Меланхолия - Михаил Савеличев

- Я не ранен, - и это единственная правда, потому что со мной вовсе не порядок.

В распахнутую дверь врываются люди и тут шериф наконец-то орет:

- Кто-нибудь выключит это проклятую воду?!!

Громадный холодильник похож на автоматическую камеру хранения - унылые ряды тусклых дверц с выгравированными номерами и пазами для вставки карточек с наименованием содержимого. Режущий синий свет просачивается сквозь прямоугольные панели и заливает вместилище тоскливым холодом, от которого не спасет никакая одежда. Мрачный синюшный человечек, смахивающий на помощника палача, повинуется кивку Парвулеско, отмыкает пятую во втором ряду дверцу и оттуда с противным скрипом и лязгом выезжает, выдвигается длинный металлический язык с покрытым белым налетом вздутием. Края платформы загнуты и виден растекающийся из-под простыни черный нимб крови.

- Вы готовы? - интересуется шериф и вновь прикладывается к громадной кружке, заботливо запечатанной крышкой с соской. Сипит, глотает, но ни один запах не прорывается наружу и невозможно угадать, что же он такое пьет. Да здесь и не может быть запахов. Они вымораживаются, уничтожаются синевой, обволакивающей мертвящим антисептиком любой предмет. - Открывайте, Менгеле.

Человечек, теперь уже Менгеле, отработанным движением отставного фокусника сдергивает простыню, оставляя на железном поддоне замерзшее женское тело.

- Ох, дьявол, - равнодушно говорит старик, склоняясь к такому же равнодушному лицу. - Никогда не понимал и не пойму этих причитаний над трупом, этих слез и речей. А потом они еще ходят к помеченному бугорку земли.

- Зачем? - спрашивает маленький паршивец. Он оглядывается в поисках чего-нибудь высокого, куда можно забраться с ногами, но кроме выдвинутого "языка" и подставки для паталогоанатомических инструментов ничего подходящего в морге не имеется.

- Ритуал. Древний ритуал, который не позволяет искренней скорби долго мучить человека. Отплакали, закопали, навестили. А ведь там ничего нет. Прах. Тлен... Ты не поверишь, но я несколько раз пытался постоять на могилах особо запомнившихся мне вещей. Не то чтобы они мне были близки, но нас многое связывало. Казалось романтичным стоять в тени деревьев, смотреть на плиту и предаваться мыслям о вечном. Тьфу...

Паршивец протягивает пальчик и трогает осторожно белый локон, теперь уже приобретший какой-то грязный, нечистый оттенок.

- А кажется, что она спит.

Старик жует сигарету и вздыхает.

- Так вот, нет там ничего. То есть, совсем ничего нет. Ни скорби, ни вещи. Пустота, как на луне.

Нечто прозрачное, стеклистое уже начинает обволакивать тело, бесстыдно скользит по коленям и животу, отнимая последние искорки тепла, миллионами крохотных пастей вгрызаясь в кожу, сплющивая, высасывая мышцы, в которых нет и не может быть эротизма, а есть только корм предвестникам тлена. Шевелятся лапки, чавкают рты, выполняя свою работу. Жуткое обращение чего-то близкого в нечто холодное и отвлеченное, в инфернальное бытие, не принадлежащее никакому разуму и никакому безумию, лежащее рядом и, в тоже время, пересекшее грань мира.

Парвулеско отхлебывает из кружки и спрашивает:

- Причина смерти?

- Разрушение затылочной кости и мозга, - отвечает Менгеле неожиданно приятным и теплым голосом. Кажется, что ему в живот вставили хороший проигрыватель, заменяющий скрипучее и отвратительное шипение голосовых связок, которое только и должно быть у некромантов.

- Пулю нашли?

- Пули нет.

- Как нет?

- Нет, Жан, нет. Я выскреб всю голову, но ничего, похожего на пулю там не обнаружил.

- Плохо искал, - бурчит Парвулеско. - Лучше надо искать.

- Может быть поможешь? - теплый голос позволяет легкий оттенок яда. - Все, что осталось от начинки, лежит там. Покопайся.

- Так, значит входное отверстие имеем. Выходное отверстие отсутствует. Может быть рикошет? Изменила от удара направление полета и теперь покоится где-то в желудке?

Человечек чешет глаз.

- Я видел, конечно, и не такое, Жан. Волшебная пуля. Но... сам понимаешь, мне придется разобрать тело на части. Выскрести не только голову, но и все остальное. Ты берешься получить на это санкцию?

Жан вздыхает отставляет кружку на вытянутой руке и склоняется к трупу. Его нос почти касается носа тела.

- Да, красивая была...

- Ты уже сообщил?

Парвулеско разгибается и прикладывается к питью. Молчит.

- Ты не сообщил, - констатирует паталогоанатом. - Ты дал себе фору.

- Я тебе дал фору, - огрызается шериф. - Тебе и только тебе. И ты ее бездарно... исчерпал.

- О, господи, - поджимает губы Менгеле. - Ты думаешь, что все дело там?

Он стучит по виску.

- Там, Жан, точно ничего нет. Кроме серой и большинству людей ненужной массы.

- А если есть? Чипы? Плесень? Провода? Я готов согласиться на все, Анри, сделать все, если только ты мне скажешь, что да, Жан, ты был прав в своих подозрениях. Ты, черт побери, тысячу раз был прав! И в знак правоты прими вот этот болт, который я извлек из башки очередного клиента!

Менгеле не говоря ни слова вышел из морга и через несколько секунд вернулся с телефоном.

- Звони сейчас же. Звони при мне.

- А как же...

- Его допросишь потом. Но сейчас мне нужен твой звонок и твои гарантии, что все удары посыпятся на твою, а не на мою задницу. Ты готов?

- Готов, готов. Подержи кружку.

Телефон запищал в такт нажимаемым кнопкам. Шериф с отвращением прижал трубку к уху.

- Да, сэр, это я. Да. Да. Нет. Э-э-э... Да, приступили... Хорошо, сэр. Конечно, все под контролем. Я обещаю... Без лишних слов? Хорошо... если вы так считаете... Да. До свидания.

- Ну, что сказал господин мэр?

- Он сказал, что возлагает всю ответственность на меня и я могу поступать так, как следует поступать в интересах следствия.

- И...?

- Она твоя.

- Интересно, а что же мы здесь делаем? - вопросил старик в пространство. - И при чем здесь мы?

- Нас не посадят? - вдруг обеспокоился паршивец, все таки расчистивший себе местечко среди патологоанатомических пил и ножниц. - Скажут, что мы - главные подозреваемые, и - цап, за решетку. А я не хочу за решетку. Я лучше в больницу согласен.

- Заткнись, коллега, - махнул рукой старик.

Паршивец заткнулся, но по его лицу с выпученными глазами и шевелящимися губами было понятно, что внутренний монолог о том, где лучше, а где хуже, продолжается. Он даже ногами стал размахивать по дурацкой своей привычке, отчего неустойчивый столик раскачивался, обнажая занавешенные внутренности с чем-то скользким и кровавым в белых ванночках.

Старик с видом опытного детектива достал из внутреннего кармана крохотную трубку-носогрейку, прикусил мундштук и вновь склонился к телу.

- Хм, хм... странно, странно... м-м-м... Какие же они все одинаковые... неразличимые... лошади... э-э-э, они и есть лошади... Но при данных обстоятельствах... Посмотреть бы ее шею..., - старик разогнулся и с некоторым сомнением посмотрел на маленького паршивца, но потом все-таки решился и поманил его пальцем. - Можно, коллега, вас на минуту.