Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

Ладно. Тема все равно закрыта.

На сей раз Полине разрешили посетить бабулю и даже провести с ней минут пятнадцать.

– Напереживалась ты? – спросила напрямую Василиса Макаровна, стоило Полине опуститься на стул рядом с ее койкой. – Марина доложила, что спала ты как убитая, а лицо и глаза от слез беспощадных страшно распухли.

– Да так, знаешь, бабуль, что-то нашло такое и прижало сильно, вот и прорыдалась, – честно призналась Поля.

– А это и хорошо, – похвалила бабушка. – В себе-то горе женщине держать нельзя, иначе оно ее изнутри проест и изведет. Это ж дело известное. А поплакала – и глядишь, попустит. – И спросила: – Выплакалась? Полегчало тебе?

– Полегче-то стало точно, а насчет выплакалась, не знаю, – ответила Поля и усмехнулась. – Сосед твой из «Большого» дома помешал. И напугал меня ужасно. Вдруг раз и объявился из ниоткуда.

– Прохор-то? – заулыбалась бабуля, слабенько, но светло. – Он хороший человек. Мы дружно живем и в радость соседствуем.

– Да? – смутилась Поля и призналась: – Ты не рассказывала. И почему мы ничего не знаем о вашей дружбе?

– Да вот, не доложилась, – усмехнулась бабуля, – знала, что забеспокоитесь, проверять приметесь, вызнавать, кто такой. А мне проверок ваших не надо, я и без них вижу, кто и чего стоит. Прохор Ильич мужчина достойный и человек настоящий, щедрой души.

– Прямо такой вот замечательный? – усмехнулась Полина столь положительной оценке соседа, которого толком и не разглядела, да и что она могла вообще разглядеть и понять в том состоянии.

– Да, такой вот, – строго поджала губы бабуля: верный признак недовольства.

– Ладно, бабуль, не сердись. Я твоему мнению доверяю: говоришь, хороший человек, значит, хороший, – поспешила успокоить Поля бабушку и вздохнула покаянно: – А я со страху его шуганула и обругала.

– Это нехорошо. – Василиса Макаровна сжимать губы перестала, но нахмурилась. – Он мне человек не чужой. Зря ты его обидела.

– Ты только не волнуйся, – испугалась Поля, что разволновала бабулю этим разговором, – я обязательно извинюсь. Вот прямо сегодня найду его, извинюсь и все ему объясню.

– Да уж, замирись, будь любезна.

– Обязательно. Ты только…

– Знаю, – усмехнулась Василиса Макаровна, перебив внучку, – «не волнуйся». Не буду.

Но «прямо сегодня» замириться с соседом не получилось. Сколько Полина ни выглядывала в окно и ни прислушивалась к звукам на улице, в надежде не пропустить, когда тот подъедет, но «хорошего человека» так и не дождалась – машина его не приехала, а дом до самой глубокой ночи, пока она не отправилась спать, так и стоял погруженный в темноту.

Загруженный делами, мотаясь по городу из одного конца в другой, проводя переговоры и лично показывая молодому, «накосячившему» от неопытности реставратору, как правильно «вычищать» кусок сохранившейся потолочной лепнины, Прохор никак не мог отделаться от мыслей о девушке Полине, внучке, как выяснилось, Василисы Макаровны, постоянным фоном сопровождавшей его весь день. И все стояло перед его мысленным взором ее перепуганное насмерть, заплаканное и искаженное непростыми, сильными эмоциями и чувствами лицо, невольно вынуждая размышлять и прикидывать, что могло случиться у человека настолько болезненного и даже страшного, что заставило бы его так убиваться, заходясь истеричным рыданием.

Ведь, как сказала Марина, Василиса Макаровна хоть и в тяжелом состоянии, но не в безнадежном, и врачи дают осторожно оптимистичный прогноз. Прохор даже попытался навестить старушку в больнице, но его не пустили, сказали, что она еще в реанимационной палате и посещение ее разрешено только близким родственникам по специальным пропускам. Но жива ведь, и оптимизм врачей, пусть и осторожный, это все-таки оптимизм, что ж тогда убиваться-то?

Не-е-ет, тут что-то другое. Что же у тебя случилось, девушка Полина, что ты так пугаешься и так кричишь? Все вертелся у него в голове и не отпускал этот вопрос, заставляя строить разного рода версии.

Вообще-то, конечно, по-хорошему забыть бы и выбросить из головы вчерашнее происшествие, что ему эта девушка со всеми своими истериками и тайнами – да ничто и никак, как говорится, что шла, что ехала мимо. Да еще и нахамила, когда он сунулся. И не полюбопытничать же, а кинулся на выручку, на помощь, мало ли что – раз человек так воет зверем и рыдает, наверняка с ним несчастье какое-то приключилось и помощь требуется – вот и поспешил в честном душевном порыве. А получил отлуп словесный.

А поздно вечером, когда уставший и замотанный Прохор возвращался домой, предвкушая, как постоит под душем, смывая напряжение непростого дня, выпьет рюмашечку наливочки от усталости крепкой и расслабления душевного ради… но с полдороги сдернул его звонок пригласившей на свидание Катерины.

«Свидание?» – засомневался Ярыгин, прислушиваясь к гудевшей от усталости голове, и уж было собрался отказаться, как вдруг выскочило предательски из утихомирившихся и отступивших было за делами-заботами навязчивых воспоминаний перепуганное лицо соседской внучки.

И, чертыхнувшись про себя, Прохор решил: а поеду, надо переключиться, да и Катерина…

Она не была даже его любовницей, то есть, разумеется, была, раз они, пусть и изредка, но все же занимались сексом, и, надо сказать, весьма и весьма неплохим сексом. Но в классической, так сказать, формальной любовной связи они не состояли. Пару лет назад познакомились на открытии одной выставки народного творчества, перекинулись заинтересованными взглядами, каждый подумав про себя: было бы неплохо познакомиться, так сказать, поближе, потеснее, да и только. А месяца через два пересеклись на полуофициальной, неформальной встрече потенциальных инвесторов: Прохор – как один из представителей местного целевого бизнеса, Катерина – сопровождая некого чина из администрации, оказавшегося ее начальником.

Обменялись комплиментами, представившись друг другу, поболтали, и она, тщательно конспирируясь, незаметно сунула Прохору записку, на которой указала адрес и время встречи.

Это был загородный коттедж в одном из элитных поселков, стоящий как бы особняком от общей массы домов, имевший большой участок и два въезда для машин – парадный и задний, куда могли приезжать те, кто не хотел афишировать свое посещение поселка и хозяев. Хороший такой коттеджик, Прохор знал архитектора, который его проектировал и строил, и, понятное дело, отлично был осведомлен и о заказчике, которым являлась совсем не Катерина, а некий отставной генерал довольно преклонного возраста и не из самой простой структуры.

Прохор напрягся, быстро сопоставив все эти факты, но выяснилось, что Катерина приходится тому генералу в каком-то смысле родственницей, являясь дочерью его второй жены, то есть падчерицей. Вникать в ее родственные отношения Ярыгину было без интереса, да и ни к чему, основной момент, напрягший его, разрешился, позволив расслабиться и мысленно выдохнуть, порадовавшись,