Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергей отложил книгу и задремал.
–
И приснился Карпеко вздорный сон. Будто бы во Дворце Бракосочетания женят нынче по новому обряду и закону: вместо колец – наручники, коими пары и сковывают.
И сам Сергей тут, в руке у него наручники, но некого в них заключить.
А друг, которого у него никогда не было в жизни, и его невеста мешкает, ибо их наручники потерялись. И у Сергея нынче выбор: в надежде обрести семью когда-то сохранить свои наручники, либо отдать их, чтоб обеспечить счастье друга.
И вот Карпеко подходит, защелкивает одну скобу на руке невесты, а вторую…
На своей руке.
–
Сергея разбудил зычный голос цыгана, едущего по улице:
– Бабы, глина!
Флегматичная лошадка медленно влекла телегу, нагруженную кусками мела, добытого в ямах на склонах кручи за Тополиной улицей. Дети высыпали на улицу, дабы посмотреть на лошадку и телегу, как их отцы и деды некогда глазели на автомобили. Старухи действительно покупали мел, дабы в будущем побелить дом. Но те же дети воровали кусочки мела, и теперь всякая ровная поверхность превращалась в полотно для художеств.
Погода стояла замечательная, и это значило, что родители до поздних, густых сумерек не загонят своих чад домой. Да и надо ли?.. Это родителям завтра на работу, зарабатывать деньги, искать в магазинах масло…
А для детей – бесконечное лето, каникулярное время, омраченное разве что внеклассным чтением. И завтра они проснутся в своих постелях, когда рабочий день на заводах уж будет кипеть.
Мальчишки по росе отправятся, скажем, на кручи. Хотя, пожалуй, на кручах мальчишки гуляют весной. Они ловят там ящериц, и детям интересней, красивей маленькие ящерки. Когда к лету они вырастают, к ним интерес стихает. Впрочем, иногда ловят и взрослых пресмыкающихся лишь для того, чтоб увидеть, как они отбрасывают хвост. Для этого юные натуралисты хвост несчастного пресмыкающегося обычно привязывали к воткнутой в землю палке и начинали наблюдать. Казалось очевидным, что животное отбросит хвост и обретет свободу. Но ящерица, не чувствуя смертельной опасности, сбегать не торопилась.
Затем некоторое время ящерица жила на правах домашнего питомца, пока не надоедала и ее не выпускали на ближайшем пустыре.
–
Ближе к вечеру Сергей переместился в корыто, в согретую солнцем воду. Снова над головой шумела яблоня. Следовало подумать, какое дерево посадить здесь после. Может, орех?.. Или шелковицу. Она примется, разрастется, корни растянут кости убитого под землей.
И было грустно, что тайну эту передавать некому. У прадеда была большая семья, но братья и сестры разбрелись по свету, исчезли, умерли, погибли. У деда Сергея было трое детей, двое из которых умерло еще до войны, в отрочестве. Отец прошел большую часть войны и имел все шансы погибнуть, но вернулся живым, хотя и не вполне целым.
Сергей был зачат в первую послевоенную осень, когда мужчины и женщины, соскучившись друг по другу, предавались плотским утехам азартно и часто неразборчиво. Потом были голодные послевоенные годы. Умер отец – его допекла боевая рана. О нем у Сергея остались лишь смутные воспоминания. В те голодные и неуютные года люди не мерли словно мухи, как это было пятнадцатью годами ранее или в блокадном Ленинграде, но дети росли слабыми и уходили из мира, который им, похоже, не был рад.
Сталина Карпеко также помнил смутно. Однако, та эпоха оставила множество книг, в которых бдительные следователи разоблачали шпионов и врагов народа.
После армии была школа милиции, служба, заочное обучение на юрфаке, к концу которого Cергей растерял остатки романтизма.
Но деваться было уже некуда, работа засосала, втянула, словно какой-то жестокий механизм. И этот механизм был как внутри, так и снаружи. Можно было бы написать заявление, уйти, скажем, в библиотекари. Но мозг ворочался, заставляя подозревать всех вокруг.
Порой Карпеко пил и тосковал, ибо быть сыщиком – это тяжкий крест. Это отвратительно: знать об измене любимой женщины до того, как та произошла, предчувствовать предательство до того, как на него решились.
Иногда устанавливалась такая тоска, что хотелось наложить на себя руки. Но плести петлю лень, а служебный пистолет дан был следователю для того, чтоб он народ защищал, и использовать его в личных целях было нельзя. Если хочешь покончить жизнь самоубийством – то лишь в свободное от службы время.
Хотя неучтенный пистолет имелся.
На чердаке, меж припасенными досками лежала картонная коробка. В ней покоился завернутый в промасленное сукно пистолет Коровина, из которого некогда пристрелили заведующего овощебазы. Карпеко убийцу нашел и сам застрелил при попытке к бегству. Пистолет был вещественным доказательством, но дело и без того было сшито крепко, и найденное оружие Сергей спрятал.
Раз в месяц или около того Сергей доставал и чистил пистолет. Взводил его, примерял к виску и спускал курок. Патроны при этом были предусмотрительно убраны.
Глава 34
Из Сопино «Волга» летела, погружаясь в город: мимо еще сонных кварталов пятиэтажек, мимо строительных комбинатов. За бетонными заборами деловито шумели тепловозы, а ветер швырял за ограждения цементную пыль, отчего трава на убогих газонах становилась серой.
Затем открывалась пойма, и в нарождающуюся дневную жару вмешивалась душная речная сырость. Частные дома и бараки, оставшиеся от царизма, скрывали производственные цеха, но над партикулярными крышами все равно, словно горный хребет, возвышался завод, напоминал о себе ежеминутно лязгом и грохотом. Из градирен валил белесый пар, который тут же смешивался с грязно-бурым дымом доменных печей
На Доменной пропустили локомотив с полудюжиной «вертушек» и через пять минут были на месте.
Карпеко ожидал, сидя на лавке. После традиционных приветствий он сказал:
– У нас огнестрельное ранение. Пустышка, наверное, но надо проверить.
– Далеко ехать?..
– Да тут рядом. Дойдем быстрее.
Пустились в дорогу по узким путаным улочкам, где автомобили не только бы не разминулись, а просто застряли меж заборами. Маленькие домишки на крошечных участках были врезаны в склоны крутого холма, и окошки смотрели на мир воровито.
После очередного поворота перед ними появилась больница. Из низины улиц она чем-то напоминала замок на холме.
Карпеко знал дорогу. Нырнул в неприметную дверцу под лестницей – пошли по темному коридору, который загромождали шкафы, каталки. Пахло кровью, мочой, реактивами. По лесенке поднялись на верхний пятый этаж. В конце коридора на казенном стуле скучал милиционер, почитывая какую-то книжку. Увидав сыщиков, вскочил на ноги,
