Перегной - Алексей Рачунь

— Все что угодно, Софья. Я целиком к вашим услугам.

— Да. Мне иногда кажется, почему—то, что вы вечно ерничаете. Как—то придуриваетесь, что ли.

— Извините. Это вам только кажется. Так что там вы про Юрия?

— Да, Юра. Юра меня и воспитывал. Мне кажется в этом и есть его жизненная трагедия.

— Не понимаю, простите.

— Ну вы же знаете, у него с алкоголем проблемы… Так вот, я считаю, что это все из—за меня.

— Но почему?

— Когда я родилась, Юра уже был вполне самостоятельным человеком, взрослым, в возрасте. И, как любой мужчина в его возрасте, был морально уже готов создать  семью, понимаете?

— Пока не очень, если честно.

— А тут родилась я.

— Ну и что? Хотя, да, кажется понимаю. Вся забота о вас легла на него и из—за этого разрушилась его личная жизнь.

— Да, это такая трагедия была для него. И большое несчастье для меня. Я считаю себя причиной всех его бед.

— А он?

— Что он?

— Ну он так считает? Обвинял вас когда—либо?

— Нет, ну что вы, он очень тактичный в этом плане человек.

— То есть вы просто для себя сделали такой вывод?

Софья молчала. Вечер, вытащив из под солнечной печи всю небесную сажу трусил ее на землю и оттого все вокруг быстро темнело. В непроницаемой этой темноте лица моей собеседницы не было видно, но чувствовалось, что она сейчас расплачется.

Наконец, уже в полностью сгустившейся темноте он всхлипнула пару—раз и капризным голосом заявила: Я не считаю, я знаю, знаю точно, наверняка — так оно и есть. Отчеканила, чуть не по слогам: т а к  о н о  и  е с т ь! И убежала в дом.

Черт их знает, этих баб. Прислали какую—то нервную курсистку в деревню учительствовать. Я то думал — у нее серьезные проблемы, а у нее обычный предменструальный синдром  вкупе с истеричностью. Был такой тип поведения во времена серебряного века  — экзальтированные истеричные барышни пачками травились следуя по пятам за Блоками,  и стрелялись на могилах Есениных. Думал я — они тогда все и повывелись окончательно, очистили, так сказать, генофонд, ан нет, гляди ты — живут и здравствуют.

Ну конечно, в деревне все эти твои зазвездюлины никому ни в какое место не уперлись. Тут вообще всем  пофиг — тварь ты дрожащая или право имеешь.  И затаилась, до поры, в нашей учительше эта гнильца, законсервировалась. Обрела наша обследуемая здоровые черты лица, душевное равновесие и стала походить на человека. А тут такой подарок с неба — беглый галерный раб «из князей полонённых»,  то есть я.

Да еще и припадок мой, временное безумие по поводу толянова тайного отъезда, что разыгрался у нее на глазах. Вот и запустились  у девушки бледной со взором горящим саморазрушающие процессы. А так как под боком есть еще и подходящий объект — почему бы и его не подключить к своим  унылым псевдогорестям.

Я ходил взад—вперед по крыльцу иссмолив уже с пол пачки сигарет. Злился, пытался успокоиться, но не мог. А может она чего не договорила, может эта история с Юрычем была лишь прологом?

Ведь и в самом деле  Юрыч произвел на меня впечатление очень угрюмого человека. Человека, в душе которого явно был какой—то надлом. Какая—то глубокая трещина, которая расколола его личность надвое. Какой—то перенесенный личностный удар, после которого его жизнь изменилась. Что—то такое было в нем,  проступало сквозь угрюмость какое—то страдание. Вдруг в самом деле предположения Софьи не беспочвенны. Молодая ведь совсем, а так себя изводит. Жалко девчонку.

Поразмышляв еще, повертев ситуацию, как неисправную запчасть, так и сяк, я решил, что утро вечера мудренее. И отложил сборку механизма до утра.

Войдя в дом, где уже были погашены все огни, я встал у входа в Софьину комнату и тихо позвал: Софья. Софья, если вы не спите, знайте, ваш брат ни в чем вас не винит. Он вас очень любит. Правда.

Ответом мне была настороженная тишина.

— Спокойной ночи, Софья. — для приличия помедлив пару мгновений сказал я,  и отправился к себе. Засыпал я с какой—то волнительностью. С той мятежностью, какая преследует человека перед дальней дорогою особенно если он давно уже никуда не выбирался, или перед сменой работы, или перед походом к врачу по поводу обнаружившейся внезапно проблемы со здоровьем — в общем с состоянием предчувствия неизбежных перемен.

Наутро, пригласив меня к чаю, Софья сама продолжила вчерашний разговор. Безволие было стерто с ее лица,  теперь она была полна решимости. И это была не маска, а именно новое состояние духа. Такие перемены меня радовали и я досадовал на себя за свои глупые вчерашние мысли. Все мы горазды лепить на людей по горячке обидные ярлыки.  Это легче, чем сострадать.

А Софья между тем поведала следующее.

В прошлом учебном году в ее школе занималось пятеро детей. Всего. Все эти дети были из подгорной части Молебной. Сектанты  из Нагорной  своих детей в  школу отдавать не хотели. Не видели в этом  необходимости, мотивировали тем, что в мирской школе их детям учится грех, да и вообще не вступали особо в разговоры. Иными словами попросту не пускали Софью на порог.

Учительнице было жаль детей, но поделать она ничего не могла. Ситуация в принципе устраивала районное школьное начальство.   В редкие моменты, когда Софья выбиралась в район с отчетами и за зарплатой ей  советовали  не особо обращать на это внимание. До тех пор, пока не случилась, в масштабах всей страны, перепись.

Софью подрядили, как единственное здесь официальное лицо, связанное с внешним миром, произвести перепись населения Молебной. С задачей в подгорной части она справилась шутя, а нагорная часть отказалась переписываться наотрез. Нагорновские сразу же  объявили перепись порождением дьявольских задумок.

Община не признавала ни власть, ни любые её атрибуты, включая  безобидные справки и документы — все то, обладание чем облегчает современному человеку жизнь. Была у них и масса запретов совсем уж глупых. Например они не признавали спички, серянки, как они их называли, мотивируя это тем, что на сере в аду дьявол грешников жарит, да и еще множество полезных, произведенных в миру вещей. Но это все ерунда и придурь — главное же, что они не признавали все, абсолютно все, исходящее от власти ибо считали власть антихристовой.

Деньги, кстати, они тоже не признавали и отказывались держать в руках.  Узнав от Софьи этот факт мне стала предельно понятна роль Толяна в их жизни. Он был посредником между ними и миром, в той части, где они не могли обойтись без мирского. Соль, железо, стекло и прочее, что они не могли добыть сами.

Так вот,  перепись они сочли чуть ли не приближением апокалипсиса и их отношения с учительницей, и без того сложные, окончательно испортились.

В тоже время условия переписи и не подразумевали, что каждый лично должен сообщить о себе все сведения. Поэтому добросовестная Софья, воспользовавшись помощью вездесущего Полоская, верного сторожа и оруженосца, просто подсчитала количество сектантов, их пол, и самый примерный возраст. Так власти попали сведения о том, что в Молебной порядка пятнадцати детей школьного возраста выключены из системы всеобщего образования. И началось.

Мне особенно интересным  показалось то, что и ранее власти в районе, во всяком случае власти образовательные  знали, что в Молебной есть целая группа детей, не ходящих в школу. Но так как эта группа по документам нигде проведена не была то ее как бы не существовало  в природе. И никому эти дети нужны не были. Теперь же, по результатам переписи рушилась вся стройная отчетность чиновников, вскрывались пробелы и недоработки. Ситуация требовала исправления.

Так как ехать в какую—то Молебную, куда, что называется, только самолетом можно долететь, чиновникам было не с руки, дело решили перепоручить тому, кто всю эту кашу и заварил, то есть Софье. Как выразился, с её слов, важный образовательный чин: хуже дурака может быть только инициативный дурак. И, как ни странно, я был с ним полностью согласен. Я и сам, как показали недавние события — такой же.

Итак, Софье было поручено, с началом учебного года, исправить ситуацию. Все дети должны ходить в школу, о чем, с приложением табелей и ведомостей, надлежало доложить по окончании первой четверти. В противном случае обещались далеко идущие выводы. Вплоть до лишения Софьи статуса учителя и вручения ей «волчьего билета». То есть распространения по цеху информации о профнепригодности данной особы. Что моментально сокращало её шансы на выживание в нашем структурированном обществе.

Отличное решение. Грамотное во всех смыслах. Соломоново, я бы сказал. На такое способен только гениальный стратег и не менее гениальный тактик. Загнать девчонку за Можай, на сучьи выселки, и начинать её шантажировать лишением поста в этом позабытом всеми уголке. Да понты это все. Где они еще найдут дурочку сюда ехать.