Мозес - Константин Маркович Поповский

– Омфалос, – глухо повторил он, запрокидывая ей голову и пытаясь дотянуться до ее губ, понимая, что пока он чувствует тепло ее тела и запах ее волос, омфалос, центр мира, спасающий и надежный, находился именно тут.

Она спросила хриплым, не принадлежащим ей голосом:

– Что ты сказал?

Кажется, он ничего не ответил, и лишь спустя какое-то время, повторил, прокричал, простонал и прохрипел тающее во рту сладкое имя этого чуда:

– Омфалос, сэр.

– Омфалос, Мозес, – повторил он, надеясь одним словом выразить все происходящее, которое длилось и длилось, оставляя тебя в подозрении, что все сейчас происходящее так и будет длиться до скончания века, не давая тебе времени заскучать и ничего не помня о реальном мире, так что иногда ему вдруг начинало мерещиться, что никакого мира на самом деле вовсе не было, а был только этот омфалос, прячущийся до поры в этом до блеска вымытом клозете для сотрудников, куда могли попасть только те, кто вовремя позаботился обзавестись от него ключами.

32. Филипп Какавека. Фрагмент 9

«УМЕНИЕ ЖДАТЬ. Есть только один и к тому же бескровный способ умертвить чужую истину: не обращать на нее внимания. Это трудно, но со временем входит в привычку. Одновременно мы учимся не придавать значения тому, что наши собственные истины оставляют других глубоко равнодушными. В конце концов, и то, и другое – это только умение ждать».

33. Кое-что о господине Цирихе и истине

Конечно же, это было ужасно: почувствовать тяжесть чужого тела, уже не имеющего опоры и готового вот-вот взлететь, расправив крылья, – это-то, пожалуй, было всего ужаснее, – тело, обретшее свой подлинный вес, – правда, какой ценой! Оно чуть покачивалось, когда я бросился к нему, чтобы остановить это безумное движение. Тело-гиря, тело-маятник, повисшее между двух бездн. И это в пятом часу утра!

Теперь я спрашиваю себя: не правда ли, Мозес? Не правда ли в этом было нечто героическое, нечто, способное поразить воображение даже самого бесчувственного человека, – и сразу же отвечаю себе: ничего особенного, сэр. Метафизический долг, вот что это было, если уж на то пошло. Метафизический долг и ничего больше. Тем более что господин Цирих, в конце концов, просто уцепился за карниз. – «Уцепился за карниз, Мозес?» – «Да, сэр, именно так. Уцепился за карниз. Иначе бы он просто упал с подоконника, так как запутался там в шторах и потерял равновесие». – «Запутался в шторах, Мозес? Как же это может быть, дружок? Ты когда-нибудь видел человека, который запутался бы в шторах? И потом: что он там делал на подоконнике в пятом часу утра, да еще распахнув во всю ширь окно, что, между нами говоря, строго запрещено?» – «Что он там делал, сэр? Да мало ли, что можно делать в пятом часу ночи, запутавшись в шторах на узком подоконнике? Возможно, он хотел подышать свежим воздухом, сэр». – «Свежим воздухом, Мозес? И при этом так спешил, что запутался в шторах и чуть не вывалился из окна?» – «Да что вы ко мне пристали, сэр? В конце концов, я просто проходил мимо. Мало ли что может случиться с человеком, в особенности, когда он еще не совсем проснулся и ему, может быть, все еще мерещится неизвестно что? Помнится, мне самому привиделось как-то со сна, что я должен немедленно прочесть проповедь перед прихожанами и притом – прямо здесь и в темноте, потому что такова была воля господина настоятеля, сэр. А самое смешное, что я даже не знал, с чего мне следует начать». – «Надеюсь, ты хоть знал, чем тебе следует закончить, Мозес. Что бы ты там ни говорил, но если человек забирается в пятом часу ночи на подоконник, то тут явно не все чисто, Мозес…»

Возможно, что так оно и было.

Во всяком случае, стоило ему схватить это раскачивающееся, спеленатое тело, надеясь остановить его ужасное движение, как перед глазами его вспыхнула молния…

– Боже мой, – пробормотал Мозес, выпуская на секунду ноги господина Цириха. – Боже мой, господин профессор. Вы видели?.. Она чуть не съела меня!..

– Ради Бога, – раздался из шторы знакомый голос. – Ради Бога, Мозес!.. Чего вы ждете?

– Сейчас, сейчас, – сказал Мозес, думая как лучше поступить. – Подождите одну минутку. – Он подвинул стоящий рядом стул и, придерживая господина Цириха, взобрался на подоконник. Шнурок от шторы, обвиваясь вокруг профессора, был перекинут через карниз. – Попробуйте поставить ногу вот сюда, – сказал Мозес, легонько подталкивая господина Цириха прочь от окна. Придерживаясь рукой за карниз, он осторожно потянул шнурок. Потом несильно дернул его. В ответ карниз прозвенел металлическим звоном, и вторая штора накрыла Мозеса с головой.

– Один момент, – Мозес замотал головой, пытаясь сбросить липнущую к лицу ткань и одновременно чувствуя, как шнур затягивается вокруг его шеи. Наконец, это ему удалось.

– Ничего, ничего, – сказал он, думая какой рукой лучше начать.

Карниз между тем угрожающе затрещал. Краем глаза Мозес видел за открытым окном черный провал. Высокое небо с россыпью созвездий. Где-то там, внизу, смутно серел пыльный асфальт двора. Потом он отпустил одной рукой карниз и взялся за штору. Наверное, это была ошибка. Штора натянулась и затрещала.

– Господи! – вскрикнул господин Цирих. – Мы падаем!

– Не думаю, – сказал Мозес, на всякий случай выставив руку и упираясь в край рамы, чтобы успеть оттолкнуться, если падающее тело господина Цириха потащит их за окно. – Ничего, ничего…

– De profundis voco… – сказал господин Цирих откуда-то издалека.

– Что? – спросил Мозес, успев напоследок услышать звук разрываемой ткани, чтобы через мгновенье обнаружить себя лежащим вместе с господином Цирихом на полу. Сразу же вслед за ними, с металлическим звоном упал карниз, впрочем, никого особенно не задев. Мир вновь обрел относительную устойчивость.

Четверть минуты или около того прошли в молчании.

– Помогите мне, – сказал, наконец, господин Цирих. – Кажется, я подвернул ногу.

– Сейчас, – Мозес попытался выдернуть из-под себя штору. – Пойду, позову сестру. – Он справился со шторой и теперь занялся шнурком. Господин Цирих, откинув с лица штору и не делая попыток подняться, смотрел в потолок. Странно, что еще никто не прибежал на шум.

– De profundis voco, – повторил он, переведя взгляд на Мозеса. – Пожалуйста, никому не говорите, Мозес.

– О чем? – спросил Мозес, освобождаясь, наконец, от шнурка.

– Это был голос, – сказал Цирих. – Голос, Мозес. И он звал меня. Вы его, должно быть, слышали.

– А-а, – протянул Мозес. – Значит, это был голос? – Он помолчал, морща лоб. – А мне показалось, что это была Рыба. Она чуть не съела меня.

– Рыба? – переспросил Цирих безо всякого интереса. – Что это еще за рыба такая?

– Огромная, – сообщил Мозес.

– Что бы это ни было, Мозес, пожалуйста…

– Хорошо, – сказал Мозес. – Я понимаю.

Он поднялся и оглядел место