Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

не вышло, совсем тот обветшал. И когда начали демонтаж избушки, тогда с вашей бабушкой и познакомились на почве обсуждения, что я намерен возводить на участке, и сразу сдружились. Она у вас замечательная. Люблю таких стариков и уважаю – умных, с крепким народным юмором и мудростью и какой-то особой жизненной стойкостью.

– Да, она у нас такая! – Улыбка Полины словно осветила ее изнутри.

– Да, – подтвердил Ярыгин. – А когда я сделал проект нового дома и показал Василисе Макаровне, объяснил, что и как там будет, она дала мне несколько дельных хозяйских советов, которые, кстати, я учел в проекте.

– И воплощали свой проект, возводили дом больше года. А мы называли его между собой «Большим домом».

– Знаю, мне Василиса Макаровна рассказывала. И о том, как вы обсуждали между собой, что получится, и строили предположения, кто может быть хозяином этого домищи, – рассмеялся Прохор.

– Ну бабуля! – возмутилась Полина, – Ничего себе она нас развела.

– Наверное, не хотела рассказывать, а готовила сюрприз. Спрашивала меня, можно ли родных на экскурсию будет привести. – И Прохор, резко вдруг перестав улыбаться, со всей серьезностью спросил: – Что с вами случилось, Полина?

Захваченная врасплох его вопросом, сбитая с легкой непринужденности разговора, Полина посмотрела на него долгим изучающим взглядом, решая что-то про себя. Прохор уж было подумал, что она не ответит прямо, отделается какой-нибудь отговоркой или шуткой. Но девушка вздохнула, обхватила чашку ладошками, будто спасительную и поддерживающую опору, посмотрела в глубь ее, помолчала, задумавшись, и начала говорить:

– Если честно, я и сама толком не понимаю, что со мной произошло. Я никогда в жизни не истерила и никогда так безысходно не рыдала, и уж тем более не кричала, словно животное. Просто накопилось много боли и страха и переполнило, видимо…

И, непонятно отчего, почему и вообще с какого перепуга, она вдруг принялась рассказывать этому совершенно неизвестному ей мужчине:

– У нас в семье случилась беда: похитили мою невестку, жену брата. Настенька, она очень светлый, настолько позитивный, удивительной доброты человечек, наша всеобщая любимица. Для всех эта дикая история стала настоящим кошмаром и каким-то затянувшимся бредом. Кстати, бабуля попала в больницу, потому что узнала об этом происшествии. Мы ее ограждали, долго не сообщали, но такое не утаишь, вот и… Недавно нам стало известно, что Настя жива, правда, ее так и не нашли, но все же какая-то да надежда.

– Это странно, – осторожно, чтобы не спугнуть ее доверительной откровенности, заметил Прохор, разливая по чашкам уже настоявшийся напиток. – Кому могло понадобиться ее похищать?

– Я не могу об этом говорить, Прохор Ильич, – спохватилась Полина. – Нам запретили обсуждать дело Насти в интересах следствия.

– Понятно, – кивнул он.

– Ну вот, – продолжила свои признания-объяснения Полина, тягостно вздохнув, – а потом случилась эта военная операция на Украине, и жизнь начала разваливаться, как кукольный домик от щелчка пальцев. Сначала поуезжали за границу многие мои знакомые, люди, с которыми я сотрудничала долгие годы, специалисты и, скажем так, артхаусный бомонд. Ну это-то бог с ними, правда, сразу же начали разрываться налаженные годами связи и договоренности. Но друзья и подруги стали пересылать мне в чате какие-то жуткие видеоролики и посты про войну и ужасных русских и спрашивать, когда и куда я уезжаю. А узнав, что я не собираюсь никуда уезжать, принялись буквально хейтить, называя кровожадной сукой, которая тащится от войны, и… даже вспоминать не собираюсь. Потом моя самая близкая подруга разругалась со мной вдрызг, обозвав все теми же эпитетами, когда узнала, что я не осуждаю военные действия России и президента и уезжать не планирую.

Вспомнив тот разговор в кафе, Полина разволновалась и, стараясь немного успокоиться, сделала несколько глотков чая.

– Знаете, мы ведь дружили со школы. – Она посмотрела на Прохора, стараясь объяснить, что чувствует, не только ему, но и себе самой. – Были закадычными подругами, понятно, что жизнь-работа и дела нас немного развели, но мне казалось, что я знаю ее ну почти как себя саму. У нас никогда не возникало разногласий и непонимания, во многом наши вкусы и взгляды на жизнь совпадали, и тут вдруг такое. Она негодовала, отчитывала меня, не слушая никаких аргументов и доводов, и пылала непримиримостью какой-то.

Полина снова отхлебнула и чуть поморщилась: сделала слишком большой глоток все еще очень горячего напитка.

– А потом… – продолжила она и тут же запнулась. – У меня был жених, он занимает довольно высокий пост в одном русско-европейском холдинге, мы собирались пожениться, но он тоже уехал, как и многие бежавшие из страны. Звал меня с собой, а когда я отказалась, разорвал наши отношения. Выяснилось, что я его практически не знала и неверно оценивала как личность, приписывая черты характера, коими он не обладал. И его отречение от всего, что нас связывало, вот так просто и незатейливо: не хочешь ехать, ну тогда прощай… это было… – Поля посмотрела на Прохора и призналась: – Больно было. Все это: и обливание меня помоями в сети людьми, которых я считала по-настоящему друзьями, и подруга, которая смотрела на меня с презрением, почти с ненавистью. И я не понимала, да и сейчас не понимаю, откуда, почему такая ненависть, такое осуждение и агрессия. Ну считаете вы, что вам надо бежать из страны, так и бегите! Но почему те, кто остается, в силу ли своих убеждений, не имея таковых вообще или в силу каких-то житейских обстоятельств, почему для вас все они становятся врагами, идиотами, «вонючей Рашкой» и «клятыми коммуняками», как написал про меня один деятель культуры. А я ничего вообще про коммунизм не знаю, я никогда не интересовалась и не изучала эту идеологию. Да и Александр, и это его… – Полина не смогла договорить, чувствуя, как комом в горле перекрыло дыхание.

– Ну да, такое всегда больно, поскольку розовые очки имеют нехорошее свойство разбиваться стеклами вовнутрь, – вроде как поддержал и посочувствовал девушке Ярыгин.

Застыв лицом, она посмотрела на него в упор, не мигая, непонятным, задумчивым взглядом, под которым Прохор тут же почувствовал себя идиотом.

«Вот ведь… едреный корень!» – разозлился влет на себя Ярыгин. Не мог как-то помягче, что ли? Психолог из него, конечно, еще тот, «тонкий специалист», чтобы девушек в трудных жизненных ситуациях успокаивать, прямо сказать, как из сантехника визажист.

– Я в том смысле… – предпринял Прохор попытку исправить положение, но, посмотрев на внимательно наблюдавшую за ним девушку, искренне признался: – Слушайте, Полин, я не знаю, как поделикатней и мягче это обозначить. Признаться честно, психолог из меня так себе, не очень, зато я представляю, что испытываешь, когда