Черника в масле - Никита Максимов

– Мариночка, мы сделаем перерыв на полчаса. Нужно передохнуть. Помоги, пожалуйста, Валентине Дмитриевне.

– Хорошо, Виктор Анатольевич. Я сейчас попрошу, чтобы вам принесли кофе и что-нибудь перекусить.

– Спасибо, милая.

Крыльцо покрывали лужицы солнечного света, и продувал лёгкий ветерок с озера. Не успел Артамонов облокотиться на перила, как откуда-то возникли двое мужчина, прошли в дом, вынесли оттуда дощатый столик, оклеенный сверху куском пластика. Поставили в угол крыльца, снова скрылись внутри и вернулись с двумя стульями. После чего ушли куда-то к центру поселения, но через десять минут вернулись. Один нёс тарелку бутербродов, второй – две дымящиеся кружки.

Виктор Анатольевич только головой покачал, дивясь, как Марина умудрилась всё это организовать, не выходя из медпункта и, похоже, даже не отрываясь от работы. Однако не стал терять время на догадки и в компании подошедшей Валентины Дмитриевны принялся за бутерброды. Те предлагали на выбор варианты с ломтиками холодного варёного мяса и щедро намазанные маслом куски хлеба с шапочкой из черничного варенья.

– Приятного аппетита! – донёсся сквозь решётчатое ограждение крыльца голос Смирнова. – Как у вас дела?

Артамонов приподнял полупустую кружку, над которой вились завитки пара от кофе и, неистово жуя, энергично кивнул пару раз: всё, мол, в порядке. После чего в два приёма проглотил содержимое рта и спросил:

– Андрюша, ты сильно торопишься?

– Нет. Для тебя, Анатольич, я всегда свободен.

– Отлично! Подожди пять минуток, мне с тобой парой слов перекинуться нужно.

– Хорошо.

Спустя несколько минут он спустился с крыльца, подошёл к Андрею, курившему на лавочке возле могучего, не меньше метра в диаметре, ствола сосны. Сделал укоризненное лицо.

– Андрюша, сколько можно. Тебе ли не знать о вреде этой привычки.

– Знаю, Анатольич, конечно знаю. И Марина знает и каждый второй в этом месте. Но ты ж понимаешь, как непросто человеку в здешних краях отмахиваться от комаров без персонального дымаря. Вот осенью и зимой, когда эти гады впадают в спячку, у нас и не курит почти никто. Так, иногда, когда выпьют.

Смирнов затушил окурок, засунул в ржавую банку сбоку от скамьи.

– Ну, расскажи мне, добрый доктор, как у нас дела.

– Не надо, Андрюша, не ёрничай. Дело серьёзное. И с медицинской точки зрения. А с политической ещё хлеще.

– Это я понимаю.

– Не уверен.

– В смысле?

– Давай по порядку. Начнём с медицины. Тебе чрезвычайно повезло, что у тебя есть Марина. Прекрасный специалист, не только оказала всем этим людям максимально качественную первую помощь, но и чётко определила пределы своей, так сказать, компетенции. И без промедления выгнала тебя за мной, на ночь глядя. Умница, так ей и передай. Протянули бы с поездкой до утра, и кое к кому мне пришлось бы применять более радикальные методы хирургии. А кое-кто мог вполне составить компанию той бедной девочке, что умерла прошлым вечером. Так то.

Что касаемо текущего положения. С экстренными пациентами мы разобрались. Если вдруг не вскроется какая-то скрытая проблема или неожиданное осложнение, то я надеюсь, что всё будет хорошо. Надеюсь. Хотелось бы знать наверняка, но в имеющихся условиях я могу полагаться только на то, что вижу. С оставшимися мы разберёмся до вечера. Потом, извини, Андрюша, нам надо будет передохнуть. И дело не только во мне. Валентина Дмитриевна, конечно, никогда и слова не скажет, будет работать столько, сколько нужно. Но в нашем возрасте такие подвиги часто вылезают боком. Так что не обессудь.

Смирнов молча кивнул.

– После этого, если, боже упаси, не приключится ничего неожиданного, мы займёмся мелкими травмами. Возможно, кому-то придётся делать ещё одну операцию. Посмотрим. Но здесь начинает возникать следующая проблема – послеоперационное лечение, уход и реабилитация. Не секрет, что резать и штопать хирурги умеют достаточно давно. Пожалуй, ещё со времён Пирогова. А помирали пациенты – заметь, правильно и качественно заштопанные – от всякой сопутствующей ерунды. Типа инфекций, общего угнетения жизненных сил организма и прочего. Не мне тебе рассказывать, ты сам такое видел. И не раз. Поэтому, Андрюша, дальнейшие последствия работы трёх высококлассных медицинских специалистов, а я имею в виду Марину, Валентину Дмитриевну и твоего покорного слугу – так вот, результаты этой работы будут напрямую зависеть от того, насколько быстро прооперированные пациенты получат качественное лечение в стационаре. Не обижайся, но это место на него совсем не походит. Проходить здесь реабилитацию после полного выздоровления – пожалуйста, я бы всех сюда отправлял с наилучшими рекомендациями. Нет, не сюда напрямую, конечно. Я уважаю ваше право на покой. Но учти, пожалуйста, моё мнение. Нам было бы очень грустно видеть, что наша работа не пошла впрок в результате того, что пациент не получил положенного в таких случаях курса антибиотиков или витаминов, нормальной рекомендованной диеты или качественно выполненных перевязок.

Смирнов кивнул ещё раз.

– Анатольич, ты даже не представляешь, насколько точно бьёшь. С того самого момента, как мы их вытащили, моя главная головная боль – что делать дальше. Вот ты человек напрямую со мной не связанный, сторонний наблюдатель. Хорошо осведомлённый. И твоё мнение для меня крайне ценно и полезно. Давай я попытаюсь разложить перед тобой ситуацию, а ты выскажешь свои соображения. Во-первых, давай не будем разбираться, как все эти люди здесь оказались. Знаю одно – это не наш рейс, не российский. Мужик из пассажиров, с которым можно общаться, сказал, что они летели рейсом из Чикаго в Берлин. Как их угораздило оказаться в наших краях – тема отдельная. Он говорит, что был взрыв, разгерметизация, аварийное снижение, а дальше они плюхнулись в болото. Почему и как – это всё не важно. Важно то, что мы очутились рядом и ввязались во всю эту историю.

Андрей машинально выудил из кармана пачку, сунул в рот сигарету. Артамонов поморщился при её виде, но вместо замечания сочувственно похлопал Смирнова по колену.

– Андрюша, я прекрасно понимаю, к чему ты ведёшь. Только давай сразу поставим одну важную точку. Насколько я тебя знаю, ты спасал этих людей без всякого расчёта, инстинктивно. Просто потому, что это правильно. Я, как ты позволил себе заметить, действительно неплохо осведомлённый человек, и я хорошо знаю, что хоть ты и уголовник с чисто формальной точки зрения, но человек ты хороший. С точки зрения человеческой. Поэтому мой дом открыт для тебя и твоих просьб. Поверь, очень многие в этой округе получат от меня помощь, только если приползут к моему крыльцу или привезут к нему своих раненых. Тогда конечно, я буду их лечить, оперировать, даже спасать. Я же врач, тут я не могу поступить иначе. Потому что это тоже правильно. Хотя есть пара человек, которым я бы дал истечь кровью у себя на глазах. Как бы мерзко мне при этом не было.

Старый хирург покачал головой, вздохнул тяжко.

– Не приведи бог, конечно. Ну да не обо мне сейчас речь. Так вот, давай для твоей ситуации примем за данность, что ты всё сделал правильно, спас людей. Молодец. Всё, это больше не обсуждается. Давай смотреть дальше. Эти люди, иностранцы несчастные, они здесь лишние. Их место – в Берлине, куда они и направлялись. У тебя, я так подозреваю, нет секретного тоннеля в ту сторону? Нет. Значит, персонально ты их туда доставить не сможешь и выбрось эту мысль из головы. Так? Тогда следующий твой шаг – передать этих людей тем, кто сможет их отправить по адресу. С этим беда, знаю. Ещё десять лет назад такого вопроса не возникло бы – достаточно было отвезти их до ближайшей администрации или отделения милиции и высадить. Там бы уже власти разобрались. Худо или хорошо, быстро или медленно, но люди бы оказались в своей Германии. Однако сейчас я даже и не знаю, что из этого получится. Ты не хуже меня понимаешь, что если просто оставить их всех на окраине ближайшей жилой деревни, то очень может быть, что первыми прискачут работорговцы, которые швыряют кости местным ментам или главам администраций. И потом этих людей будут годами разыскивать и выкупать поодиночке у тех, кто их перекупит. Это в лучшем случае. Потому как ты понимаешь, что искать и выкупать их смогут только в том случае, если центральные власти признают сам факт катастрофы на нашей территории и пустят хоть кого-то искать и выкупать. Согласен?

– Ты просто мои мысли озвучиваешь, Анатольич.

– Ну а как же. Я же осведомлённый наблюдатель. Даже более осведомлённый, чем ты. И вот с высоты своей, мать её налево, осведомлённости – прости за резкое слово – я предположу, что даже если ты всё-таки ухитришься передать этих людей официальным властям, не факт, что после этого они прямой дорогой отправятся на родину. Поясню. После того как нашу страну обложили флажками и кордонами, как бешеного волка, поведение центрального правительства стало до боли походить на этого самого зверя. С одной стороны, как к ним относятся, так они себя и ведут. С другой, уровень свинства иногда бывает такой, что нормальному человеку и в голову не придёт. Ты же знаешь, я сам терпел до последнего. Не простой же врач был, всё-таки полковник военно-медицинской службы. Все конфликты с девяностых годов прошёл. Каждый могу измерить. И не экономическими или политическим последствиями какими-нибудь, а суммарной длиной разрезов, которые я сделал своим скальпелем и послеоперационных швов, которые накладывали я и мои ассистенты. И вот почему я послал всё это – карьеру, почёт и привилегии? Знаешь? На-до-е-ло! Потому что ничего нет хорошего и правильного в том, что я штопаю куски людей, на которые их разорвало по прихоти каких-нибудь мудаков – прости старика, бога ради – которым лень было договориться миром. Или которые решили выгрызть себе под шумок кусок пожирнее. Или комплексы свои убогие, гордыню, амбиции тупые потешить. Или просто нагадить соседу, чтобы пока он дерьмо у своих ворот разгребать будет, увести у него, образно говоря, корову через заднюю калитку. Никогда, поверь мне, никогда на моей памяти не было такого, чтобы за очередной резнёй не стоял чей-нибудь мерзкий, грязный, мелочный, корыстный интерес. А я, как распоследний дурак, стоял за столом в очередном полевом госпитале и всё пытался спасти и починить тех, кого намотало на жернова. Улучшал статистику. Трупов благодаря мне поменьше, а раненые и калеки – кому до них есть дело. А то, что ни первых, ни вторых, ни третьих не было бы, будь у кого-то наверху больше мозгов, порядочности, человечности элементарной. А, да о чём я говорю!