Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна - Том Бауэр

— Бунт на корабле, — усмехнулся Экклстоун, которого эта ссора совершенно не волновала. — Проблема в том, что мы разбогатели. Когда денег нет, все одна семья, а едва они появляются, каждый член семьи думает: «Мне досталось слишком мало». Я долгие годы помогал неблагополучным командам, но это как спасать утопающего. Бросишь ему спасательный круг, вытащишь на берег, а он и говорит: «Вот дурак, ты меня своим кругом по голове стукнул!»

За день до встречи команд в Италии Кристиан Парслоу приступил к работе в крупнейшем банке мира «Саломон бразерс». Парслоу, которому исполнился тридцать один год, очень гордился тем, что ему предложили высокую зарплату и поручили заниматься СМИ. Едва появившись на рабочем месте, он услышал:

— Позвони Берни Экклстоуну. Наш источник в Австралии сообщил, что он подумывает о размещении акций «Формулы-1».

В сентябре Парслоу три раза встречался с Экклстоуном и всегда возвращался в полном изумлении. Банкир понял: «Формула-1» — это настоящая машина по деланию денег, однако у неё нет никаких разумных механизмов работы с инвесторами. Всюду царила полнейшая неопределённость. Привычная для любой корпорации организационная структура — президент, а под ним ветвящееся древо с разделением зон ответственности — в «Формуле-1» имела вид круга, в центре которого восседал шестидесятишестилетний Экклстоун со своим неизменным портфелем. Он контролировал абсолютно всё. У предприятия не было физических активов — ни земли, ни единой постройки, только пара машин. Финансовая мощь Экклстоуна зиждилась на его способности уравновешивать интересы разных фракций, а также на конфиденциальных договорах, заключённых с иностранцами на английском языке. Сам Берни уверял: «С тем, кто не понимает по-английски, нечего иметь дело». Круглые сутки он силой и хитростью убеждал команды выполнять «Договор согласия», который истекал в 2007 году, — впрочем, тут тоже обнаружилась проблема. Через десять лет всё исчезнет — останется лишь Экклстоун и его уникальная способность собирать осколки воедино. Сам Берни отлично понимал (хотя и не признавал) одно очень важное обстоятельство: он наживался на бурном росте своего предприятия, пользуясь неразберихой с правами на «Формулу-1», которых не покупал и с юридической точки зрения не имел. Парслоу беспокоился: какой инвестор захочет с этим связываться? С другой стороны, он утешал себя мыслью: этот человек нашёл золотое дно, а весь мир и не подозревает.

Парслоу считал Экклстоуна обычным агентом — хотя тот и не работал, как Маккормак, за 10%. Берни жил в мире славы и скорби, он был суперагентом, которому ежегодно причиталось 70% от прибыли в 330 миллионов долларов. При этом, в отличие от бизнесменов любой другой отрасли, он мог точно спрогнозировать нижнюю границу своих доходов на семь лет вперёд.

— Дело стоящее! — восторженно объявил Парслоу. — Можно выручить от полутора до трёх миллиардов.

Парслоу составил подробный реестр империи Экклстоуна. Различные связи и контракты обеспечивали тому контроль над компаниями, которые занимались продажей телевизионной картинки с гонок и перевозками оборудования «Формулы-1» по всему миру. Он был посредником между командами и их спонсорами, получал процент с рекламного предприятия Макнелли, а также до 35 миллионов долларов с каждого автодрома. Позднее это стали называть «интеллектуальной собственностью», которая стоила очень дорого, но тогда, в 1996 году, бизнес без серьёзных активов выглядел крайне подозрительно.

Экклстоун делал вид, что очень хочет провести эмиссию, хотя в действительности его побудило к этому состояние здоровья. У него повысился уровень холестерина, и ангиограмма выявила склеротические явления в сосудах. Стентирование не помогло — оставалось коронарное шунтирование. Операцию можно было отложить, но в любом случае риск был нешуточный.

Понимая, что может умереть, Экклстоун решил обсудить с юристом своё завещание. Он с удивлением узнал, что, хотя Славица живёт в Великобритании уже более семи лет, в случае его смерти она не сможет просто получить наследство, поскольку не подала документы на оформление постоянного места жительства. По закону его имущество распродадут, чтобы уплатить 40%-ный налог на наследство. Катастрофы можно избежать, если передать все средства в управление оффшорной трастовой компании, которая будет оформлена на жену, а потом протянуть ещё семь лет. У Экклстоуна не было в Лондоне знакомых налоговых консультантов, а незнакомым он не доверял и поэтому обратился к швейцарскому юристу Люку Аргану — тот раньше вёл дела Йохена Риндта. Арган посоветовал ему проконсультироваться со Стивеном Маллинсом — специалистом по налогообложению, у которого в Лондоне была небольшая юридическая фирма.

Маллинс сразу понял, что знакомство с Экклстоуном — это крутой поворот в карьере. Ловкий юрист быстро завоевал доверие дельца, не особенно смыслившего в финансах, налогообложении и трастах. Маллинс рекомендовал Экклстоуну не просто передать «Формулу-1» в доверительную собственность трастовым компаниям, а ещё и зарегистрировать их в оффшоре — тогда его близким не придётся платить британских налогов. Чтобы избежать претензий со стороны Управления налоговых сборов, требовалось выполнить ряд формальностей, которыми займутся бухгалтеры и юристы. Самое главное, подчеркнул Маллинс, — Экклстоун отныне не сможет управлять своими активами. Если он нарушит это правило и попытается вмешаться в деятельность Аргана и своей жены, которые станут его доверенными лицами, то Управление налоговых сборов признает всю операцию недействительной и потребует уплатить налоги. Экклстоун не хотел рисковать и решил последовать совету Маллинса. В феврале 1996 года он передал компании «ФОКА администрейшн лимитед» и «Формула-уан администрейшн» (ФОА) в доверительное управление фирме «Петара лимитед», зарегистрированной на острове Джерси на имя Славицы.

Чувствуя доверие Экклстоуна, Маллинс объяснил, что Славица с дочерьми получит после смерти всё его состояние лишь в одном случае — если он продаст «Формулу-1». А лучший способ продать, по мнению Маллинса, это выпустить акции. Экклстоун сомневался, однако слухи дошли до Парслоу. Тот поражался, насколько Экклстоун озабочен преемственностью.

— Я не желаю, чтобы команды бились, словно римские гладиаторы, — говорил он, очевидно, насмотревшись голливудских фильмов.

Акционирование должно было прекратить любые споры. Парслоу, разумеется, не знал о безрадостных прогнозах врачей и состоянии здоровья Экклстоуна.

— Когда я слягу, не хочу никакой грызни, — добавил он. — Стервятники мигом слетятся, а я должен позаботиться о своей семье.

Парслоу понимающе кивнул, хотя понимал: туманные намёки Экклстоуна на месть и чью-то гибель создают впечатление, будто ему есть что скрывать, а инвесторам это не понравится. Размышлял он и над требованиями, которые предстояло выполнить, прежде чем выпускать акции «Формула-уан холдингс» (ФОХ). Нужно было подготовить массу документов и отчётов, подтверждающих, что речь идёт о здоровом и прибыльном предприятии. Уважаемые юристы и бухгалтеры из Сити захотят убедиться в наличии инфраструктуры для инвестиций (а её-то и не было). Несколько юристов в офисе на Принсес-Гейт занимались договорами, а аудитором у Экклстоуна был не кто-нибудь из светил Сити, а добряк Брайан Шеферд — он, как и Экклстоун, вырос на южных окраинах Лондона и к тому же коллекционировал фарфоровых сов.

— Нам требуется вся инфраструктура корпоративного управления, — объявил Парслоу. — Нужен совет директоров и финансовый директор.

Экклстоун был в ужасе:

— Мне не нравится, когда парни в костюмах делают вид, будто чем-то там управляют. Не нужен мне финансовый директор. Вот контракты, нужно просто сложить суммы выплат, и всё. В чём проблема?

— Аналитикам это не понравится. Финансового директора можно взять за 30 тысяч фунтов — репутация того стоит.

— Ладно, — нехотя согласился Экклстоун.

Пришло время готовить проспект эмиссии, и целые толпы юристов явились изучать контракты, а холёные бухгалтеры с ноутбуками забегали по кабинетам, разбираясь в счетах. Его тайна длиной в жизнь оказалась под угрозой. Глядя на это нашествие, Шеферд понимал, как страдает Экклстоун. «Берни не любит ничего объяснять, а уж незнакомым людям — тем более. Они ему постоянно надоедают, выводят из себя бестактными расспросами».

Экклстоун всегда любил организованный хаос и все решения принимал на ходу. «Договор согласия» он хранил за семью замками, словно государственную тайну. Лишь горстка людей знала правду о призовых и доходах от продажи телеправ. «Если секрет известен двоим, это уже не секрет», — считал он. Парслоу полагал, что Экклстоун хочет продать свой бизнес и потому пойдёт на уступки. Об истинных мотивах он и не подозревал.