Ромашковый лес - Евгения Агафонова

пуговица рассказала о себе. Пальто стало таким холодным и совсем не согревающим. Пуговица чувствовала, что все это из-за нее. Ей безумно сейчас хотелось казаться лучше, чем она была на самом деле, она пыталась сделать все, чтобы перестать разочаровывать. Но у пальто было только так: единожды разочаровав, завоевывать доверие нужно катастрофически долго. Пальто предпочитало тратить бесценную жизнь на обиды. Пуговица теряла себя.

Каждый день пальто просило показать ему тот самый надломленный кусок, ведь увидеть его было не так-то просто, тем более что через пару дней пуговицу отдали мастеру, который меньше чем за час вернул ей часть её. Остался только шрамик. Но пальто хотело видеть шрамик. Поэтому пуговица проворачивалась на нитках из стороны в сторону, с болью демонстрируя рану. И каждый раз, глянув на нее, пальто молило убрать этот шрам и больше его не показывать. А на следующий день просило продемонстрировать его снова, и так же ужасаясь от него отворачивалось.

Прошло не так много времени, но нитки, связующие пальто и пуговицу, стали совсем ослабевать, а после – и вовсе рваться. Дотянули до того, что между пальто и пуговкой осталась одна-единственная ниточка. А пальто никак не хотело понять, что если хотя бы еще несколько раз оно попросит пуговку повернуться и показать рубец, последняя нитка просто не выдержит, и пуговица сорвется. Не потому что она не любит пальто. Она очень его любит, поэтому и быть лучше хочется. Но она другая. Стоит только пальто принять ее такой, какая она есть, даже если оказалось, что она не так хороша, как о ней думали, и пуговица снова будет рядом. Просто принять все, как есть, без додумок к образу и фантазирований. В конце концов, может оказаться, что настоящая пуговица не так плоха. Даже больше – гораздо интереснее и живее в этом ощущении себя. Дать ей волю быть собой, и она сумеет удивить своей искренностью. Пальто думало, что связующие нити между ними окажутся прочнее, но ежедневные развороты и показательный показ шрама не могли не ослабить и канаты.

У пальто был выбор – выбор есть всегда: – продолжить напоминать пуговице о том, что та разочаровала его и еще пару раз поглумиться над шрамом, или полюбить так же сильно, как любило когда-то ее образ, ее саму. Реальную, без излишней мистики. Пока пуговица не убедилась окончательно в том, что здесь ей не рады, и на другом пальто, где никто не знает о ее надломе и слабости, она будет смотреться лучше. Но она верит, что нужна именно здесь. И пока верит, она тоненькой нитюлечкой будет держаться за пальто до тех пор, пока то не протянет ей более прочную нить.

Про ласку

Его создали для того, чтобы он согревал. Он нежно прикасался к телу, обволакивал его своим существом, впитывал весь холод и делился теплом, пропитывая им каждую клеточку того, кого укрывал собой. Он никогда не задумывался о жизни и о том, кто он в ней. Он просто жил и просто отдавал всю свою душу ради тех, кому нужно было в нее укутаться. Плед до восторга любил, когда утром, просыпаясь, человек бережно отодвигал его от себя, сладко потягивался и благодарил этот мир за еще одну прекрасную теплую ночь.

Всё было чудесно до тех пор, пока однажды, пробудившись после очередной затягивающей в свой темный мир ночи, человек не обнаружил на своем теле мурашки. Мурашки от холода. Эти сонные восемь часов были очень, безумно, просто сумасшедше холодными. Мужчина подумал, что, наверное, он просто заболел, поэтому замерз. Померил температуру – 36.6. Куда уж идеальней? Потом подумал, что, наверное, забыл закрыть окно перед сном, и успокоился. Но проснувшись на следующий день, когда тучи укрыли солнце своими мощными и воздушными, как сахарная вата, телами, он снова ощутил пробегающий по всем клеткам тела холодок. Человек решил: всё дело в пледе. Это он его больше не греет.

Плед начал чувствовать, что силы его теплоты вот-вот закончатся, уже давно. Больше месяца прошло с того дня, как он это заметил. Ему поначалу казалось, что дело в его каком-то временном состоянии, но потом ощутил, что охладевает, и с каждым днем всё больше и больше, пока, в конце концов, не охладел до того, что перестал греть. Он перестал обращать на это внимание. Ему казалось, что он становится ледянее именно потому, что много об этом думает. Перестанет думать – снова погорячеет. Но это не сработало, и он остыл.

По-настоящему это тревожить его начало тогда, когда и человек заметил, что плед больше не греет. Мужчине было проще: он положил плед на кресло, которое стояло рядом с кроватью, и взял себе одеяло, решив, что в нем ему будет куда уютней и теплее. А вот плед переживал. Переживал безумно, ведь раньше он и не думал никогда, что может случиться так, что он просто потеряет себя. Его создали для того, чтобы он согревал. Он никогда раньше не задумывался о жизни и о том, кто он в ней, но сейчас ему казалось, что что-то безвозвратно ускользает от него, что это что-то надо поймать, пока оно не самоуничтожилось.

Плед искал, но всё было настолько бесполезно, что он готов был уже смириться с тем, что до конца своих дней пролежит здесь, на этом кресле, на которое и собака-то редко запрыгивает, пока не….

Как-то раз человек пришел не один. С ним был огромный пакет с чем-то. С чем? – этого плед тогда еще не знал, но он ясно почувствовал, что хозяин принес что-то безумно важное! Присев на кровать, мужчина достал из своей полиэтиленовой упаковки нечто, на первый взгляд, бесформенное и воздушное. Это был пододеяльник. Плед внимательно следил за человеком: за тем, как он доставал вещь, за тем, как он ее расправлял, за тем, как…он потянулся рукой! К нему, к пледу. Мужчина схватил плед за уголок и затянул в пододеяльник. Если бы плед мог сопротивляться, он бы так и сделал, но перечить мужчине он не привык и, подталкиваемый человеческой ладонью, плед протиснулся в пододеяльник.

Каким он был глупым, что не хотел сюда пролезать! Здесь, в одеяле одеяла было так согревающее-хорошо, что если однажды сюда залез, вылезти уже совсем невозможно! Тепло убаюкивало плед, он впитывал его в себя и наслаждался им.

Ночью человек вновь взял плед к себе и доверил ему себя до самого утра.

Проснувшись, человек бережно отодвинул плед от себя, сладко потянулся и поблагодарил этот мир за еще одну прекрасную теплую ночь. Плед был счастлив! Он снова мог дарить тепло!