Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

Категорически отвергала она любые предложения и уговоры родных перебраться поближе к дочери и внукам, пусть даже не в Москву, но хотя бы в ближайшее Подмосковье – все-таки рядом. Даже слышать не желала ни о каком переезде – здесь мой дом, здесь жила, тут и помру.

Охо-хо-шеньки. И никуда не денешься и против воли человека не пойдешь – переживай и волнуйся, родня, на расстоянии.

И переживали, понятное дело, и страшно волновались. Разумеется, одну-одинешеньку, без присмотра, не оставляли, договаривались с соседями о пригляде и внимании, но это так, по доброте душевной, как говорится. А для жизни постоянной, бытовой, и дел житейских нанимали работников для помощи по участку и саду-огороду и помощницу, проживающую в доме.

Первые две женщины Василисе Макаровне не пришлись ни по характеру, ни по нраву – отказала им от дома и заработка. А вот с третьей они ужились замечательно. Где-то года три назад Елизавета Егоровна нашла Марину в одном из агентств по персоналу. Женщиной Марина оказалась доброй, отзывчивой, и хозяйкой замечательной, а главное, совпадала с бабушкой по многим пунктам и правилам ведения хозяйства, которых та придерживалась. Кто бы раньше сказал Полине, что это настолько важно…

Был, правда, у Марины один не сказать что недостаток, скорее особенность характера – слишком высокий уровень эмоциональности и просто море энергии, которую она вкладывала, в числе прочего, в проявление той самой эмоциональности. Ну еще и добродушная, почти детская какая-то непосредственность, порой чрезмерная.

Впрочем, главное, что бабуля с ней прекрасно уживалась и ладила, не имея никаких серьезных претензий к работе своей помощницы. Ну а те, которые все же имела, отлично укладывались в появившуюся у Василисы Макаровны возможность кого-то учить уму-разуму и по-житейски наставлять.

Жену внука, Настеньку, бабушка Василиса приняла как родную, сразу же расположившись к той душой, и понятное дело, что Настюшка отвечала ей полной взаимностью, воспринимая бабулю как родненького и близкого человека. Что уж тут говорить, так, наверное, всегда получается, когда входит в семью хороший, добрый и светлый человек. И как-то без всяких обсуждений и специальных договоров сложилась у них традиция, что Настя с Саввушкой обязательно приезжали в Василисе Макаровне на два летних месяца – июнь и июль, порой и вовсе оставаясь на все лето.

Василий старался приезжать к ним на выходные на ночном пятничном поезде, возвращаясь обратно на ночном воскресном, с которого сразу шел на работу, да и отпуск подгадывал и брал так, чтобы отдыхать с семьей.

А уж там у бабули красота такая, животворящая прямо: дом стоит на возвышенности, вид открывается с участка чудесный, и речка недалеко, да и до озера ехать всего ничего. К тому же сад-огород на зависть соседям и агрономам, бабуля была знатной огородницей, такие урожаи снимала невиданные, только диву все давались. Одним словом, пастораль сплошная, особенно если учитывать, что и сам город совершенно дивный, необыкновенный с его фантастической историей и чудесами.

Каждый год бабуля загодя принималась готовиться к приезду Настеньки и правнучка. Нанимала тех самых помощников, чтобы порядок на участке навести – перекопать, удобрить, рассаду посадить. Приглашала строителей провести инспекцию «усадьбы», как в шутку называла она свое хозяйство, и, если требовалось, дом обихаживали: красили-латали, что-то подправляли, а Василиса Макаровна тем временем делала специальные легкие заготовки без лишнего сахара и соли.

Понятно, почему она позвонила Полине – уж все привычные сроки прошли, когда Настя с Саввушкой обычно приезжали, а их нет как нет, и никто бабуле не сообщает, когда приедут. И то, что ее виртуозно водят за нос, что-то скрывая, слишком мудрой, обладающей цепким, живым не по годам умом Василисе Макаровне стало очевидно.

Ну и у кого ей спрашивать? Понятно, что у Полины, кто ж ей еще правду скажет, когда прямо задашь вопрос, если не «слабое звено».

Да, они не посвятили бабулю в свою беду, как и во все те неприятности, что валились на семью с беспощадной регулярностью, старались как можно дольше оттягивать тот момент, когда все же придется ставить ее в известность.

И не потому, что привычно щадили нервы пожилого человека, а потому, что реально оберегали бабулю и ее больное сердце от волнений и тревог. Все разговоры с бабушкой Василисой вели Елизавета Егоровна и Вася, которые придумывали всяческие отговорки, объясняющие, почему с ней не разговаривают Настя и Саввушка – то они, мол, куда-то уехали, то Настя занята, но передает поцелуи, и так далее. Изворачивались, как только могли.

Полине, понятное дело, настрого запретили беседовать с Василисой Макаровной по телефону, а на случай если не удавалось отвертеться от разговора, разработали целую систему «забалтывания» любимой старушки, когда Поля принималась расхваливать картины какого-нибудь художника, восхищаясь сверх всякой меры его талантом. Знавшая характер внучки и ее увлеченность предметом, Василиса Макаровна, честно и стоически послушав не более пары минут искусствоведческие дифирамбы, деликатным тоном просила передать трубку кому другому из семейства.

Так вот и продержались почти четыре месяца.

И вот на тебе, оплошала все ж таки Поля.

Ну что теперь сетовать, случилось то, что рано или поздно должно случиться, – невозможно было долго скрывать от бабули правду. И так они продержались больше, чем могли ожидать.

Из больницы они все-таки позвонили бабуле, как и обещала Полина, и Вася бодрым голосом отрапортовал, что идет на поправку, твердо пообещав, что, как только его выпишут, приедет к ней с Саввушкой восстанавливать здоровье и бла-бла-бла в том же оптимистичном ключе.

И улыбался. Он очень старался улыбаться.

Василиса Макаровна слушала, кивала, всплакнула, особенно когда поговорила еще и с Саввушкой, и, попрощавшись, Поля с Васей осторожно, чтобы не спугнуть, облегченно перевели дыхание, отпуская внутреннее напряжение, – вроде обошлось. Голос у бабушки был хоть и печальный, но бодрый, здоровый.

Тьфу-тьфу-тьфу три раза! Пронесло.

Но не пронесло. Не дала Судьба им такого шанса.

Вечером вернулась из поездки мама, вдохновленная, довольная, с новым подписанным договором и некоторыми образцами одежды. Почувствовав какую-то определенность и вроде бы образовывающуюся заново «устойчивость под ногами» и ту самую, налаживающуюся движуху в делах, Елизавета Егоровна серьезно взбодрилась, наполнившись энтузиазмом.

Разговаривали, засидевшись в кухне за столом до полуночи, мама, посверкивая вдохновенно глазами, рассказывала о новых партнерах, об интересных предложениях, которые ей сделали, о перспективах, а Полина слушала, смотрела на нее, и ей казалось, будто бы сдвинулось что-то в их пространстве в сторону добра, что снова немного просветлела и наполнилась воздухом жизнь, такой помолодевшей и вдохновленной была мамуля…

А около