Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна - Том Бауэр

Рост аудитории натолкнул Экклстоуна на мысль заработать больше, продавая зрителям подписку на трансляции с возможностью управлять просмотром гонки. Он полагал, что люди будут платить за право стать режиссёром трансляции, прямо у себя дома выбирая вид с любой из камер ФОКА-ТВ, установленных на трассе и на большинстве машин. Экклстоун обсудил эту идею с Рупертом Мердоком, который купил права на показ футбольной Премьер-лиги и привёл к процветанию телекомпанию «Скай». 36 миллионов фунтов, вложенные начиная с 1993 года в производство картинки для Мердока и других европейских вещателей, должны были принести ему целое состояние.

Ни команды, ни публика даже не догадывались, какой колоссальный доход обеспечивают Экклстоуну инвестиции в телевидение. Все обращали внимание лишь на материальные аспекты «Формулы-1» как важного элемента британской автоспортивной индустрии. Говорили о «долине автоспорта» между Норфолком и Саутгемптоном, где 20 тысяч профессионалов приносили двум тысячам компаний 6 миллиардов долларов в год. В каждой команде работала небольшая армия опытнейших конструкторов, которая за шесть месяцев готовила три с половиной тысячи чертежей на одну-единственную машину. Машина же, пройдя испытания в аэродинамической трубе, должна была безупречно вести себя на трассе. Кто-то отмечал переход от «энтузиастов» начала 70-х к мировой спортивной индустрии, где пилоты зарабатывали 12 миллионов долларов в год. Экклстоуном по-прежнему не очень интересовались, о нём даже в справочнике «Кто есть кто» не писали. Когда его зарплата в 29,75 миллиона фунтов всё же выплыла наружу, на все вопросы Берни отвечал коротко:

— Я не обсуждаю две вещи: деньги и что было ночью.

К деньгам он вообще относился просто: «Команды хорошо знают: если заработал я — заработали и они. Все довольны. Люди мне доверяют». В газетах изредка появлялись цветистые пассажи, что Экклстоун — «человек опасный и загадочный», причём сам он всячески потворствовал этому, строя из себя отшельника наподобие Энцо Феррари.

— Мне плевать, что люди думают о моей честности, — позже говорил он. — Я стараюсь изо всех сил. Может быть, при этом кого-то и задел. Одни мной довольны, другие нет — такова жизнь.

Неприятные вещи Экклстоун говорил прямо и ничуть об этом не жалел. Он прошёл весь путь с самого низа и был всегда честен, за что многие на него обижались. В этом смысле показательно отношение Экклстоуна к смерти пилотов.

— Я помню, как на трассе «Уоткинс-Глен» погиб Франсуа Север, — говорил он. — Мы с Карлосом Ройтеманном сидели на каком-то ящике, и он спросил: «Что случилось?» — «Пролетел под ограждением, и его чуть ли не пополам разорвало». — «О боже. А почему вылетел?» — «Просто потерял управление». — «Ясно. Так какой двигатель ставим сегодня вечером?»

В его голосе не слышалось старческой усталости. В непростых обстоятельствах Экклстоун выражал свои чувства словами, которые казались грубыми молодому поколению, не знавшему, через что он прошёл. Пропасть между Экклстоуном и теми, кто искал объяснение колоссальному успеху «Формулы-1», лишь росла. В 1995 году ему исполнилось шестьдесят пять — возраст выхода на пенсию. Он постоянно получал новые коммерческие предложения, и самой привлекательной в том году оказалась идея австралийского бизнесмена Рона Уокера.

В 1993 году Уокер предложил Экклстоуну вернуть Гран-при из Аделаиды в Мельбурн. Заключив контракт на десять лет, он готов был вместо 9 миллионов австралийских долларов платить 12. Уокер объяснил, что финансовые гарантии предоставляет правительство штата Виктория.

Экклстоун давно ждал такой возможности. Предполагалось, что новые автодромы принесут «Формуле-1» деньги и расширят её телеаудиторию. Прибыли он Уокеру не обещал: «Я им прямо сказал: „Вы потратите кучу денег“. Я знаю, сколько там будет народу. Честное слово. Я ни за что не посулил бы им больших доходов».

Уокер и его соратники политики не вполне с этим согласились. Они считали, что постоянное упоминание в спортивных изданиях благотворно скажется на имидже Мельбурна. Заручившись поддержкой Экклстоуна и особо оговорив соблюдение коммерческой тайны, правительство штата Виктория объяснило: гонку планируется проводить в Альберт-парке, расположенном в самом центре города. Трассу будут ежегодно возводить, а потом снова разбирать — стоимость проекта составит около 65 миллионов австралийских долларов. Были приняты законодательные акты, ограждающие правительство от любых финансовых претензий и разрешающие вырубку сотен деревьев. Несогласным заявили, что коммерческие выгоды проекта компенсируют все расходы, но те не верили. Тем не менее в 1995 году на последнюю гонку сезона собралось 300 тысяч зрителей, что принесло устроителям около 150 тысяч американских долларов. После схода уже обеспечившего себе чемпионство Шумахера гонку выиграл Деймон Хилл. Уокер и городские власти поздравляли друг друга с грандиозным успехом, и бизнесмен предложил британскому премьеру Джону Мейджору возвести Экклстоуна в рыцарское достоинство. Он заручился поддержкой Нельсона Манделы, Сильвио Берлускони, премьер-министра Австралии Боба Хоука и Макса Мосли. Когда Мейджор пригласил его на обед в свою официальную резиденцию Чекерс, Экклстоун поверил, что у него и правда есть шанс. Наряду с ещё тринадцатью приглашёнными он сел с премьер-министром за один стол и был представлен тому как преуспевающий бизнесмен, приверженец тори, оказавший партии серьёзную финансовую поддержку. Пожертвования перечислялись казначею Консервативной партии лорду Харрису, которого Экклстоун называл просто «Коврик Фил»{17}, не напрямую, а через друзей, чтобы при необходимости можно было спрятать концы в воду. Впрочем, рыцарем Экклстоун так и не стал. Слишком уж много возникло вопросов. Всплыли претензии Управления налоговых сборов и суровый вердикт судьи, но главное — его не поддержала политическая элита. В любом случае на Уайтхолл не готовы были включить в свой круг простого человека с загадочным прошлым. Взамен его предложили произвести в командоры Ордена Британской империи, однако Экклстоун отказался.

После смерти отца он регулярно навещал мать, которая уже едва ходила, восхищался её картинами и карандашными рисунками птиц, возил гулять на коляске. Летом он брал её на выходные в Корт-Лодж — принадлежащую Рону Шоу усадьбу XVI века в графстве Кент. Старые друзья регулярно собирались там и радовались, что сумели бежать из Дартфорда. Плавая в бассейне, катаясь на лошадях и играя в карты, Экклстоун был доволен: мать видит, что среди друзей он словно король.

В 1995 году, в возрасте 91 года, Берта Экклстоун скончалась. Берни собирался приехать на скромные похороны в Сент-Олбанс, но Славица опять расстроила его планы. Она услышала, что там будет Дебби, и поставила себе целью разорвать все связи своего мужа с прошлым. После того как Славица в припадке гнева велела Дебби не появляться больше у них в Челси, Экклстоун виделся с дочерью лишь тайно. Кроме того, Славица запрещала мужу встречаться с его лучшим другом Тони Моррисом. Берни повиновался, но не всегда. Потом она услышала, что на похоронах будет и Туана Тан. Спасаясь от гнева жены, Экклстоун заперся в спальне и впервые за долгие годы позвонил Туане в поисках утешения.

— Почему ты ей это позволяешь? — спросила Туана.

Экклстоун признался: он жалеет о прошлом и боится, что Славица уйдёт и заберёт с собой дочерей. «Он с ней несчастлив», — решила Туана. «Его сердце полно сострадания, — объясняла она потом. — Он очень мягкий, а хотел быть сильным, главой семьи. Берни совершенно отчаялся».

В день похорон он, втайне от Славицы, приехал к церкви, но остался снаружи и позвонил своей бывшей секретарше Энн Джонс, которая вышла на пенсию четыре года назад.

— Мать сейчас хоронят, а Славица меня не пускает. Не хочет, чтобы я виделся с Туаной и Дебби.

Джонс не удивилась, но ничем не могла ему помочь. Церемония не собрала и дюжины человек, считая мужа Дебби Пола Маркса.

По мнению некоторых, Экклстоун когда-то не пришёл на свадьбу собственной дочери, потому что ему не нравился зять, и по этой же причине не виделся с внуком, который родился в 1980 году. Однако ещё больше было тех, кто винил во всём ревнивую Славицу. «Я остаюсь со Славицей ради мира и спокойствия», — сказал он потом Туане.

В интервью Экклстоун строил из себя человека бессердечного и утверждал, что не ходит на похороны, поскольку презирает двойные стандарты. Он объяснял:

— Если человек умер, значит, умер. Уважение тут ни при чём. Половина тех, кто ходит на похороны, не уважали покойных при жизни. Лучше заботиться о живых и не волноваться о мёртвых. А в жизнь после смерти я не верю. — Он ещё добавил, что не желает пышных похорон, когда умрёт. — Не надо тратить денег, и я буду доволен.

Ему хотелось казаться суровым, однако близкие отлично знали, что эта бесчеловечность — всего лишь маска.