Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

class="p">– Да не пугайтесь вы так, – доброжелательно произнес незнакомый мужчина, сам испугавшись настолько неожиданной реакции девушки. И переспросил: – Что у вас стряслось? Что-то с Василисой Макаровной?

– Вы кто такой?! – проорала воинственно Поля.

– Сосед, – признался мужчина.

– Как вы проникли на участок?! – Ее заколотило крупной противной дрожью, одновременно от последствий истерики и сильного испуга.

– У нас с Василисой Макаровной калитка между участками, мы ее не запираем никогда. Вот услышал, что кто-то рыдает, и зашел, – ни разу не оправдываясь, а просто спокойно пояснял мужчина, четко, с расстановкой произнося каждое слово. И повторил вопрос: – Что стряслось-то у вас? Беда какая? С Василисой Макаровной?

– Бабушка в больнице! – все нападала и воевала словами Полина. – Вы сосед? – прокричала она вопрос, не нуждаясь в его ответе. – Так идите к себе и соседствуйте! И нечего подслушивать тут и подсматривать!

– Девушка, – совершенно опешил от столь неожиданного словесного отлупа мужик. – У вас, наверное, какое-то помешательство. Что вы на людей кидаетесь?

– А-а-а… – в один момент вдруг растеряв весь свой пыл, махнув рукой жестом полного отчаянья, протянула Полина и посоветовала: – Идите вы… домой через калитку.

Развернулась и обессиленно, еле переставляя ноги, заковыляла по дорожке.

– Я охреневаю… – протянул ошарашенно мужчина, провожая бредущую к дому девушку пораженным взглядом, и поинтересовался в пространство: – И что это было?

Прохор заехал домой всего на несколько минут за старым чертежом, который неожиданно понадобился в процессе разработки нового проекта. Даже машину не стал загонять в гараж, припарковав возле ворот.

А когда подходил к крыльцу, вдруг замер, остановленный раздавшимся с соседского участка каким-то диким воем, почти животным криком боли и отчаянья. Перепугался, понятно, сразу же предположив, что что-то ужасное стряслось с соседкой, замечательной старушкой Василисой Макаровной, с которой они не просто приятельствовали по-соседски, а, можно сказать, дружили.

Отреагировал Ярыгин, как любой нормальный человек на его месте: не задумываясь, рванул на помощь через калитку, ведущую на соседний участок. Выскочив, увидел молодую девушку, заходящуюся безудержными рыданиями в сотрясающей все ее стройное тело истерике.

Не задаваясь неуместным в такой момент вопросом, что это за девушка и как она здесь образовалась, Прохор поспешил к незнакомке, первым, естественным порывом стремясь как-то помочь, поддержать и по возможности успокоить.

И, ей-богу, сам испугался, когда девица дернулась и отскочила в сторону от его прикосновения как ошпаренная и посмотрела на Прохора совершенно диким, перепуганным до ужаса взглядом покрасневших и опухших от слез глаз. А потом и вовсе ошарашила, обложив и послав подальше. Правда, все же обойдясь без мата, зато направление указала вполне конкретное.

Делать нечего, поскольку было совершенно очевидно, что никакой конструктивный диалог в данный момент с дамой невозможен, Прохор, проводив незнакомку взглядом, пожал недоуменно плечами и ретировался по тому маршруту, который та ему «предложила».

Он бы, в свою очередь, тоже от души послал истеричную девицу, после чего выкинул бы из головы происшествие да и забыл, как умел отделываться раз и навсегда от ненужной информации, если б только не тот ее жуткий вопль отчаяния, схожий с воем погибающего зверя, и ненелогичный, слишком очевидный и слишком сильный испуг.

Подумав пару секунд, Прохор достал смартфон, нашел в записной книжке нужный номер и позвонил.

– А скажи мне, Марина, – спросил он после того, как ему ответили, – это что за барышня у Василисы Макаровны образовалась?

Полине было плохо.

Просто ужасно хреново. После свирепой, какой-то смертельно-зверской истерики, которая с ней случилась, буквально затопив слезами, не давая дышать, и приступа жуткой паники и ужаса, который вызвал у Поли появившийся внезапно чужой, незнакомый мужик, ее будто выключили, словно выдернули провод из розетки, подключавшей ее до этого к жизненным силам и энергии.

Она чувствовала себя разбитой, обессиленной старухой – каждое движение давалось ей с трудом, вызывая сильнейшую ломоту в мышцах, в грудине, тяжело билась в голове пульсирующая боль, а горло, казалось, кровоточило, словно содранное наждаком, так что любой вздох давался с болью и трудом. И невозможно, совершенно невозможно было найти место и позу, в которой бы она могла устроиться, замереть и в которой ничего бы не ныло, не стонало и не болело. И так и сяк крутилась, и все больно, тяжело, а ложась на спину, Полина начинала задыхаться.

Да, Ержин же вашу Попаданыч!

С трудом формируя мысль, произнося про себя все ругательства Ярослава Антоновича, которые могла упомнить в этот момент, Полина добралась до буфета в гостиной, достала из него бутылку знаменитой бабулиной настойки и взяла там же с полочки пятидесятиграммовую граненую рюмочку. Удерживая двумя непослушными, трясущимися, ослабевшими руками пузатую бутылку, налила до краев рюмки настойку и так же, взяв двумя ладонями, чуть все же подрасплескав, донесла рюмку до рта и выпила одним махом.

– Козлищам вашим всем по рогам! – сморщившись от ощущений, сопроводила Поля обжигающее прохождение наливочки по пищеводу.

И, шаркая ногами, пошкандыбала обессиленно в свою «светелку». Рухнула, не раздеваясь, на кровать, подтянула ноги к подбородку, скрючившись калачиком, простонала что-то невразумительное долгим жалобным завыванием и просто отрубилась, словно провалилась в черноту бездонную.

Полина спала, вернее сказать, пребывала то во сне, то в каком-то полубеспамятстве, двадцать часов кряду. Она не слышала, как приходила Марина, не проснулась и не почувствовала, как та ее раздевала и перекладывала под одеяло, не слышала, как она хозяйничала по дому и готовила еду.

А когда проснулась и прислушалась к ощущениям, обнаружила, что чувствует себя вроде бы вполне здоровой, даже горло прошло, только обессиленной до такой степени, что мелко дрожит все тело, испытывая два одинаково сильных желания: в туалет по-маленькому и есть. Выбралась из кровати и долго стояла под душем, пытаясь прийти в нормальное состояние.

К бабушке в больницу Полина отправилась только на следующее утро, узнавая о состоянии Василисы Макаровны от верной Марины, докладывающей ей все новости по телефону, не забывшей посетовать и попенять, что Поля совсем себя измотала, извела переживаниями и изнервничалась до такой степени, что уж и здоровье начала терять.

Тему своего физического и психического состояния Полина закрыла как можно скорей. Ни разу в жизни не впадавшая и не пережившая ни одной истерики, никогда не рыдавшая до такой степени, чтобы невозможно было ни дышать, ни остановиться, когда чувствуешь, что пропадаешь, тонешь в тех слезах и отчаянии, Полина очень сильно испугалась того, что с ней произошло. Но…

Но странным, поразительным образом ей неожиданно стало легче, словно что-то кардинально изменилось в ней, и потоком по-настоящему жгучих, болезненных слез и крика, вырвавшегося изнутри, очистились тело и душа