Мозес - Константин Маркович Поповский

– Уж полночь близится, – сказала она и засмеялась. – Я в ресторане. Знаешь, где это?

– Где? – переспросил Давид, уже догадываясь. – Ты что ли здесь?

– Ну, наконец-то, – сказала она. – Давай спускайся.

– Сейчас, – сказал Давид, пытаясь проснуться. – Как ты сюда попала?

– Просто села на автобус и приехала. У нас, слава Богу, безвизовый режим. Давай скорей.

– Сейчас иду, – сказал Давид, ища глазами охранника. – Ты где?

– Возле пальмы, – сказала Ольга. – В ресторане возле пальмы. Справа от входа… Представляешь? Они не хотели меня пускать, потому что у меня не было вечернего платья. Это в три часа ночи. Интересно, у них тут все такие идиоты?

– Я думаю, они за это поплатились, – сказал Давид

– Еще бы, – сказала Ольга. – Видел бы ты их физиономии.

– Боюсь, мне это скоро предстоит.

– Не бойся, я с тобой. Ну, пока.

– Пока, – сказал Давид, вешая трубку.

Охранник терпеливо ждал, опершись спиной о стойку.

– Мне надо в ресторан, – сказал Давид, разводя руками, словно извиняясь.

– Я догадался, – сказал охранник, ничуть не удивляясь.

– Слушай, Рома, – сказал он, чувствуя угрызение совести. – Дело в том, что я там буду не один.

– И что? – сказал охранник, пропуская Давида вперед. – Боишься, что я вам помещаю? Так ты меня даже не заметишь.

– Ладно, – сказал Давид. – Увидим.

30. Филипп Какавека. Фрагмент 98

«Чем больше истин обретаем мы на путях познания, тем их меньше у нас остается. Так, словно за каждое новое знание мы вынуждены платить цену, которая грозит нам неизбежным разорением. Познавать – значит терять. Конечно, мы догадались об этом только тогда, когда терять оказалось уже нечего. Поздно, поздно!.. Познание – дорога, ведущая в царство нищеты, и последняя Истина, которая встречает нас в конце пути, не богаче последней нищенки, ютящейся под мостом. Но эта наша Истина и дорога, ведущая к ней – наша дорога. О, как она серьезна, эта нищая и голодная Истина! С какой тоской взирает она на свое блестящее прошлое, кроме воспоминаний о котором у нее больше ничего не осталось. С какой охотой вспоминает пышные убранства своих дворцов! Что ж! Будем праздновать новое рождение в ее кругу, на голой земле, открытой всем ветрам. Возьмем ее богатства и будем пускать в небо фейерверки из опавших листьев и чужих символов, – пусть они освещают наши поступки и объясняют наши намерения. Окруженные толпой призраков и болотных огней, будем питаться снами и научимся узнавать друг друга по приметам, вычитанным из книг. И пусть этот праздник длится вечно. Нам некуда торопиться. Мы достигли цели. Мы дома».

31. Местонахождение Омфалоса

Он нашел ее возле пальмы, под которой она сидела, изучая меню. Других посетителей кроме нее не было, если не считать трех ночных официантов, которые пили на другом конце зала чай и время от времени весело смеялись. Охранник прошел мимо и куда-то исчез. Как растворился.

– Только не задавай, пожалуйста, никаких глупых вопросов. Просто захотела тебя увидеть, – сказала она, опережая Давида. – Могу я просто захотеть тебя увидеть?

– Можешь, – сказал Давид, пытаясь ее обнять.

– Ты помнешь, – сказала она, упирая ему в грудь локти. – Я делала эту стрижку почти три часа.

– Всего один поцелуй, – сказал Давид.

– Только не помни, – сказал она, подставляя губы. – Хочешь чего-нибудь?

– Разумеется, – сказал он, глядя ей в глаза.

– Дав!

– Ты спросила, я ответил, – сказал он, подвигая стул и садясь рядом.

– Я спросила, не хочешь ли ты кофе.

– Увы, – сказал он. – Похоже, что мы опять не поняли друг друга. Это прискорбно.

Он вдруг почувствовал сильное желание, от которого похолодела спина. Верный признак, сэр. Похолодевшая спина и нервное подергивание правого века. Кто бы мог ошибиться, имей он такие признаки?

– Даже не думай, – сказала она.

– Кажется, у тебя приступ целомудрия, – сказал он, опустив ладонь на ее колено. – Очень не вовремя.

– Нас выставят вон, и при том – с позором, – сказала она, и, полуобернувшись, посмотрела на пьющих чай официантов.

– Между прочим, – сказал Давид, сжимая ее коленку, – я соскучился. Прошла куча времени с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз… Целая куча.

– Прошло два дня, – сказала Ольга и засмеялась. Затем она положила свои руки на руку, которую он держал на ее колене и спросила:

– Ты рад, что я приехала?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что ты, во всяком случае, такого не ждал.

– Еще бы, – сказал Давид, медленно подвигая свою руку.

– Дав! – она сделала попытку отодвинуться.

Один из официантов, больше похожий на накачанного боксера, оторвался от чаепития н направился к ним.

– Ну, я же говорила.

– Без паники, – Давид с удивлением заметил, как ярко отражаются на гладко выбритом черепе официанта электрические блики.

– Что будем заказывать? – спросил тот, подходя и доставая из нагрудного кармана блокнотик.

– Кофе, – сказал Давид, не убирая руку. – Два черных кофе. Ты чего-нибудь хочешь?

– Ничего.

– Тогда два кофе.

– Два кофе, – сказал боксер, искоса поглядывая на лежавшую на колене руку Давида. – Есть свежие пирожные.

– Нет, спасибо. Только кофе, – сказал Давид.

– Видел, как он смотрел? – прошептала Ольга, когда боксер отошел. – Это он меня не пускал.

– Сволочь какая, – сказал Давид. – Наверное, это у него такой способ ухаживать.

– Наверняка, – ответила она. – А, между прочим, ты мне сегодня снился…

– Ты мне тоже, – сказал Давид, мрачнея.

– Нет, я серьезно.

– Я тоже не шучу, – он вспомнил вдруг вчерашний сон, который приснился ему под утро, – тот старый дом, погруженный в прозрачные предвечерние сумерки, вокруг которого он кружил, пытаясь разглядеть за стеклами знакомое лицо, пока вдруг не увидел ее, стоящую у открытого окна, – белое пятно в обрамлении темных волос, – и это лежащее между ними расстояние было наполнено печалью и тревогой. Кажется, он поднял было руку, но она уже исчезла и затем вновь появилась в соседнем окне, но лишь затем, чтобы отрицательно покачать ему головой. Затем он оказался внутри. Коридоры и аудитории были полны, и он уже знал, что здесь ждут не то выпускной бал, не то какой-то спектакль, в котором ей предстояло принять участие. Боль еще только пряталась в глубине этих коридоров и в сумраке аудиторий, но он уже догадался, что она ушла и больше не вернется. Заглядывая в двери и задавая вопросы, он шел, пока не очутился в тусклом зале маленького кинотеатра… Свет медленно гас и бархатный занавес, качнувшись, начал расходиться, когда он увидел ее в последний раз. Она выглядывала из бокового окна навесной галереи, совсем рядом, лицо ее было обращено к нему, а указательный палец прижат к губам, словно она молила его о молчании. Потом она еще раз покачала головой, и в лице ее не было ни сожаления, ни сомнения, – вот разве что руки, которые она вдруг сложила на груди, что означало просьбу отпустить ее, – так, словно он на самом деле был волен выбирать…

– Вот, значит, что тебе снится, – сказала Ольга, вцепившись в его руку, которая, похоже, уже почти добралась