такого! – возразила эмоционально Марьяна. – Просто небольшая молитва над водой, травки определенные и обычное омовение, – и поднялась с места, немного нервно, явно стушевавшись всего, что наговорила ему. – Все, Григорий, спокойной ночи. До свидания.

– Ну, до свидания, – допив чай, поднялся неспешно и он.

А Марьяна развернулась, не став дожидаться, когда гость выйдет со двора, и торопливо направилась в баню.

Зайдя в прихожую, девушка захлопнула за собой дверь, привалилась к ней спиной, закрыла глаза. Зачем она наговорила Григорию про намоленный дом и про обряд, и про то, что очиститься надо? Он и так-то посчитал ее странной, а теперь, наверное, решит, что она совсем ку-ку, какая-нибудь забубенная сектантка или фанатичка с переклином в старину.

Ладно, вздохнула она, что решит, то и решит, его дело!

Но Господи, Господи, кажется, она совсем пропала в любви к нему! Не во влюбленности – растаяла та легкая, наполненная светом и солнцем влюбленность в далекого и неизвестного ей мужчину, почти эпического героя, уступив место вот этому нелегкому чувству.

А тут это разоблачение, будь оно неладно!

Может, лучше бы было, чтобы Григорий Вершинин оставался для нее далеким, незнакомым странником, вызывая лишь светлые теплые чувства, так оживлявшие ее творчество, и более никем и ничем?..

Ладно, снова сказала она себе, пытаясь успокоиться, надо таки провести обряд. Прошла через предбанник в небольшую комнатку, в которой расположилась часть банного котла с дверцей в топку и поленница заготовленных дров. Подкинув пару небольших поленьев, проверила температуру – еще минут десять, и можно идти париться – и направилась в предбанник заваривать травки для ополаскивания и для специального чая.

И услышала стук во входную дверь.

Марья постояла, задумчиво, почти уверенная в том, что знает, кто стучится к ней, все же пошла открывать.

– Мне тоже очень хочется очиститься от чего там… – сказал, усмехнувшись, Вершинин, когда она распахнула дверь. – От негатива и гневливости? Ну, вот от них в том числе. – И спросил, глядя ей в глаза: – Пустишь?

Они стояли, разделенные порогом – он с той стороны, где уже властвующую во всю темень ночи все еще разбивал свет одинокого светильника над столом, на который слетелась суетливо-бестолковая мошкара, а она с той, где было светло, уютно и пахло нагретым добрым банным духом, распаренными вениками и травами.

Она смотрела на Вершинина большими темно-голубыми глазами и решала в эту минуту нечто очень важное для них двоих, и оба понимали, что от этого ее решения сейчас зависит все дальнейшее, может, и вся их жизнь…

Да, точно, вся жизнь – ведь что бы она ни решила, это останется с ними навсегда и навсегда наложит отпечаток на их судьбы…

– В бане люди голые, а в этом обряде не должно быть сексуальности и эротики, он очищающий, – произнесла тихо Марьяна.

– Приставать не буду, а все остальное гарантировать не могу, – усмехнулся Вершинин. – Ты эротична в любой одежде, а уж голенькая, подозреваю, так и вообще Афродита и чистый искус. Но обещаю стойко терпеть.

Она все еще не решила. Он видел и понимал.

– Заходи, – решилась, наконец, Марьяна.

Вершинин переступил порог и вдруг притянул ее к себе и обнял нежно, но крепко, прижавшись щекой к голове девушки.

– Ты что? – отчего-то шепотом спросила она.

– Утешаю тебя, ты тоже в этом нуждаешься, – улыбнулся Вершинин. – Немножечко постоим, и ты скажешь, что надо делать.

И Марья вдруг почувствовала, как в нее перетекает его сила, спокойствие и уверенность и как чудесным образом она и на самом деле успокаивается, расслабляется первый раз за весь сегодняшний многотрудный день, а может, и за все три непростых дня.

– Ну, во-о-от, – довольно протянул Вершинин, почувствовав перемену ее душевного состояния.

Выяснилось, что ничего особенного делать не требуется, кроме обычных хозяйственных хлопот – принести из беседки чайник с чаем и выключить там свет, «заварить» веники в бадье, проверить температуру и посмотреть, прогорели ли дрова – простые банные дела. Григорий наполнил холодной водой переворачивающуюся кадушку для обливания после парилки.

Спросил Марьяну, почему это устройство на улице, не в самой бане, и девушка объяснила: