Черника в масле - Никита Максимов

– Ты просто мои мысли озвучиваешь, Анатольич.

– Ну а как же. Я же осведомлённый наблюдатель. Даже более осведомлённый, чем ты. И вот с высоты своей, мать её налево, осведомлённости – прости за резкое слово – я предположу, что даже если ты всё-таки ухитришься передать этих людей официальным властям, не факт, что после этого они прямой дорогой отправятся на родину. Поясню. После того как нашу страну обложили флажками и кордонами, как бешеного волка, поведение центрального правительства стало до боли походить на этого самого зверя. С одной стороны, как к ним относятся, так они себя и ведут. С другой, уровень свинства иногда бывает такой, что нормальному человеку и в голову не придёт. Ты же знаешь, я сам терпел до последнего. Не простой же врач был, всё-таки полковник военно-медицинской службы. Все конфликты с девяностых годов прошёл. Каждый могу измерить. И не экономическими или политическим последствиями какими-нибудь, а суммарной длиной разрезов, которые я сделал своим скальпелем и послеоперационных швов, которые накладывали я и мои ассистенты. И вот почему я послал всё это – карьеру, почёт и привилегии? Знаешь? На-до-е-ло! Потому что ничего нет хорошего и правильного в том, что я штопаю куски людей, на которые их разорвало по прихоти каких-нибудь мудаков – прости старика, бога ради – которым лень было договориться миром. Или которые решили выгрызть себе под шумок кусок пожирнее. Или комплексы свои убогие, гордыню, амбиции тупые потешить. Или просто нагадить соседу, чтобы пока он дерьмо у своих ворот разгребать будет, увести у него, образно говоря, корову через заднюю калитку. Никогда, поверь мне, никогда на моей памяти не было такого, чтобы за очередной резнёй не стоял чей-нибудь мерзкий, грязный, мелочный, корыстный интерес. А я, как распоследний дурак, стоял за столом в очередном полевом госпитале и всё пытался спасти и починить тех, кого намотало на жернова. Улучшал статистику. Трупов благодаря мне поменьше, а раненые и калеки – кому до них есть дело. А то, что ни первых, ни вторых, ни третьих не было бы, будь у кого-то наверху больше мозгов, порядочности, человечности элементарной. А, да о чём я говорю!

Артамонов махнул рукой, отвернулся, долго смотрел в сторону озера, скрытого от глаз высокой стеной волнующегося на ветру камыша.

– Так вот, Андрюша, для меня ни разу не будет сюрпризом, если центральные власти, заполучив на руки твоих спасённых, поведут себя на манер наших местных, привычных, грязных работорговцев. Только ставки в той игре будут другими. Поэтому если бы существовал идеальный вариант, когда ты сам доводишь людей до какой-то точки и сдаёшь их с рук на руки домой – я был бы за него двумя руками. Однако мы живём в стране без идеалов и идеала, поэтому приходится выбирать из того, что есть. Тебе придётся отдать их властям – других путей я просто не вижу. Раненых и послеоперационных – в первую очередь, здесь даже говорить не о чем. Всё упирается в методику. Ты вроде как собирался передо мной какие-то свои планы разложить?

– Да что их раскладывать. Ты за меня уже всё по полочкам рассовал, лучше не скажешь. Я вот тебя послушал, и появилась у меня одна мысль. Может, давай мы увечных как пробный шар запустим? Прикинем, куда их доставить, чтоб место было понадёжней, ты там по своим каналам посмотришь, как с ними обойдутся. Если будет помощь и отношение человеческое – отвезём остальных. Будут проблемы… Чёрт, я даже понятия не имею, что делать в таком случае.

– Неважно, Андрюша. Про раненых всё верно, они в первую очередь. Даже в тюремной больнице у них будет больше шансов, чем здесь. Давай-ка, мы с тобой примем вариант с пробным шаром как рабочий. Я пока пойду работать дальше и думать, а ты тоже обдумай, куда нам ловчее всего людей отвезти. И на чём. И как. Придумаешь что-нибудь?

– Обязательно. Спасибо тебе, Анатольич.

– Да не за что. Нет большей радости для мужчины, чем поговорить с умным собеседником. Почти всегда в результате рождается что-то полезное.

Еда была хорошей, собеседник – нет. Уже на аэродроме, выгрузившись из вертолёта и обменявшись приветствиями с встречающими, подполковник Михайлов понял: будут проблемы. Юрий Кузнецов, шеф местного управления безопасности «Транснефти», с виду являл из себя образец расположения и благодушия. Полный, с круглой, румяной физиономией, постоянной добродушной ухмылочкой и прищуренными глазами, от уголков которых разбегались жизнерадостные морщинки. Весь из себя сиял радушием и гостеприимством, однако не снизошёл до рукопожатия ни с кем, кроме Александра и мимоходом отпустил пару скользких шуток. Таких, что не знаешь сразу, как поступить: посмеяться или дать в морду, чтобы следил за своим чувством юмора. Ребят с собой тоже привёл слишком уж демонстративных. Приветливые, как бойцовые псы, в полной выкладке и вооружении. Да и вообще, сам вид аэродрома, где армейский транспортник смотрелся не слишком убедительно на фоне ряда штурмовых вертолётов, оснащённых по последнему слову, явно намекал, кто в этом доме хозяин. Потом, когда они пошли к машинам вдоль стоящих в сторонке беспилотников футуристического вида, охранники «Транснефти» чётко разошлись на две колонны по сторонам от команды Михайлова, шли так, как будто конвоировали. Комфорта это тоже не добавило.

Когда прибыли в жилой городок и стали размещаться в отдельно стоящем приземистом корпусе, чувство беспокойства немного притихло, уступило место необходимым хлопотам. Однако три приказа Александр всё равно отдал, едва остался наедине со своими. Первое: личное оружие ни под каким видом в местную оружейку не сдавать, держать или при себе, или под караулом в казарме. Второе: никаких одиночных прогулок. Только минимум по двое и по докладу, кто куда пошёл. Третье: контакты с местными свести к минимуму, внимательно слушать, но рот лишний раз не открывать. Мы – армия, они – наёмники. У них своя романтика, у нас своя работа.

Позже был обед, вроде как торжественный, типа встречи гостей, но в то же время с чёткой дифференциацией. Местные – за одним столом, армейские – за другим. Михайлова Кузнецов пригласил за отдельный, уставленный закусками столик. Пышногрудая, крашеная в пергидрольный блонд девица подлетела с запотевшим графином. Налила две рюмки ледяной, плотной и тягучей водки.

– Ну, подполковник, за встречу!

Александр не стал упираться, поднял рюмку, легонько кивнул, отпил половину. Официантка тут же подскочила, налила по новой. Кузнецов махнул ей рукой – спасибо, иди, не мешайся. Накидал себе всякой снеди на тарелку. Подцепил на вилку ломтик сёмги, снова взялся за рюмку.

– Ну, вояки, за сотрудничество!

Михайлов вежливо кивнул, но к водке не притронулся. Сотрапезник глянул на него, не переставая улыбаться, но в прищуренных глазах блеснуло что-то острое, как лезвие в тёмном переулке.

– Здоровье не позволяет? Или… брезгуешь?

– Служба, – как можно неопределённее пожал плечами Александр. – Не положено.

– А, ну да. – Кузнецов опрокинул рюмку в рот. – Конечно.

Несколько минут ели молча. Потом вернулась блондинка, принесла по тарелке с устрашающих размеров стейками, рубленными в клетку поджаристыми следами от решётки гриля. Хозяин застолья издал довольное урчание, потёр руки, налил себе третью рюмку, покосился на гостя.

– Ну а под горячее? Или тоже… не положено?

– Никак нет. – Михайлову почему-то расхотелось играть в игры. Поэтому он не стал притворно вздыхать, а смотрел на Кузнецова прямо и открыто. – Нельзя на задании.

– Вон оно как. Задание, значит. Только ты сейчас, вроде не на задании?

– На задании. Как только наш вертолёт взлетел с базы, началось задание. И закончится, когда мы выйдем обратно там же. Не раньше. Такие правила.

– Правила, – Кузнецов хмыкнул, выпил рюмку, отрезал от стейка кусок, сочащийся ароматным прозрачным соком, отправил его в рот. Прожевал, потом уже без церемоний потянулся за графином, налил себе ещё.

– Вот за это я вас, вояк, и недолюбливаю, – спокойно, не переставая добродушно улыбаться, заявил он. – Правила. Кругом у вас одни правила. Уставы. И вы за них прячетесь при каждом удобном случае. Хотя сами ничем не лучше других.

– Кого, например?

– Да кого угодно! – улыбка на секунду исчезла с лица Кузнецова, вдоль уголков рта появились жестокие складки, но тут же снова ушли, уступив место нарочитому добродушию. – Все же прочие по сравнению с вами – так, серость. А вы – белая кость, верные стражи, защитники Родины!

«Где-то я это уже слышал».

– Только вот вопрос: а от кого вы нас защищаете, красавцы гордые?

– От всех внешних угроз.

– Серьёзно? И когда последний раз такая была? Так, чтобы по серьёзному? При Гитлере и Наполеоне? Так ведь? Каждые сто лет находится какой-нибудь отморозок, который является завоёвывать Россию. И чем дело заканчивается? Правильно, замерзает нахрен. Потому что главный защитник нашей Родины кто? Снова правильно, дедушка Мороз! – Кузнецов жизнерадостно расхохотался, стукнул ладонью по краю стола. – Он, родимый, а не вы вовсе. Вам обычно вначале таких люлей взвешивают, что вы потом только вслед за морозом и можете вернуться. Не надувай щёки, подполковник, я историю учил. Любимый предмет мой был. Кстати, извини, но звание у тебя дурацкое – подполковник. Был бы полковник или уж лучше майор. Нормальное, целое звание. А у тебя – казалось бы полковник, но как будто и не совсем. Вроде как разбежался, но не допрыгнул. Ну-ну, хватит желваками играть. Шучу я. Ешь, давай. А ещё лучше – выпей. Не хочешь? Ну и… насрать. Я тебе не нянька. Так о чём я говорил? А, про тех, кто на нас нападает, и от кого вы нас доблестно защищаете. Знаешь, почему никто на нас последнее время не лезет и не полезет никогда? Правильно, потому что есть большая такая дубина с радиоактивной начинкой. Вот единственные полезные военные люди – те, которые сидят и палец на красной кнопке держат. А все остальные, вроде вас, так, дармоеды. Вы думаете, там за границей, за которой тучи ходят хмуро, есть какая-то угроза для нас? А вот хрен ты угадал. Вся, вся настоящая, реальная угроза всегда сидела, сидит и будет сидеть внутри. Уж я-то знаю, поверь. Я пятнадцать лет ментом оттарабанил, до майора дослужился. Всех повидал: и жуликов и бандюков. Нариков, гопоту всех мастей. Бородатых дебилов, которые «аллах акбар!». Господи, нам врагов никаких не надо! Достаточно вечером в обычном спальном районе прогуляться. Каждого десятого можно в плен брать. Но!