Мозес - Константин Маркович Поповский

– И притом довольно часто, – сказал он, продолжая переступать все границы приличия.

– Ты маньяк, Дав, – сказала она, отодвигаясь от него вместе со стулом. – Если бы я знала, какой ты маньяк, то обзавелась бы железным поясом.

– Нет, ты предложила бы мне руку и сердце еще три года назад.

– Не посмотрела бы даже в твою сторону.

– Неправда, – сказал он, двигаясь вместе со стулом. – Посмотрела бы, да еще как.

– Отстань, – она вновь отодвинулась.

– Мы можем пойти к тебе, – сказал он, не слушая. – Надеюсь, ты тут остановилась?

– Да. – Сняла двухместный номер на ночь. Но туда уже кого-то подселили.

– И так всю жизнь, – разочарованно сказал Давид.

– Кофе, – у столика неожиданно возник официант.

– Спасибо, – сказала Ольга

Чуть позже перехватив ее руку, он подумал, что, наверное, следовало бы добавить сюда и еще кое-что, о чем он, правда, не стал распространяться, но о чем хорошо знал на собственном опыте, – об этой чертовой боли, которая, наверняка, отзовется в нем и на следующий день, и будет напоминать о себе еще много дней спустя, пробуждая память и превращая настоящее в прошлое, от которого не было возможности спрятаться.

– Дав, перестань, наконец, – сказала она, начиная сердиться.

– Перестал, – он убрал руку, думая, что, пожалуй, и в самом деле для этой просочившейся в явь боли не существовало никаких разумных объяснений – и это лучше всего прочего наводило на тревожные подозрения относительно самой этой яви, в которых в другое время он не имел никаких причин сомневаться.

– Если хочешь знать, – сказал он, размешивая сахар, – то я думаю, что этот сон мне приснился не случайно. Мне кажется, что он хочет что-то мне сказать.

– И что?

Он ответил сразу, не задумываясь:

– Что-то о том, как ты далеко.

Наверное, этого можно было и не говорить. Уж слишком жалкими показались ему эти слетевшие с его языка слова.

– Но ведь я приехала, – сказала она, словно с легкостью опровергала этим его слова.

– Да, я заметил.

Потом он помолчал немного и добавил:

– Вообще-то я имел в виду совсем другое.

– Господи, какой ты сегодня у нас загадочный, – сказала она, отодвигая кофейную чашку и вытаскивая пачку сигарет.

– Да, ничего загадочного, – он посмотрел ей в глаза. – Я просто имел в виду, что ты всегда ускользаешь, когда разговор касается чего-то серьезного. Вот как сейчас.

– И никуда я не ускользаю, – она выдержала его взгляд. – Наоборот. Представь себе, я сидела себе тихо-мирно над своим проектом и вдруг мне показалось, что если я тебя сейчас не увижу, то случится что-нибудь ужасное. И вот, как видишь, я здесь.

– Это – любовь, – сказал Давид самым ироническим тоном, какой только можно было найти в его репертуаре, одновременно чувствуя, что это были как раз те слова, которые он хотел сейчас услышать.

– Не иначе, – сказала она, подстраиваясь под его тон.

– Ну, и хорошо, – он ощупал нагрудный карман своей куртки. – Кстати, извини, у тебя есть деньги?

– В номере, – сказала она и засмеялась, догадываясь.

– Неправильный ответ. У меня тоже в номере.

– Принять смерть от толпы разъяренных официантов не входило в мои планы, – сказала Ольга.

– Пойду, поговорю, – встал Давид. – Если не вернусь, ищи меня в завтрашнем супе.

– Непременно. А ты меня – в холодце.

Не было сомнений, – больше всего на свете он не любил денежные разборки. К тому же было неясно – насколько хорошо чаевничающие официанты понимают человеческую речь.

– Послушайте, – сказал Давид, подходя и делая скорбное лицо. – Я забыл в номере деньги. Сейчас поднимусь к себе и принесу. Вы ведь еще не закрываетесь?

– Не надо, – сказал боксер, который принес им кофе. Пожалуй, если прислушаться, это «не надо» прозвучало как «не мешай».

– Почему? Мне только подняться, – Давид стал подозревать, что его не понимают.

– Не надо, – повторил официант, не глядя в его сторону. – За счет заведения.

Сказано было так, словно он прощал им, по крайней мере, утрату миллионного состояния.

По чудовищному акценту, с которым он говорил, можно было подумать, что он уроженец Эфиопии.

– Тогда спасибо, – и Давид от неожиданности расплылся в глупой улыбке.

– За счет заведения, – засмеялась Ольга, выходя из-за стола. – Мы разбогатели на две чашки кофе.

– Серьезные ребята, – сказал Давид. – А теперь пошли, я тебе покажу одно хорошее место.

Одновременно он просигналил появившемуся в глубине зала охраннику, что скоро вернется. Тот сразу все понял и исчез.

Как и следовало ожидать, хорошее место оказалось туалетом для служащих.

– Господи, Дав, – сказала она – Ты не мог придумать что-нибудь поумнее?

– Тихо, – сказал он, целуя ее и чувствуя, наконец, запах ее духов. – К сожалению, я вижу, что ты, кажется, ничего не понимаешь в хороших местах. Это, ей-богу, печально.

– И не хочу ничего понимать.

– Тогда стой тихо и не мешай, – он отшпилил от куртки булавку и попытался с ее помощью открыть замок. – Между прочим, кроме интеллекта, эта работа требует еще огромной выдержки…

– Сам себя не похвалишь, – сказала она.

Откуда-то из глубины коридора раздался шум и чьи-то голоса.

– Я боюсь, – шепнула она.

– Чего? – спросил Давид, прислушиваясь. – Видишь, что тут написано?..For staff. Для сотрудников. А все сотрудники сейчас спят.

– Я в курсе, что такое «for staff».

– Вот и прекрасно, – сказал Давид, пытаясь открыть булавкой замок. – Кто знает, что такое «for stuff», тот далеко пойдет.

– Ты всегда носишь с собой булавку? – спросила она, продолжая озираться.

– Только тогда, когда есть шанс встретить хорошенькую барышню.

Она сказала:

– Дурак ты, Дав.

Дверь щелкнула и открылась.

– Вперед, – сказал он, обнимая ее за талию и легонько подталкивая в открывшуюся дверь.

– Дав, – прошептала она.

– Уже пришли, – сказал он, закрывая за собой дверь. Потом, не откладывая дела в долгий ящик, расстегнул на ее джинсах молнию.

– Дав, – сказала она, поймав его руку. – Не надо.

– Да, – сказал он. – Да… Да… Да…

– Там, наверняка, все слышно.

– Плевать.

– Это кому как.

– Я сейчас умру, – сказал он, стаскивая с нее джинсы. – Ты ведь не хочешь, чтобы я умер?

– Иногда хочу.

– Тогда иди сюда, – и он повернул ее к себе спиной.

– Дав!

– Тш-ш-ш, – сказал он негромко, одновременно наваливаясь на нее и покусывая ее ухо, зная, что потом все будет так, как и должно было быть, как и было всегда, так что нечего было особо удивляться этому прерывистому дыханию, или блуждающим по телу ладоням, или этим бесстыдным движениям, долгим поцелуям, и сдавленным стонам, а вдобавок еще всем этим сопутствующим словам, вроде «да, милый» или «еще, мой хороший», или «так, так, так», или этим неконтролируемым уже звукам, которые не боялись, что их услышат, потому что – что же было бояться тем, кто наперекор всем географическим и прочим истинам рисковал забыть не только, как тебя зовут, но и где ты сейчас находишься, – хотя это последнее, – если, конечно, присмотреться, – было отчетливо, ясно и не вызывало никаких сомнений.

Омфалос, сэр.

Центр мира, куда сходится все, что имеет для Небес хоть какую-нибудь ценность.

Нечто, что могло укрыть тебя лучше, чем все хваленые укрывища земли.

– Омфалос, – прошептал он, держа ладонь на ее животе и,