Святыни и древности Турции - Евгений Викторович Старшов

Он же свидетельствует о восстании эфесцев против полководца Митридата Зенобия, продавшего в рабство хиосцев: «Когда Зенобий с войском подошел к Эфесу, то жители этого города предложили ему сложить оружие у ворот и войти в город с небольшим количеством провожающих. Он послушался их и, войдя в город, пошел к Филопемену, отцу Монимы, любовницы Митридата, поставленному Митридатом в качестве наблюдателя над эфесцами, и объявил, чтобы эфесцы собрались к нему на собрание. Эфесцы, не ожидая себе от него ничего хорошего, перенесли это собрание на следующий день, ночью же, собираясь друг с другом и побуждая друг друга, бросили Зенобия в тюрьму и убили, заняли свои стены, распределили все население на отряды, собрали с полей все предметы питания и вообще поставили свой город на военное положение. Узнав об этом, жители Тралл, гипейбы, месополитяне и некоторые другие, боясь такого же несчастия, какое постигло хиосцев, поступили так же, как жители Эфеса. Митридат послал войско против отпавших городов, и с теми, кого он захватил, он поступил со страшной жестокостью, но, боясь дальнейшего, он дал свободу греческим городам, объявил об уничтожении долгов, метеков в каждом городе сделал полноправными гражданами, а рабов – свободными, понадеявшись, как это и действительно случилось, что должники, метеки, рабы будут на его стороне, считая, что только под властью Митридата за ними неизменным останется дарованное право».

Митридатовы войска выбил из Эфеса Сулла (его внук Гай Меммий поставил в городе памятник деду и отцу, сохранившийся до наших дней). В I веке до н. э. Эфес посещали Цицерон, Антоний и Клеопатра. Имена последних неблаговидно связаны с историей сестры Клеопатры – Арсинои, которая укрылась в храме Артемиды от преследований царственной родственницы. Антоний, исполнявший любую прихоть египетской царицы, приказал святотатственно нарушить право священного убежища и зарезать Арсиною (она была похоронена в Эфесе недалеко от того места, где позже была возведена библиотека Цельса; немецкие археологи вывезли ее череп в Германию, где он бесследно исчез во время Второй мировой войны, но его фотографии позволили современным ученым восстановить внешность несчастной царевны; в средневековой Европе эта кровавая история обратилась в авантюрный рыцарский роман со спасением Арсинои и ее служанки, и на этот сюжет существует знаменитая картина Тинторетто в Дрезденской галерее – но, увы, все это фантазии). Плутарх так пишет о двукратном пребывании в Эфесе Марка Антония – сначала одного, а затем – вместе с Клеопатрой, незадолго до неудачной для них морской битве при Акциуме (упоминаемый в тексте Цезарь – племянник Юлия Октавиан): «Когда же, оставив в Греции Луция Цензорина, Антоний переправился в Азию и впервые ощутил вкус тамошних богатств, когда двери его стали осаждать цари, а царицы наперебой старались снискать его благосклонность богатыми дарами и собственной красотою, он отдался во власть прежних страстей и вернулся к привычному образу жизни, наслаждаясь миром и безмятежным покоем, меж тем как Цезарь в Риме выбивался из сил, измученный гражданскими смутами и войной. Всякие там кифареды Анаксеноры, флейтисты Ксуфы, плясуны Метродоры и целая свора разных азиатских музыкантов, наглостью и гнусным шутовством далеко превосходивших чумной сброд, привезенный из Италии, наводнили и заполонили двор Антония и все настроили на свой лад, всех увлекли за собою – это было совершенно непереносимо! Вся Азия, точно город в знаменитых стихах Софокла, была полна “курений сладких, песнопений, стонов, слез”. Когда Антоний въезжал в Эфес, впереди выступали женщины, одетые вакханками, мужчины и мальчики в обличье панов и сатиров, весь город был в плюще, в тирсах, повсюду звучали псалтерии, свирели, флейты, и граждане величали Антония Дионисом – Подателем радостей, Источником милосердия. Нет спору, он приносил и радость и милосердие, но – лишь иным, немногим, для большинства же он был Дионисом Кровожадным и Неистовым. Он отбирал имущество у людей высокого происхождения и отдавал негодяям и льстецам. Нередко у него просили, добро живых – словно бы выморочное, – и получали просимое. Дом одного магнесийца он подарил повару, который, как рассказывают, однажды угодил ему великолепным обедом. Наконец, он обложил города налогом во второй раз, и тут Гибрей, выступая в защиту Азии, отважился произнести меткие и прекрасно рассчитанные на вкус Антония слова: “Если ты можешь взыскать подать дважды в течение одного года, ты, верно, можешь сотворить нам и два лета, и две осени!” Решительно и смело напомнив, что Азия уже уплатила двести тысяч талантов, он воскликнул: “Если ты их не получил, спрашивай с тех, в чьи руки эти деньги попали, если же, получив, уже издержал, – мы погибли!” Эта речь произвела на Антония глубокое впечатление. Почти ни о чем из того, что творилось вокруг, он просто не знал – не столько по легкомыслию, сколько по чрезмерному простодушию, слепо доверяя окружающим… [Будучи в Армении, Антоний] немедленно отдал распоряжение Канидию спускаться во главе шестнадцати легионов к морю, а сам вместе с Клеопатрою отправился в Эфес. Туда со всех сторон собирался его флот, числом восемьсот кораблей (включая грузовые), из которых двести выставила Клеопатра. От нее же Антоний получил две тысячи талантов и продовольствие для всего войска. По совету Домиция и некоторых иных Антоний приказал Клеопатре плыть в Египет и там дожидаться исхода войны. Но, опасаясь, как бы Октавия снова не примирила враждующих, царица, подкупивши Канидия большою суммою денег, велела ему сказать Антонию, что, прежде всего, несправедливо силою держать вдали от военных действий женщину, которая столь многим пожертвовала для этой войны, а затем – вредно лишать мужества египтян, составляющих значительную долю морских сил. И вообще, заключил Канадий, он не может назвать ни единого из царей, участвующих в походе, которому Клеопатра уступала бы разумом, ведь она долгое время самостоятельно правила таким обширным царством, а потом долгое время жила бок о бок с ним, Антонием, и училась вершить дела большой важности. Эти соображения взяли верх – все должно было устроиться наивыгоднейшим для Цезаря образом, и, меж тем как войска продолжали собираться, Антоний с Клеопатрой отплыли на Самос и там проводили все дни в развлечениях и удовольствиях».

Император Август назначил Эфес столицей провинции Азия (к этому времени отстроенный римлянами Эфес уже входил в пятерку крупнейших городов империи, население его в начале нашей эры составляло порядка 225 000 человек – вспомним, что тогдашнее население всей провинции Ликии составляло всего 200 000!). Сюда-то между 37 и 44 гг. н. э. и пришли Иоанн Богослов и Дева Мария – то есть раньше апостола Павла, прибывшего в Эфес с проповедью в 52 г. Следовательно, именно Иоанн Богослов посеял первые семена христианства в Эфесе, но к приходу Павла его в Эфесе уже не было – иначе Лука непременно отметил бы это в «Деяниях». Рассмотрим подробно, что нам известно о первом посещении Эфеса Иоанном Богословом, и постараемся разрешить вопрос о пребывании в этом городе Девы Марии.

Св. Димитрий Ростовский однозначно утверждает, что дева Мария пришла в Эфес с Иоанном Богословом, во-первых, по причине гонения от иудеев и царя Ирода, обезглавившего брата Иоанна Иакова (ок. 44 г. н. э.), а во-вторых, потому что Эфес достался Иоанну по жребию, и далее, ссылаясь на авторитетнейшие источники – документы Эфесского Вселенского собора, пишет: «Известие об отшествии Пречистой Богоматери с Иоанном в Эфес происходит из послания Третьего Вселенского собора в Эфесе (431 год) клиру Константинопольскому, в котором есть такие слова: “Несторий, злочестивой ереси изобретатель, в Эфес-град, в котором Иоанн Богослов и святая Дева Богородица Мария когда-то пребывали, от святых отцов и епископов собора на суд званный, сам себя