Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

коротком приступе не то просветления, не то приобщения к чему-то недоступному в будничной житейской размеренности, к некому высокому чувствованию, которое может посетить человека лишь в краткие мгновения высшего духовного переживания, когда он соприкасается с настоящим искусством, например с великой музыкой или созерцанием картины гениального художника.

Впрочем, охватившее Ярыгина состояние было наполнено не одними лишь высокими чувствами, было в нем, честно сказать, и физическое влечение, и нечто похожее на странное узнавание.

Хотя ерунда все это – просто минутное вдохновение, посетившее человека, не чуждого творчеству и умеющего ценить воплощение фантазий на холсте, в ватмане, в камне и дереве, в ярких красках и прозрачных полутонах, – как получилось в тот момент, когда дождь размыл четкие очертания лица и фигуры девушки, словно окутал прозрачным покровом тайны…

Он смотрел вдаль, на обрывающиеся у кромки реки огоньки светящихся фонарей, на сереющую водную гладь в размытых полусумерках белой ночи, и размышлял над тем, что она ему рассказала.

Надо иметь определенную смелость, чтобы поделиться с незнакомым человеком своими переживаниями. Хотя, как раз таки переживаниями она и не делилась – просто перечислила цепь неприятностей и бед, обрушившихся на ее семью, лишь слегка упомянув о своих чувствах. А как только поняла, что слишком разоткровенничалась, заметно напряглась, стушевалась и сразу захлопнулась.

Интересная девушка. Интересная. Правда, наговаривает на себя зачем-то, признаваясь в слабости характера. Понятно, что у каждого человека есть свой предел моральных и душевных сил, но что-то подсказывало Ярыгину, что у этой девушки потенциал оных куда как побольше, чем у многих ее ровесниц и чем думается ей самой. Закваска у нее иная, и это чувствуется при всей ее физической и женской хрупкости и какой-то даже утонченности.

Как всякий творческий человек, Прохор, как говорится, примерил на себя те обстоятельства, в которых оказались Полина и ее родные, признавая, что уж очень фиговая получается ситуация. Не полное горе-беда и ужас кромешный со смертями и разрушениями, как у многих людей на Донбассе прямо сейчас, в это самое время, но тоже далеко не рахат-лукум – хреновые, прямо скажем, дела.

И отчего-то вдруг так ясно и четко, как вспышка, озарившая воспоминания, встало перед Прохором выражение ее лица в тот момент, когда она спросила, глядя на него в упор своими ярко-зелеными глазами: «Вас предавали?»

Предавали ли его? Ну а как без этого, хотя…

Судьба оградила Прохора Ярыгина от настоящих, тяжелых потрясений, бед и несчастий. Впрочем, он бы не зарекался, предпочитая не рассуждать и не задумываться о каком-то там везении и удаче. Ну его, понимаешь, на фиг – жизнь штука длинная, непредсказуемая, еще накличешь на свою голову пустым бахвальством, не дай бог. Не те это сферы необъяснимого, о которых стоит рассуждать в простоте житейской суеты.

Отец Прохора, Илья Борисович Ярыгин, родился и вырос в Питере, то есть в тогдашнем Ленинграде, и выбрал для себя стезю военного архитектора-строителя, на которого и выучился, и пошел служить в инженерные войска. Мама, Арина Андреевна, родилась в этом прекрасном, великом городе, окончила с отличием медучилище и стала фельдшером. С Ильей Борисовичем она познакомилась во время экскурсионной поездки в Ленинград, которой наградили лучших студентов училища. И через неделю после их знакомства, там же, в Ленинграде, они и поженились.

К тому моменту когда отец окончил военное училище и получил назначение в Казахстан, мама уже была беременна Андреем. Вот они считай что втроем и поехали в дикие степи на первое место службы Ильи Борисовича.

Мама часто рассказывала сыновьям, как они там жили: в степи, на границе с полупустыней, сначала в палатках, потом во временном бараке – жара страшная, пекло маревом дрожит, и ровная, как стол, степь во все стороны, куда ни посмотри. Вода привозная, песком на зубах скрипела, да и ту приходилось жестко экономить. Да все привозное – продукты, промышленные товары, дрова и уголь для печек. Ночью температура падала градусов на двадцать, а то и больше. Зимой морозы, ветра – жуть.

Прохор всякий раз поражался до изумления, когда слушал мамины воспоминания о первых годах их с отцом совместной жизни-службы. Представляя себя в подобных обстоятельствах и, скажем, свою молодую жену, диву давался, как она вообще умудрялась жить-хозяйствовать с грудным малышом на руках, при этом еще и работать по специальности и не терять оптимизма и юмора, более того – находить в той жизни много хорошего и радостного.

– Да молодые были, – посмеивалась мама, когда он делился своим удивлением такой ее жизнестойкости. – Любили друг друга, поддерживали во всем да и к жизни легче относились. Ну и мы же не одни такие были, там всем было трудно, но мы старались друг другу помогать, приходили на выручку. Мы другие были, не такие изнеженные, как ваше поколение, и дружить умели по-настоящему, и к жизни по-иному относились. Для нас любовь, дружба и долг, ради которых можно перетерпеть всякие трудности, были не просто словами и пустыми понятиями, а действительно много значили, больше, чем для современной молодежи, а материальное – гораздо меньше.

Вот с такого жесткого испытания и началась кочевая жизнь их семейства. Через три года родился у четы Ярыгиных младший сын Прохор.

Настоящими друзьями детства Прохор не обзавелся по одной простой и вполне понятной причине: постоянная смена места временного проживания, садиков и школ не располагала и не способствовала зарождению и укреплению дружеских уз. По всей стране помотало-покидало их семейство по гарнизонам, и частенько приезжали они и попадали не на готовое, обустроенное и насиженное место, а, что называется, в голое поле. Это же инженерные войска, они идут впереди воинских подразделений и частей и строят инфраструктуру там, где ничего нет. Вот они и строили. И не только в России, но и за ее пределами пришлось послужить Илье Борисовичу, а с ним и его семье.

Старший брат Андрей пошел по отцовским и дедовским стопам, став военным, только не строителем, а вертолетчиком, обнаружив в себе тягу, талант и призвание к полетам и этому роду войск, что ни для кого в семье не стало удивлением. В каждом новом гарнизоне Андрюха проводил все свое свободное время в ангарах у вертолетчиков, с благоговением относясь к боевым и транспортным винтокрылым машинам. Отличным летчиком стал, асом, дослужился до подполковника и летает по сей день, уже в качестве командира звена. А где летает – есть государственная тайна.

А вот Прохор хоть и поддержал династию, да только не по военной линии, как отец и дед Ярыгины, – принял решение стать