Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посмотрев напоследок на человека в клетке, Катрин дала увести себя. В темном нефе, в церкви, монахи продолжали свои молитвы, даже не заподозрив, что мимо них проходили три человека. Дверь закрылась без шума. Катрин и двое мужчин оказались на улице.
Когда они добрались до дома строителей, Ганс дал несколько советов своим гостям:
— Для всех здешних вы будете моими двоюродными братом и сестрой, отправившимися в паломничество к Иакову Компостелскому, но все же не заводите разговоров с моими рабочими. Некоторые из них — из моей страны и удивятся, что вы не знаете нашего языка. А так ходите где хотите.
— Спасибо, — ответила Катрин, — но у меня нет на эти никакого желания. Один вид этой гнусной клетки делает меня больной. Я останусь дома.
— А я нет! — сказал Жосс. — Когда нужно подготовить побег, лучше пошире открыть глаза и уши.
Следующий день был ужасен для Катрин. Закрывшись в доме у Ганса, она пыталась не смотреть на улицу, чтобы не видеть дождя, начавшегося с утра, и не слышать раздававшихся то и дело криков ненависти и проклятий, о назначении которых ей не приходилось гадать. Она просидела одна в течение всего дня, и единственной ее собеседницей была старая Уррака, а это никак не поддерживало ее. С впалых губ старухи слетали слова, которых Катрин не могла понять. Уррака ходила по кухне, разговаривая сама с собой, как это часто случается с теми, кто не слышит. Во время обеда она дала Катрин полную миску супа, несколько подгорелых сухарей и кувшинчик прозрачной воды, потом возвратилась к своей бочке, села там и принялась изучать молодую женщину с таким вниманием, что вскоре это вывело Катрин из себя. В конце концов ей пришлось сесть спиной к старухе, а потом и вовсе уйти под навес во внутреннем дворе и там дожидаться возвращения мужчин. Жосс ушел одновременно с Гансом. Он решил, как сам сказал, обойти город и исследовать местность.
Когда Жосс вернулся, лицо его было мрачным. На тревожный вопрос Катрин он ответил не сразу.
— Побег будет нелегким, — наконец произнес он. — Думаю, мы рискуем устроить им здесь переворот. Здешние люди — как сорвавшиеся с цепи свирепые хищники. Они испытывают такую кровожадную ненависть по отношению к разбойникам из Ока, что не могут опомниться от радости, что один из них все-таки попался. Вырви у них добычу, они все разнесут!
— Эх! Да пусть разносят! — воскликнула Катрин. — Что мне до этого! Единственное, что важно, — это жизнь Готье…
Жосс бросил на нее беглый взгляд.
— Вы, значит, так его любите? — спросил он с оттенком сарказма, который не ускользнул от нее.
Она пристально посмотрела в глаза недавнего нищего бродяги и надменно отпарировала:
— Конечно, я люблю его как собственного брата и, может быть, даже больше. Он всего лишь крестьянин, но сердце его, храбрость, верность и преданность таковы, что он более достоин носить золотые шпоры, чем многие знатные люди. И, если вы надеетесь уговорить меня уйти из этого города, оставив его в руках этих кровожадных скотов, вы попросту теряете время и силы. Пусть это угрожает моей жизни, но все же я постараюсь сделать все, чтобы его спасти.
Губы Жосса растянулись в широкой улыбке, а в глазах затанцевали искры.
— Кто же с вами спорит, мадам Катрин? Я просто заметил, что нам будет трудновато, что здесь разразится целая буря, — только это я и хотел сказать. Вот, пожалуйста, послушайте!
И на самом деле, там, снаружи, в свете гаснувшего дня, поднялся новый взрыв улюлюканий и криков о смерти.
— Алькальд, видно, удвоил количество охранников у башни. Они все там столпились на площади, на них льет дождь, но они все равно воют как волки.
— Удвоил охрану? — бледнея, повторила Катрин.
— Меня беспокоит не охрана, — вмешался Ганс; он вошел, весь промокший, и услышал их разговор, — а сама толпа. Если даже дождь их не гонит, они способны простоять здесь всю ночь, задрав носы кверху. Тогда прощай наш план!
Во взгляде, который он устремил на Катрин, светилось сострадание. Молодая женщина побелела как мел и делала заметные усилия, чтобы сохранить спокойствие. Она продолжала молчать еще какое-то время, пока Ганс снимал ботинки, на которых налипла грязь. Наконец Катрин спросила:
— Ворот? Вы смогли им заняться?
— Конечно. Под предлогом того, что там возникло что-то неладное, я смазал его таким количеством жира, что его теперь можно зажарить. Но что можно сделать при таком количестве людей? Они толкутся здесь, чтобы глазеть на него, выть и ругаться. Мы даже не сможем дать узнику напиться и поесть.
— Нужно, чтобы они ушли, — проговорила Катрин сквозь зубы. — Надо…
— Да, — произнес Жосс, — но как? Если даже дождю не удается с ними справиться…
Как раз в этот самый момент разразился мощный удар грома, настолько неожиданный, что все три собеседника вздрогнули. И небо словно разверзлось. Дождь превратился в наводнение. Мощные потоки дождя обрушились на землю с такой ураганной силой, что в мгновение ока площадь, кишевшая людьми, опустела.
Стараясь защититься от ливня, люди беспорядочно кинулись к домам. Солдаты прижались к стене собора, ища более подходящего укрытия. С башен исчезли рабочие. Только клетка осталась под бурей, а ветер дул так резко, что эта висячая тюрьма стала раскачиваться.
Подойдя к выходившему на площадь окошку, Катрин, Ганс и Жосс смотрели на происходящее.
— Если бы это продлилось подольше… — прошептала Катрин. — Но буря налетела и…
— Случается, что бури длятся долго… — произнес Ганс подбадривающим тоном. — Во всяком случае, становится темно, и ночь будет черной. Пойдемте, мои люди возвращаются. Нам нужно поужинать и немного отдохнуть. Дел у нас хватит на ночь…
Вечер показался Катрин длиннее дня. Дождь все лил. Слышен был его яростный и бесконечный барабанный бой по крыше. Люди ели молча, потом один за другим, согнувшись от усталости, стали расходиться по своим убогим спальным местам. Только два-три человека вместе с Гансом задержались, попивая пиво, которое они брали из большой бочки. Сидя на камне очага, напротив Жосса, который, надвинув на глаза свой колпак и скрестив руки, видимо, спал, Катрин ждала.
Она тоже закрыла глаза, но сон не приходил. Слишком много мыслей путалось в ее голове. И все вокруг человека, который там, наверху, был предоставлен разбушевавшейся стихии. Катрин печально подумала, что само Небо, видно, умножало мучения того, кто в него не верил. Потом она
