Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко

Она остановилась у крана, и два санитара, открыв заднюю дверь, вытащили носилки, на которые стали помещать виновника переполоха. В поселке все всех знали, и все происходило как-то обыкновенно, буднично. Разбившегося грузили обсуждая какие-то пустяковые вопросы вроде цен на огурцы. Машину, разумеется, не осматривали ни при въезде, ни при выезде.

И, глядя, как за «скорой» опускается шлагбаум, Аркадий сказал Пашке:

– Вот так мы и вывезем деньги.

Пашка, разумеется, ничего не понял.

К ним подошел главный инженер, и указал на мастерскую:

– Ну что? Пойдем станок сдавать?

–

Просто собрать станок – мало. Его еще надо настроить, чтоб шпиндель не бил, фрикцион не свистел, чтоб пиноль не люфтило. Положим, хороший токарь фрикцион под себя настроит. А вот подтянуть шпиндель так, чтоб он и точность дал – уже искусство. Можно еще затянуть его до предела – он проверку пройдет, но подшипники будут греться и через месяц-другой сгорят.

Но только бабка тоже была не лыком шита. За станок она стала чуть не сразу после революции. И фрикцион она могла сама подтянуть, и шестерни на гитаре подобрать. И фокус с затянутыми подшипниками знала – с откинутой передачей шпиндель на хорошем станке должен крутиться от руки.

Ответно же Аркадий был хорошим наладчиком. И станок работал так, словно не то чтоб только родился, но как во времена свой молодости.

Когда сдавали станок, на техточность, шашки с аммоналом лежали рядом, в коробке из-под обуви, прикрытой ветошью. К шашкам имелись запалы и моток огнепроводного шнура. Со всего предусмотрительно была удалена маркировка.

Испытания были закончены, бабушка железной щеткой принялась сгребать стружку, смазывать из жестяной масленки направляющие. Главный инженер червонцами и четвертными отдал остаток суммы. Спросил:

– А фрезер починить можете?..

– Может, позже заедем, – ответил Пашка. – А то ведь если заработать все деньги в городе – случится кризис. Эти пропить сперва надо.

И, поместив на багажник коробку с аммоналом, отправились домой. Ехали не налегке, однако в тот день казалось будто они парят над дорогой будто птицы.

–

Со стороны улицы двор Карпеко был обнесен глухим, но невысоким деревянным забором, и всяк желающий мог бы заглянуть через верх. Но от соседей к удовольствию собак и прочей живности ограждение было скорей чисто символическим. Соседские куры заходили к Карпеко щипать траву.

Сергею было не до огорода – он не сажал картошку, не выращивал помидоры. Лишь порой он скашивал траву. Но за садом следил: подрезал виноград, корчевал сухостой, покупал на базаре саженцы. Только часто из-за службы урожай собрать не успевал, и тот сгнивал в высокой траве. Яблоки и черешню могли бы воровать поселковая ребятня, но они боялись Карпеко как огня.

Взрослые тоже опасались следователя, и никто кроме дяди Коли с ним близкого знакомства не водил. Два раза Сергея пытались на улицах поселка зарезать – одна попытка даже оставила шрам на его теле. Однажды дом пытались сжечь – спасли внутренние железные ставни на окнах и то, что саманные стены хаты были негорючими.

Такое случалось нечасто, но иногда и Карпеко выпадал выходной день, когда не надо было куда-то бежать, что-то искать. Порой это происходило и летом. И из летней кухни Сергей доставал корыто, кое на заднем дворе наполнял водой. Пока солнце грело воду, Сергей читал книгу или журнал. Разумеется, его не интересовали детективы. Внутренний мир следователя был далек и от поэзии. Обычно в руках Сергея был либо журнал «Вокруг Света», либо роман Стивенсона или Сабатини.

В верхах деревьев дул ветер, но в затишье меж сараями он почти не ощущался. Припекало солнце, лучи которого скрадывала листва. Пели птицы. И было в том межвременье что-то от школьных каникул, что-то – от рая.

Весной топчан укрывали лепестки яблоневого цвета, летом – дерево порой роняло яблоки. На яблоню уж несколько лет Сергей смотрел с тоской. Старое дерево пропадало. Кора сходила с него как старая обертка, ствол треснул, и внутри дерева поселились древоеды. Стало быть, дерево, посаженное после войны еще отцом, пропадало. Следовало скоро его выкорчевать и высаживать замену.

С деревом, а, вернее, с местом, где оно было посажено, был связан одна семейная тайна.

Дом, в котором жил нынче Сергей Карпеко, построил еще его прадед, на изломе веков, в те времена, когда поселка никакого и не было, а имелся за городской межой пустырь, на котором стояли разделенные приличным расстоянием дома.

От прадеда не осталось и фотокарточки, но говорили, что носил он бороду, характер имел скверный, слыл ворожбитом, почитывал Брюсов календарь, разводил пчел, с коими разговаривал и ладил.

Когда случились революции, старик оказался немил всякой власти. Белогвардейцы его сторонились, большевики кривили скулу. Он был кем-то вроде ненавистных попов, только с иным знаком.

И вот однажды на пустырь заявился большевик, вооруженный водкой и револьвером, вломился в дом к Карпеко и принялся объяснять, что старик – пережиток, что в светлое будущее его не возьмут.

Прадед без затей большевика убил, револьвер утопил в реке, а мертвеца, свернув для удобства калачиком, закопал ночью в саду. А для отвода глаз посадил на могиле дерево – вроде бы черешню. Разумеется, об убийстве знала вся семья, но сохранила эту тайну.

Дерево пережило старика, но во время войны было раскорчевано бомбой, ошибочно сброшенной на поселок.

Тогда человек, ставший позже отцом Сергея, был на фронте, а будущая мать находилась в эвакуации с заводом. И, если верить соседям, в их доме, лишенном дверей и окно жил сыскарь, работавший в немецкой полиции.

Вернувшись с войны, Карпеко-старший зачал сына, посадил на месте черешни яблоню и принялся восстанавливать дом. Яблоня выросла. Яблоки с нее были со странным сладковатым привкусом. Вероятно, таковым был вкус победы.

–

На улице мальчишки играли в футбол «на одну дырку» и мяч периодически гулко хлопал о соседские ворота.

Девочки гуляли где-то рядом, может быть у кого-то во дворе, а, может, сидели в тени под орехом у Матвиенковых. Карпеко улыбнулся: любимыми куклами девочки играют внутри дома, куклами поплоше – во дворе. На улицу выносят совсем дрянных лялек или вовсе нарисованных кукол – картинки анфас, наклеенные на плотный картон. У такой куклы есть собственный гардероб также из бумаги, часто нарисованный самим ребенком. Все лучшее детям, знаешь ли…

Живут такие куклы в коробках из-под конфет. В таких же коробках хранится детское богатство: красивые фантики, обертки. Особо ценны обертки от жвачки. Их могут прислать, скажем, из-за границы румынские или