Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе - София Шуазель-Гуфье

Мы все ответили, что желаем воспользоваться каждой лишней минутой, которую можем иметь счастье провести в его присутствии. Несмотря на то, что мы с тетушкой очень устали после последней ночи, мы остались некоторое время с нашими дамами, чтобы описать им бал и бальные туалеты в Вильне. Между тем в шесть часов, когда еще не рассвело, надо было, уже одевшись, идти в гостиную. Государь вскоре появился и соблаговолил спросить, хорошо ли мы провели ночь; он также спросил, не дам ли я ему поручения в Петербург. Вместо ответа я спросила, какие приказания даст мне Его Величество в Вильну. Государь, обратившись к стоявшим в кругу дамам, сказал: «М-llе Фитценгауз не хочет дать мне поручений в Петербург и спрашивает, какие поручения я дам ей в Вильну.» Не знаю почему, слова эти больно задели меня. Я все надеялась, что Его Величество скажет мне что-нибудь по поводу моего отца. Воспоминание о прежнем милостивом отношении к нему государя по сравнению с теперешней холодностью внушало мне мысль, что мой отец быть может, будет недоволен, что я не попыталась, говоря о Его Величеством, оправдать его и моих братьев. Но случая для этого не представилось, так как вокруг меня постоянно были посторонние. Притом, что я могла сказать? К чему было напоминать о прошлом? Наконец, усталость после двух бессонных ночей так подействовала на мои нервы, что со мной едва не сделалось дурно. Я прошла в соседнюю комнату, чтобы подышать воздухом у окна. Заметив, как я изменилась в лице, государь последовал за мной и спросил, не больна ли я? Я ответила, что мне нехорошо от жарко натопленных печей, прибавила, что это скоро пройдет, и вернулась в гостиную с графиней Морикони. Государь передал дамам о причине моего нездоровья и заметил, как вообще вредно жить в жарко натопленных комнатах. Он прибавил, что и ему пришлось приказать открыть окна в своей спальне. Во всем, что говорил государь, проглядывала его доброта; но в то же время меня так волновала мысль, что я выказалась перед ним в смешном свете, что у меня сделалось сильнейшее сердцебиение. Я была крайне раздражена против себя самой. Как я ни старалась сдержаться, я задыхалась. Находившаяся около меня графиня Платер увела меня из гостиной. «Ради Бога, — сказала мне эта верная приятельница, — придите в себя; подумайте, — человек двадцать не сводят с вас глаз». И она к этому прибавила такое смешное предположение, что я расхохоталась. Наконец, мне удалось овладеть собой; но у меня глаза были красны от слез, и эта неуместная сцена до крайности смутила меня. Государь вернулся к нам и с тревожным, озабоченным видом спросил у меня, подвержена ли я этому. Я ответила, что очень часто страдаю от нервов. «Да, очень часто», — с живостью подхватила моя добрая приятельница. Тут государь простился с нами и мы последовали за ним в гостиную, где он попросил меня быть на страже и следить, чтобы графиня Морикони не выходила. Но как только государь удалился, графиня вышла на крыльцо. Его Величество, уже сидя в санях, погрозил мне и сказал: «Часовой не исполнил своего долга.» Я ответила, смеясь, что часового ослушались.

ГЛАВА XXII

Изгнание иезуитов из Российской империи. Примерная строгость, проявленная против одного генерала-грабителя. Поездка государя в Варшаву. Развлечения. Разные эпизоды

Вскоре после своего возвращения в Петербург государь принял решительную меру, вызвавшую в обществе сильное удивление: он изгнал орден иезуитов сначала из Петербурга, затем из Полоцка и, наконец, из всей империи и объявил, что все государи были правы, изгнав из своих государств этот опасный, злокозненный орден. Быть может, было основание упрекать иезуитов в рвении, с которым они обращали в свою веру: это было опасно для местного вероисповедания. Своими проповедями они привлекали огромное число знатных лиц, и многие придворные дамы тайно от своих семейств перешли в иезуитство. Иезуиты покинули свои дома, бросили свои богатства, цветущие учреждения без малейшего ропота, считая постигший их указ как бы исходящим свыше, и преклоняясь, по крайней мере по внешности, перед божественной десницей. Один иезуит из Риги, почитавшийся лютеранами, ответил лицу, сожалевшему о постигшей его судьбе: «Я везде найду пять футов земли и смерть, которую я ищу».

В то же время государь принял несколько замечательно справедливых мер. Он лишил офицерского звания и разжаловал в простые солдаты генерала Тухлова, который позволил себе грабить в Литве во время кампании 1812 г. Александр принимал суровые меры против всех виновных, против всякого рода злоупотреблений; и строгость его служила полезным примером, внушая страх во всей империи. Своим разумным образом действий император доказал, что твердость, справедливость — качества, столь драгоценные в государе, совместимы с добротой, с той чрезвычайной чувствительностью, которую ему ставили в вину. В то же самое время появился манифест государя, на наш взгляд, исполненный благочестия и возвышенных взглядов. В этом манифесте Александр говорил о Боге, как Людовик Святой, а о своих успехах и победах он говорил так, как никакой другой государь в мире, — со скромностью, редко встречающейся в истории монархов.

Тем не менее я с сожалением заметила, что, победив Наполеона в этом мире, он. вызывая его перед судом Божьим, как бы хотел преследовать его и в другом мире.

В 1816 г. я ездила с отцом и с одной родственницей в Карлсбад, Эфу и т. д. На обратном пути мы остановились в Варшаве, где 30 сентября ждали императора. Мы взяли помещение по соседству с моей матерью, на лучшей улице Варшавы, в очень большом отеле, но настолько переполненном вследствие ожидавшегося прибытия Его Величества, что мне удалось найти лишь две весьма плохие комнаты в нижнем этаже, выходившие на подъезд под воротами. Государь приехал ночью. Я это тотчас угадала по усиленному движению скакавших по улице военных. Нет ничего забавнее для того, кто сам обладает душевным спокойствием, как наблюдать из-за кулис за мировыми сценами; но для этого нужно иметь склонность к наблюдению, к покою, и полное отсутствие честолюбия.

В тот же день на Саксонской площади состоялся парад. Я видела, как государь проехал по улице верхом, в польском мундире, с зеленым и белым султаном на шляпе. В первый раз видела я его в национальных польских цветах! Первый бал состоялся у вице-короля. Моя тетушка, княгиня Радзивилл, поехала со мной на бал. Она уже видела Его Величество и между прочим сообщила ему о моем приезде. Государь, со свойственной ему добротой, соблаговолил отозваться обо мне тетушке в выражениях, которые я здесь не стану приводить. Тетушка повела меня в самую середину бального зала, чтобы представить Его Величеству. Государь обратился ко мне и сказал, что он надеется, что я не по болезни ездила на воды. Танцуя со мной, Александр соблаговолил вспомнить о моем нездоровье в Товиани и спросил, скоро ли я поправилась. Так как государь выразил желание посетить меня, я позволила себе заметить Его Величеству, что у меня слишком плохое помещение, чтобы иметь честь принять его, но что моя мать будет счастлива заменить меня. Император обратил мое внимание на его польский мундир, и я сказала, что уже имела удовольствие видеть его в нем. Государь спросил, где я его видела, и я ответила: «По дороге Вашего Величества на Саксонскую площадь». — «Я, однако, смотрел вокруг и не видел вас», — сказал Александр. Государь уехал с бала в одиннадцать часов. Он уже не работал по вечерам и вставал рано утром, чтобы присутствовать на военных упражнениях или чтобы работать со своими министрами. На следующий день состоялся большой смотр польских войск на Пованской равнине, где днем съехалось бесчисленное количество экипажей и собралась громадная толпа лиц, прибывших пешком и верхом, чтобы присутствовать на этом блестящем военном зрелище. Чудное осеннее солнце освещало эту двигающуюся живую картину. По прибытии Его Величества войска прокричали «Ура!», и военная музыка заиграла любимый гимн «God save the king». Его Императорское Высочество Великий князь Константин, казалось, был в восторге, что может показать своему августейшему брату прекрасное войско, с такой отличной военной выправкой. По окончании смотра войска продефилировали в полном порядке, причем офицеры гарцевали на своих боевых конях, отдавая концом шпаги салют Его Величеству, который, когда проходили войска, все время держал руку под козырек. В следующее воскресенье, после парада, государь присутствовал у обедни в церкви Святого Креста, а я вновь обратилась к Богу с молитвой за преуспеяние этого прекрасного государя.