Мрачные сказки - Ши Эрншоу

Кончики пальцев упираются в гладкий ствол – на ощупь мягкий и нежный, как юная кожа. Это осина, узкая в кроне, но рослая; ее крошечные листочки шелестят высоко надо мной. Сместившись вправо, я дотрагиваюсь до следующего дерева, затем еще до одного; поднимаю руку высоко над головой и затем медленно опускаю, пытаясь прочувствовать кору. Я кое-что ищу. Кое-что… И на пятом дереве я это нахожу. Рваную рану в стволе.

Мягкая кора слезла с него, обнажив сердцевину. Я поспешно подхожу к очередному дереву в ряду, от него – к следующему, потом еще к одному. Все деревья растрескались, обнажили свою плоть, подставили ее ночному воздуху, и из каждого сочится на поверхность сок. Он густоватый и клейкий и ловко забивается под ногти. Такое впечатление, будто деревья плачут, кручинясь из-за ран.

Это болезнь. То, чего мы страшимся. Отдернув руку от дерева, я отступаю от него на шаг назад. Легкие внезапно становятся плотными и суховатыми, ноги мчат меня к ручью. Поскользнувшись на подводной гальке, я оцарапываю о камень икру и ощущаю тепло крови, приливающей к поверхности. Вскарабкавшись на берег, я со всех ног бегу от ручья прочь, подальше от границы, подальше от гнили. Беспорядочно вожу перед собой руками в поисках чего-нибудь знакомого. Вот оно – дерево, раскидистый вяз, низко склоняющий ветви. Он стоит у края луга, я знаю. Я опускаюсь на землю, прислоняюсь к его стволу и, подтянув к себе колени, обвиваю их руками. Мои движения скованны, тело пробивает дрожь – слишком уж холодна вода в ручье. Мне надо отдышаться и успокоиться.

По икре струится кровь, собираясь в лужицу возле стопы. От нее пахнет металлом. Но я не притрагиваюсь к ране и не пытаюсь остановить кровь. Пусть она выплескивается из меня. В голове проносится мысль: а вдруг я истеку кровью прямо здесь, у ручья, ослабею и обмякну? И да! Часть меня этого хочет! Простой способ уйти из жизни…

Задержав дыхание, я прислушиваюсь к деревьям по ту сторону границы. Они качаются, плачут и растрескиваются. Больные… На ум приходит мысль, что я могла бы пересечь границу, углубиться в лес и там исчезнуть… И снова часть меня этого жаждет – позволить тьме забрать мою жизнь. Я сплетаю пальцы рук вместе; на коже липкий, как растопленный воск, сок. Может быть, уже слишком поздно? Может быть, болезнь уже во мне? «Гниль! Гниль! Умереть тебе от вязовой ветрянки!»

Какое-то воспоминание пытается вынырнуть из глубин памяти. Оно уже совсем близко, я почти вижу его. Но… оно исчезает, так и не проявившись. От моей бравады не остается и следа. Поспешно, в панике, я тру руки о траву и землю, пытаясь счистить с них сок деревьев. Пальцы находят живот, ладонь прижимается к хлопчатобумажной материи. И мной тут же завладевает другое чувство. Я должна защитить ее, жизнь, что зародилась в моем животе. Такую маленькую, такую хрупкую! Но я слышу ее биение.

И мгновенно вспоминаю о Колетт. Какое отчаяние она, должно быть, испытывает! Какую боль от беспомощности и невозможности что-то исправить… Из глаз на траву текут слезы. Я закрываю глаза, и меня захлестывает теплая волна. Мне грезится озеро из солоноватых, кроваво-красных слез. Мне грезится мир, созданный из акварельных красок – прозрачных, зыбких, тающих под жаркими лучами летнего солнца.

Странно, но мои глаза в этих грезах все еще зрячие, я вижу Леви. Он стоит на лугу возле пруда – с клыкастой пастью, безумными глазами и капающим с кончика языка ядом. В моем видении он – тот, кого я боюсь.

Лисы и музеи

Отрывок из книги первой в цикле «Элоиза и Лисий Хвост»

Под землей не было света. Только сумеречный луч луны, тускло мерцающий в шахте колодца. Но у Элоизы был коробок спичек, который она умыкнула из рабочего стола в кабинете отца, и, когда она чиркнула спичкой, та обожгла ей кончики пальцев, а язычок пламени отбросил зловещие блики на стенки колодца.

Глаза, пялящиеся на нее, разом моргнули, а затем так же дружно растворились в темноте. Но кому бы они ни принадлежали, они никуда не делись, а только спрятались, исчезли из виду.

Махнув хвостом, Лис отбежал в сторону – к музейным стеллажам, в которых неизвестный смотритель собирал и хранил артефакты. Элоиза метнулась за Лисом, потому что знала: в этом музее хранились не только старинные, покрытые пылью реликвии. В нем хранилась книга. Книга, в которой описывалась ее судьба. И Элоизе нужно было ее отыскать.

Калла

Книги, найденные мной в саду, и дневник, обнаруженный Тео под матрасом на нашей террасе, были оставлены не случайно, а преднамеренно – чтобы о двух людях, которым эти вещи принадлежали, не позабыли.

Солнце уже клонится к западу, а я стою на крыльце, провожаю взглядом Тео, шагающего к сторожке, чтобы заступить на смену, и в моей груди бурлит беспокойство. Как крик, нарастающий по громкости. Мне бы очень хотелось, чтобы Тео остался со мной. Но мужа будет ждать Паркер. А нам необходимо делать вид, будто ничего не случилось, что мы ничего не нашли в нашем доме, даже хлебных крошек, как в готической сказке.

Едва Тео исчезает из виду, я силком заставляю себе пройти по дому к задней двери, выхожу на улицу и снимаю белье с веревки, натянутой между двумя вязами. Вещи хлопают на ветру. Но ночь выдалась теплой, даже чересчур. А может, меня просто кидает в жар от мыслей, бушующих в голове.

Собрав белье, я ставлю корзину на траву и устремляюсь на луг. Я шагаю все дальше и дальше, мимо пруда, жадно втягивая ноздрями воздух, ловя всей грудью ночное небо, пытаясь привести мысли в порядок. Вот я уже дохожу до деревьев. Но размышления о книге не выходят из головы. Я продолжаю думать о тех главах, которые выборочно прочитала, – о девочке, бегущей за Лисом, о девочке, находящей подземный музей. Вне общего сюжета они мне кажутся странными. Книга пугает меня, размазанные иллюстрации страшат, как темный, жуткий лес, в который девочкам не следует ходить.

На небе начинают собираться тучи, они заслоняют собой звезды, и я чувствую себя Элоизой из найденной сказки. Я тоже что-то ищу – какое-то место под землей, которое бы облекло смыслом боль, что теснится в моей груди. Я бреду по