Мозес - Константин Маркович Поповский

ее муж ушел к бехаистам, что Адский Огонь объемлет все, что ни есть в этом мире, не делая исключения ни для чего, и только наша слепота не позволяет нам замечать этот, в общем-то, вполне очевидный, хотя и печальный факт?..» – «Послушай-ка, Мозес…» – «Нет, уж это вы меня послушайте теперь, сэр! Скажите, разве в состоянии мы видеть своими слабыми очами этот самый Адский Пламень? Наверное, не яснее, чем Свет Божественной Премудрости, я полагаю. Вот отчего мы различаем его в образах, так сказать, иносказательных, приличных нашему ограниченному восприятию, которое, увы, не позволяет нам видеть подлинные причины происходящего, сокрытые от нас в неразличимой глубине. Осмелитесь ли вы, сэр, к примеру, утверждать, что вам, и в самом деле, открыты причины и смысл мучающего вас время от времени поноса? Я хотел, конечно, сказать: «господина Поноса», сэр…» – «Хочу предупредить тебя, Мозес, что я не только отказываюсь называть понос господином, но и категорически настаиваю на том, что он ведет свое происхождение от немытых рук и скисшего молока, а вовсе не от Адского Пламени, каковой является не более чем банальной метафорой, не делающей чести тому, кто ее употребляет. К тому же я хочу спать, Мозес».

О, хранительница весов и порядка! Разве не есть этот мир только порождение противоречий, замешанных в одном котле, где находят друг друга и ты, и пославшие тебя боги, и я, петляющий между всполохами молний, которые они посылают, чтобы остановить мой бег?.. Что же я спрашиваю: Истина ли поразила меня сегодня или это я сам случайно наткнулся на нее, как это бывает в темноте, когда нога вместо тапочка попадает в ночной горшок? Какая, в сущности, разница, Мозес, бежит ли Истина прочь, заслышав мои шаги, или сама преследует меня, словно пьяная вакханка, жаждущая любви? И кто остановит меня, если я вдруг осмелюсь спросить – не сам ли я поразил себя, словно припадок, не я ли наткнулся на самого себя во мраке, чтобы услышать свое собственное дыхание? Не я ли бежал от себя, спасаясь от своего собственного взгляда, оберегая свое целомудрие, я – сжигающий самого себя в сладострастных объятиях, позабывших, что такое стыд?.. О, Мозес, Мозес… То или это, одно или другое, – не в этом ли и состоит наша последняя задача: научиться проходить сквозь противоречия, как проходят через дождь или утреннюю радугу, или свою собственную жизнь?..

«Нельзя ли, наконец, покороче, Мозес?» – «Не знал, что вы куда-то торопитесь, сэр. В таком случае, считайте, что я уже закончил». – «И слава Богу, Мозес». – «Надеюсь, вы понимаете, сэр, что промолчать сегодня, значило бы выказать неуважение к самому себе, а это недопустимо. Уверен, что и вас моя речь не оставила равнодушной». – «Она была чудовищна, Мозес. Претенциозна и совершенно неуместна, особенно в это время суток, когда все законопослушные граждане, мягко говоря, почивают по своим постелям. Мне кажется, ты в состоянии говорить только о самом себе!». – «Естественно, сэр. Как порядочный человек, я всегда говорю только о том, что я хорошо знаю». – «Мне кажется, что у тебя было достаточно времени, чтобы изучить что-нибудь кроме этого, Мозес». – «Что-нибудь, кроме этого, сэр?.. Надеюсь, что ты это не серьезно, дурачок?»

36. Филипп Какавека. Фрагмент 169

«В силу ли дурного воспитания или по другой причине, Истина предпочитает грубо сработанные мысли, мысли-жернова, размалывающие все, что попадается им на пути. Они – подкованные сапоги, которыми Истина стучит в ваши двери, – попробуйте не впустить ее! К тому же, людям это нравится, – именно этот грохот они, как правило, принимают за настоящее мышление. Другое дело мысли-бабочки, мысли-эльфы, пляшущие и перелетающие с цветка на цветок. Свободные и неопределенные – они то вспыхивают, то гаснут, не заботясь друг о друге, но стоит им заслышать солдатские сапоги Истины, как они сразу разлетаются в разные стороны, – как не бывало! Да и как не бежать им от законченных форм и несмешанных красок, которые обрушивает на них Истина? В их мире все не так, здесь можно встретить лишь полутона, оттенки, намеки, меняющиеся перспективы. Похоже, они даже не называют себя мыслями. Чего хотят они от нас? Вот ведь – что хотят! Хочет Истина, а маленькие пугливые эльфы даже не догадываются, что то, от чего они бегут, носит это имя и пишется с прописной буквы. Еще меньше они подозревают, что топот и шум – обязательные условия познания».

37. Видение Рая

Но даже сквозь сон Мозес чувствовал наступление нового дня, удивляясь, что Рай так похож на газету, – типичная газета, забитая в конце объявлениями о купле-продаже, – и, вместе с тем, не переставая удивляться самому этому удивлению, – в конце-то концов, это все-таки был сон, где все должно было быть взаправду, тем более что речь все-таки шла о Рае, – правда, сам он ничуть не сомневался, что Рай этот только мерещился ему в последние мгновения уходящего сна, – но ведь это-то и было удивительно, поскольку уж больно отчетливо видел он и газетные столбцы, и мелкий шрифт под фотографиями, и тем более – черный массивный заголовок, набранный готическими литерами, которые парили тут же, в некотором отдалении, словно зеркальное отражение газетного текста, превращая Рай в некое подобие расправившей крылья бабочки, или, все же, скорее, расправившей крылья газеты, так что даже последний невежда мог догадаться, что Рай печатают в типографии наподобие книг или рекламных проспектов, – но всего удивительнее, конечно, было то, что он твердо знал: все это – истинная правда, и, в то же время, хорошо помнил, что это – только сонные грезы, не имеющие никакого особенного значения, так что если бы кому-нибудь вдруг вздумалось разбудить его и спросить: «ведь это был только сон, Мозес?», то он, ни на минуту не задумываясь, ответил бы: «а что же еще?», – хотя, честно говоря, ему не полагалось знать об этом заранее, потому что только проснувшись можно было позволить себе подобные рассуждения, а до того следовало бы вести себя сообразно обстоятельствам, – например, изучить судебную хронику или углубиться в чтение набранных петитом объявлений, ведь именно там обыкновенно попадалось что-нибудь легкое и поучительное, – например: «Только Мозеса люблю» или же: «Мозесу верною буду женой», – отчего под ложечкой начинало сладко посасывать и хотелось немедленно позвонить по указанному номеру телефона, по этому, вызывающему восхищение многозначному номеру, чтобы услышать в трубке незнакомый голос, отрезавший: «Мозесы здесь не проживают» – и уж совсем удивительно было то, что это не показалось ни странным, ни обидным, ну, может быть, немного смешным, поскольку смешно было, в самом деле, думать, что кто-то не знает, где