Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе - София Шуазель-Гуфье

Государь опять заговорил о польских войсках. «Я не видал иностранных армий, которые бы превосходили их, — сказал он. — Быть может, есть такие же, но лучше польских войск — быть не может, и это правда, так как я очень требователен». Я не удержалась и, смеясь, повторила это слово, говоря, что государь только притворяется требовательным. «Как, — возразил государь, — вы думаете, что я нетребователен, что я не умею сердиться?» (Опять притворство, подумала я). «Однако, я нашумел в Вильне из-за гарнизона. Вам рассказывали?» — «Да, Ваше Величество, я знаю, что сцена эта была прекрасно разыграна, с несравненным величием, и я сожалела, что не присутствовала при этом». Государь обратился к моей матери и сказал: «Вы видите, как ваша дочь смеется надо мной». Моя мать ответила: «Ваше Величество, Вы слишком ее избаловали». Я прибавила: «Узнав, как Вы для формы разбранили генерала П***, общество, равным образом, узнало, что Ваше Величество отозвали беднягу в сторону и уверили его, что одна ошибка не может изгладить воспоминания о долгой верной службе». Государь улыбнулся. Я тут сказала, что мы ждали к обеду мою тетушку и что она раскричится, застав у меня Его Величество. Так проявляла свои чувства княгиня Радзивилл, когда что-нибудь удивляло ее; и она это делала с особенной свойственной ей грацией, которую прославил принц де Линь в ее портрете, сделанном им под названием «Арми-душка». «Пусть она не слишком кричит, — сказал государь, — иначе я расскажу, что она пришла ко мне потайной лестницей. Однажды вечером я прогуливался по террасе замка; вдруг я вижу женщину, которая делает мне знаки из обер-гофмаршальских окон. Я не имел нахальства предположить, что эта женщина — одна из прекрасных дочерей обер-гофмаршала. Наконец, я подхожу и узнаю вашу тетушку. Она пришла ко мне на террасу, и я пригласил се взойти ко мне».

В ту самую минуту, как государь произносил эти слова, дверь отворилась настежь, и мы увидели мою тетушку, которая входила под руку со своим сыном, князем Антонием Радзивиллом, в сопровождении своей племянницы, симпатичной Изабеллы Б***, издавая те возгласы, о которых я предупреждала. «Как, — сказала она государю, — Вы здесь, не побывавши у меня? На что же это похоже!» Вслед за этим между государем и ею завязался весьма забавный спор. «Зачем же, — говорил Александр, — я пойду к вам, раз вы приходите ко мне?» — «Да еще Вы пожаловали в такую гадкую комнату», — продолжала тетушка. «Ведь я приехал не для того, чтобы любоваться комнатами», — сказал государь. Князь Антоний хотел поцеловать руку у государя, который ласково обнял его. Мой двоюродный брат только что приехал; он передал Его Величеству привет от прусского короля. Все говорили одновременно в этой маленькой комнате, смеялись, кричали, целовались. Этикета как не бывало, можно было принять нас за собравшуюся семью. Наконец, государь, который был в очень веселом расположении духа, взял на себя хозяйские обязанности и стал предлагать дамам стулья. Все сели. Затем зашла речь о Великом князе Николае и принцессе Шарлотте Прусской. Я сказала, что видела в Познани бюст принцессы, который показался мне прелестным. «Да, — сказал Александр, — и характер у нее такой же, как наружность». Тетушка осведомилась о двух молодых великих князьях, которых она знала детьми. Государь сказал, что они очень красивы, головой выше его, и тонкие, соответс венно своему возрасту. Тетушка рассказала затем о своем свидании на террасе. «Чтобы описать его, нужен Тасс, — сказала она шутливо-восторженным тоном: он так был красив при лунном свете, он походил на Рено, — о, если б я могла быть Армидой!» Она прибавила много других лестных вещей, которые Александр всегда принимал за комплименты, тогда как по отношению к нему это была истинная правда. Он ее прервал: «Бросьте вашу поэзию. Я никогда ничего не читал из того, что сочиняли в мою честь; я предпочитаю вашу прозу. Поговорим лучше о народе, — как понравились вам мои солдаты?» Тетушка выразила ему свое одобрение. «Если так, — лукаво сказал государь, слегка толкнув меня рукой, чтобы я обратила внимание на лицо тетушки, — если так, не надо жалеть для них вашего Гарэна» (прелестная усадьба в одной версте от Варшавы). Тетушка тотчас горячо возразила, что ей тем не менее очень неприятно, что взяли под военный постой недавно купленный ею дом. После нескольких шуток в том же роде государь сказал ей: «Разве вы больше не приедете в Петербург? Приезжайте с вашей племянницей, и я опять подарю вам камушков, как в тот раз».

Эти камушки были не что иное, как громадный обелиск из розового гранита, на порфировом основании, стоявший в Аркадии. «О Боже мой! — сказала тетушка, — я охотно поеду с ней, но меня не отпустят; нужно для этого, чтобы Вы мне прислали указ». — «Хорошо, — сказал Александр, — я пришлю вам маленький приказ, только приезжайте».

Государь встал со словами: «Нет такой хорошей компании, которой не пришлось бы разойтись. Я должен вернуться домой, дети мои ждут меня к обеду».

Эти дети были генералы и полковники польской армии, которые в этот день удостоились чести обедать с государем. Моя тетушка последовала за Его Величеством и сказала, что ей надо поговорить с ним о тысяче разных дел, и, между прочим, она назвала одного из рекомендуемых ею лиц, которого она просила произвести в камергеры. «Потому что, — сказала она тоном, которому она умела придать комический оттенок, нисколько не нарушая благородства своих манер, — пока он не получит желанного камергерского ключа, он будет, как лиса без хвоста».

Мы проводили государя до кареты, и тетушка повторяла в то время, как он садился в карету: «Как прекрасен, как восхитителен, несравненен!»

Два дня спустя, когда тетушка опять обедала у моей матери, ей передали записку от Новосильцева, представителя Его Величества в Варшаве; Новосильцев писал тетушке, что «небесный ангел» благоволит обедать у него завтра, и он просит ее к обеду, с племянницей, так как государь очень ее ценит и ему приятно будет видеть ее. Тон этой записки, столь любезной во всем, что меня касалось, польстил мне и в то же время удивил меня, так как тогда я еще очень мало знала Новосильцева. Мы тотчас угадали, из какого источника исходило это милое внимание, являвшееся новым доказательством благоволения, которого я не заслужила и которым я, естественно, была очень тронута.

Тетушка заехала за мной, чтобы отправиться на этот обед. Новосильцев принял нас со свойственной ему любезностью и даже поблагодарил тетушку за то, что она взяла меня с собой. Она ответила за меня несколько слов, так как я слишком была смущена, чтобы говорить фразы и комплименты. Вся свита государя, министры и несколько знатных лиц были в полном сборе; из женщин приглашены были только вице-королева, жена Государственного секретаря, г-жа Соболевская, женщина достойная во всех отношениях, и племянница Новосильцева, очень милая особа. Я тотчас познакомилась с двумя последними дамами, так как нас соединяло нечто общее: мы все три были смущены, особенно я, никогда не бывавшая на больших обедах. Г-жа Н*** уверяла, что я напрасно трушу, «так как, — сказала она, — когда дядя просил у государя разрешения пригласить дам, Его Величество одной из первых назвал вас». Как только объявили о прибытии государя, Новосильцев с племянницей вышли встретить его.