Ошибка мертвого жокея - Ирвин Шоу

На мгновение Барбер решил, что говорит с сумасшедшим. Но нет, Смит выглядел бодрячком, у которого ни разу в жизни не возникало не малейшего сомнения относительно своего психического здоровья.

— Когда мне заплатят? — спросил Бар.

— После доставки.

— Берти… — Барбер укоризненно покачал головой.

Смит рассмеялся.

— Ума тебе не занимать. Хорошо. Двенадцать с половиной тысяч мы положим на твой депозитный счет в швейцарском банке до того, как ты вылетишь в Египет.

— Ты мне так доверяешь?

Улыбка сползла с лица Смита.

— Мы тебе так доверяем, — улыбка вернулась. — А как только ящик прибудет к получателю, мы переведем на тот же счет вторую половину твоего вознаграждения. Отличная сделка. Твердая валюта. Никакого подоходного налога. Ты станешь богачом. Полубогачом, — он рассмеялся придуманному слову.

— Всего за один полет. За мелкую услугу египтянину, который без ума от юга Франции и которого, естественно, беспокоит неустойчивая политическая ситуация в родной стране.

— Когда я встречусь с египтянином? — спросил Бар.

— Когда выйдешь на летное поле, чтобы отправиться в первый полет. Он там будет. Можешь не волноваться. Обязательно будет. Ты колеблешься?

— Я думаю.

— Учти, к Соединенным Штатам это не имеет ни малейшего отношения, — Смит благочестиво потупился. — Я бы никогда не решился предлагать такое человеку, воевавшему за свою страну. Как и к англичанам, к которым ты наверняка питаешь теплые чувства. Но к египтянам? — он пожал плечами, наклонился, поднял конверт из плотной бумаги, раскрыл. — Здесь все карты, если ты захочешь их изучить. Маршрут указан, но разумеется, возможны изменения, потому что лететь-то тебе.

Барбер взял толстую пачку карт. Вытащил первую попавшуюся. Подлеты к Мальте, расположение посадочных полос. Барбер думал о двадцати пяти тысячах долларов и карта подрагивала у него в руке.

— Это до смешного просто, — Смит пристально наблюдал за Барбером. — Сущий пустяк.

Барбер опустил карту.

— Если все так просто, за что мне платят двадцать пять тысяч?

Смит рассмеялся.

— Признаю, определенный риск есть. Вероятность возникновения каких-то проблем мизерная, но кто знает? Так что давай считать, что мы платим тебе за риск, — он пожал плечами. — В конце концов, после войны риск для тебя не в диковинку.

— Когда нужен ответ?

— Этим вечером. Если ты откажешься, нам придется менять планы. Мой египетский друг нервничает.

— Кто это мы? — спросил Бар.

— Естественно, у меня есть коллеги.

— Кто они?

Смит развел руками.

— К моему огромному сожалению, назвать их я не могу.

— Я позвоню сегодня вечером.

— Хорошо, — Смит встал, застегнул пальто, аккуратно надел мягкую итальянскую шляпу, чуть сдвинув набок. — Во второй половине дня я буду на ипподроме. Может, составишь мне компанию?

— Где?

— В Отейле. Там сегодня скачки с препятствиями.

— Ты что-то слышал?

— Пожалуй. Есть там одна кобылка, которая будет прыгать первый раз. Я говорил с жокеем и тот уверил меня, что на тренировках кобыла показала себя с лучшей стороны, но более точную информацию я получу в три часа дня.

— Я приеду.

— Хорошо, — оживился Смит. — Хотя не в моих интересах авансом способствовать резкому улучшению твоего благосостояния, — он рассмеялся. — Хотя, чего не сделаешь ради дружбы… Карты оставить?

— Да.

— Тогда, до трех часов.

Барбер открыл дверь, они обменялись рукопожатием, Смит вышел в коридор, разодетый, надушенный, случайный гость дешевого отеля.

Барбер закрыл за ним дверь, взял карты, разложил на кровати, поверх одеяла и смятых простыней. Давно уже ему не приходилось заглядывать в карты. Северный Египет. Средиземное море. Мальта. Сицилия и итальянское побережье. Генуэзский залив. Приморские Альпы. Он смотрел на карты. Какое широкое Средиземное море. Не хотелось ему лететь на одномоторном самолете над открытой водой. После войны он вообще старался летать по минимуму. Ничего себе не объяснял, но, когда приходилось куда-либо ехать, отдавал предпочтение автомобилю, поезду или пароходу.

Двадцать пять тысяч долларов.

Сложил карты, сунул в конверт. В любом случае, карты — не подмога.

Лег на кровать, заложив руки за голову. Открытая вода, напомнил он себе. Пять полетов. В принципе, не самый худший вариант. А вот как насчет египтян? Он побывал в Каире во время войны. Помнил, что ночью полицейские патрулировали улицы в паре, с карабинами наизготовку. А египетские тюрьмы…

Он заерзал на кровати.

Как знать, сколько людей задействованы в операции. А предателя достаточно одного. На что-то обидевшегося слугу или соучастника, слишком жадного или робкого партнера… Барбер закрыл глаза и буквально увидел толстых, коренастых, смуглых, одетых в форму мужчин, шагающих к новому, сверкающему, маленькому самолету с карабинами в руках.

А если при посадке лопнет шина или погнется шасси? Кто знает, что осталось от посадочной полосы, брошенной в пустыне в 1943 году?

Двадцать пять тысяч долларов.

Он будет думать, что уже заработал их. Ящик — на сидении рядом, побережье Египта осталось позади, внизу — синее море, двигатель работает, как часы, и тут в небе появляются две быстро увеличивающиеся точки… На чем сейчас летают египтяне? Наверное, на «спитфайерах», оставшихся после войны. Они стремительно приближаются, все-таки скорость в два раза больше, дают сигнал развернуться… Он закурил. Двести пятьдесят фунтов. Допустим, сам ящик, все-таки металл, весит фунтов сто пятьдесят. А сколько весит пятифунтовый банкнот? Тысяча штук на фунт? Пять тысяч фунтов, помноженные на сто, в сумме составят полмиллиона. При курсе два и восемь. Почти полтора миллиона долларов.

Во рту в Барбера пересохло, он поднялся, выпил два стакана воды. Потом заставил себя сесть на стул, сжал руки в кулаки, чтобы изгнать из них дрожь. Если что-то случится, если он не сможет выполнить задание… Если деньги пропадут, а он останется жив. Смит не похож на убийцу, но кто знает, как нынче выглядят убийцы. И кто знает, с кем он повязан? Мои коллеги, как назвал их Смит, которые станут и его коллегами. Богатый египтянин, несколько человек на старой взлетно-посадочной полосе в пустыне, люди, которые зажгут сигнальные огни неподалеку от Канн… Сколько у него будет коллег, тайком пересекающих границы, нелегально перевозящих из страны в страну оружие и золото, переживших войну, тюрьмы, депортации? Он увидит их мельком, то ли под ярким африканским солнцем, то ли в укрытой мраком ложбине меж французских холмов, он не сможет оценить их надежность и порядочность, но от них будет зависеть его жизнь, предательство любого может обернуться для него тюрьмой или полицейской пулей…

Он вскочил, быстро оделся, вышел в коридор, заперев за собой дверь. Не мог он больше сидеть в холодном, неприбранном номере и смотреть на карты.

Несколько часов бесцельно слонялся по улицам, глядя на витрины и думая о том, что бы он мог купить, имея деньги. Один раз поймал на себе взгляд полисмена. Повернулся, посмотрел на него, маленького, со злым лицом, узенькой полоской усов. Вспомнил истории о том, что они проделывали с задержанными в камерах местных префер. Американский паспорт не спасет, если тебя задержат с пятьюстами тысячами английских фунтов.

Впервые в жизни, думал Барбер, шагая в толпе пешеходов, я серьезно рассматриваю возможность преступить закон. Если его что-то и удивляло, так это собственное спокойствие. Хотелось бы понять, почему. Наверное, влияние фильмов и газет, решил он. С преступлением свыкаешься, когда оно становится более человечным, более доступным. Об этом как-то не думаешь, а потом, раз, и оно входит в твою жизнь и ты понимаешь. Что подсознательно уже смирился с тем, что сама идея преступления — неотъемлемая часть повседневности. И полицейские, думал Барбер, должно быть, об этом знают, глядя на мир со стороны закона. Они смотрят на проходящих мимо пешеходов, с обычными, ничем не примечательными лицами, видят, что этим людям рукой подать до воровства и убийства, и осознание этого сводит их с ума. Естественно, им хочется арестовать всех и каждого.

* * * Когда Барбер наблюдал за разминкой лошадей перед шестым забегом, его легонько похлопали по плечу.

— Привет, Берти, — он не повернул головы.

— Извини, что опоздал, Смит облокотился о поручень ограждения рядом с Барбером. — Ты уже подумал, что я не приду?

— Что слышно от жокея? — спросил Бар.

Смит подозрительно огляделся, потом его губы изогнулись в улыбке.

— Жокей уверен в победе. Сам поставил на себя.

— Который?

— Номер пять.

Барбер нашел номера пять. Гнедая кобылка с грациозной шеей и благородной головой. Грива и хвост заплетены, шерсть вычищена до блеска. Она переступала с ноги на ногу, но определенно не нервничала. На уродливом лице жокея, мужчины лет под сорок, выделялся длинный французский нос. Передних зубов не было. На уши он натянул темно-бордовую жокейку. Его белая рубашка пестрела звездами того же цвета.