Святыни и древности Турции - Евгений Викторович Старшов

ума есть логос. Наделенный логосом огонь разумен и божествен». Замечательны слова Гераклита и о пакибытии: «Смерть – это все то, что мы видим, пробудившись». Диоген Лаэртский, остроумный историк философии, сообщает о нем также: «Был он высокоумен и надменен превыше всякого, как то явствует и из его сочинения, в котором он говорит: “Многознайство уму не научает, иначе оно научило бы и Гесиода с Пифагором, и Ксенофана с Гекатеем”. Ибо есть “единая мудрость – постигать Знание, которое правит всем чрез все…”. Эфесцев он так бранит за то, что они изгнали его товарища Гермодора: “Поделом бы эфесцам, чтобы взрослые у них все передохли, а город оставили недоросткам, ибо выгнали они Гермодора, лучшего меж них, с такими словами: “Меж нами никому не быть лучшим, а если есть такой, то быть ему на чужбине и с чужими”. Просьбою эфесцев дать им законы он пренебрег, ибо город был уже во власти дурного правления. Удалившись в храм Артемиды, он играл с мальчишками в бабки, а обступившим его эфесцам сказал: “Чему дивитесь, негодяи? Разве не лучше так играть, чем управлять в вашем государстве?” Возненавидев людей, он удалился и жил в горах, кормясь быльем и травами». Другой знаменитый древний эфесский философ – Леофант – тоже иногда причислялся к семи мудрецам. Также известно, что в 451 г. до н. э. учрежденная в Римской республике коллегия децемвиров, составляя новый свод законов, пользовалась советами эфесского философа Гермодора.

Ионийскую школу философии, как и саму прекрасную Ионию, погубило нашествие персов; в 547 году до н. э. полководец царя Кира Гарпагос взял Эфес и прочие ионийские города; в 500 г. они взбунтовались против непомерной дани, и это событие известно как «ионийская революция». Милетский тиран Аристагор повел свой отряд на Эфес, а оттуда объединенное ионийское войско пошло на Сарды – одну из трех столиц Персидского царства, находившуюся близ Эфеса, и разрушило их. Шесть лет повстанцы доблестно сопротивлялись персидской карательной лавине, но с поражением флота все было кончено, Милет, как было сказано в предыдущей части нашего труда, был разрушен, Эфесу повезло больше, но когда в 479 г. греки разбили персов при Платеях и Микале, ионийцы вновь восстали – в целом безрезультатно, хотя ряд островов обрел свободу, а Эфес получил относительно широкое самоуправление. Впоследствии город еще не раз принимал участие в Греко-персидских и междоусобной афинско-спартанской Пелопоннесской войнах то на одной, то на другой стороне, выгодно и искусно балансируя между ними. Можно вспомнить малоазийский поход спартанского царя Агесилая Второго, базировавшегося в Эфесе (396–394 гг. до н. э.). Древние историки оставили много свидетельство об этом простом и ироничном царе – предтече Александра Македонского в деле освобождения малоазийских греков от персидского ига. Плутарх пишет (цитата составлена по жизнеописанию Агесилая и «Изречениям спартанцев»): «Намереваясь начать войну с персами за освобождение проживающих в Азии эллинов, Агесилай запросил оракул Зевса в Додоне. Оракул приказал ему начать поход, и царь сообщил об этом эфорам. Те приказали Агесилаю отправиться в Дельфы, чтобы получить и там предсказание. Придя в Дельфы, он задал вопрос следующим образом: “Согласен ли ты, Аполлон, с мнением твоего отца?” (т. о. он своей хитростью предопределили ответ оракула. – Е.С.). Когда бог подтвердил предсказание, Агесилай был выбран полководцем и выступил в поход. В начале командования Тиссаферна персидский полководец из страха перед Агесилаем заключил с ним мир, согласно которому персы признавали свободу и независимость греческих городов; однако потом, когда царь прислал ему на помощь большое войско, Тиссаферн объявил, что снова начнет войну, если Агесилай не покинет Азию. Последнего обрадовало это известие, и он сделал вид, что направил свое войско в сторону Карии. Тиссаферн собрал там все свои силы, а Агесилай внезапно вторгся во Фригию. Захватив там множество городов и богатую добычу, он сказал друзьям: “Нечестно, конечно, заключив договор, нарушать его, но обмануть врагов не только справедливо и достойно, но вдобавок приятно и выгодно…” Так как враг превосходил его конницей и к тому же знамения при жертвоприношениях были неблагоприятны, Агесилай вернулся в Эфес и стал собирать конницу, приказывая, чтобы каждый богатый человек, если он сам не хочет участвовать в походе, выставил за себя по одной лошади и всаднику. Многие согласились на это, и вскоре вместо трусливых гоплитов у Агесилая собралась многочисленная и боеспособная конница. Он говорил, что и Агамемнон поступил прекрасно, когда отпустил из войска трусливого богача, получив вместо него прекрасную кобылу. По приказанию Агесилая торговцы добычей продавали пленников обнаженными. Одежду покупали охотно, но над пленными, чьи нагие тела были белыми и рыхлыми из-за изнеженного образа жизни, все насмехались, считая их бесполезными для работы, не имеющими никакой цены. Увидя это, Агесилай поднялся и сказал: “Это люди, с которыми вы воюете, а это вещи, из-за которых вы ведете войну…” Разбив Тиссаферна в Лидии и уничтожив многих его воинов, он продолжал опустошать земли царя. Тот послал Агесилаю деньги и просил его закончить войну. Агесилай ответил, что только государство имеет право заключать мир, а ему больше нравится обогащать своих воинов, чем богатеть самому. “У греков, – сказа он, – существует хороший обычай: брать у врага не подарки, а добычу”».

Несмотря на военные удачи, дело Агесилая закончилось провалом – спартанское государство отозвало его назад, потому что надо было защищаться от угрожавших нападением афинян и фиванцев. Угрожали они не просто так – дадим слово снова Плутарху: «Так как персидские монеты чеканились с изображением стрелка из лука, Агесилай сказал, снимаясь с лагеря, что персидский царь изгоняет его из Азии с помощью десяти тысяч стрелков: такова была сумма, доставленная в Афины и Фивы и разделенная между народными вожаками, чтобы они подстрекали народ к войне со спартанцами». В 338 г. город попробовал было восстать, объявив себя свободным от персидского царя, но персидский вельможа Автофрадат, выманив руководство города для переговоров, перебил сначала его, а потом и многих жителей.

Свободу эфесянам от персов принес Александр Македонский, которого (еще до его похода в Азию) по поручению малоазийских греков пламенно побуждал туда вторгнуться Делий, ученик велемудрого Платона. Что интересно, именно в ночь рождения Александра тщеславный безумец Герострат сжег эфесский храм Артемиды (работы архитекторов Херсифрона Критского, его сына Метагена и самосца Феодора, сына Ройка, который, согласно Лаэрцию, «…посоветовал засыпать уголья под основание эфесского храма, так как место было сырое, а уголья, в которых выгорает все древесное, приобретают твердость, недоступную для воды»; размер этого храма – 110 × 55 м, 127 19-метровых колонн шли двумя рядами), чтобы таким образом прославиться. По древнегреческой вере, Артемида хоть и была девственницей, но помогала роженицам, и в истории остался замечательно-хитроумный ответ эфессцев на коварный вопрос, почему Артемида не сохранила свой храм от пожара. «Ее в ту ночь не было, – отвечали лукавые эфесяне, – она была занята – помогала разродиться Олимпиаде, жене македонского царя Филиппа». Плутарх, сообщивший эти сведения, добавляет: «Находившиеся в Эфесе маги считали несчастье, приключившееся с храмом, предвестием новых бед; они бегали по городу, били себя по лицу и кричали, что этот день породил горе и великое бедствие для Азии», – имея в виду сокрушение Александром Персидского царства. Кстати, когда Македонский предложил оплатить все работы по восстановлению храма Артемиды (при условии, что его имя будет высечено на храмовом фризе), гордые эфессцы отказались, политично сказав: «Боги богам храмы не строят». Тогда Александр повелел ту сумму, которую