Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

— Нет. Оставьте, это сейчас пройдет…

— Надо же тебе было ей говорить, — пробурчал немец.

— Он прав. Жосс меня знает…

Она рухнула на один из матрасов и обхватила голову руками. Катрин жила в безжалостное время, ужасы войны, которые она постоянно видела вокруг себя, стали ей слишком привычны, чтобы она легко могла из-за чего-то потерять голову, но то, что ей пришлось услышать, превосходило всякое воображение.

— Что, эти люди безумцы? Или я сошла с ума? Можно ли представить такое варварство?

— У Мавра в Гранаде можно увидеть и похуже вещи, — печально произнес Жосс. — Но, надо признать, в этой стране люди любят кровь больше, чем в других местах…

Катрин его даже не слышала. Она повторяла, словно стараясь получше вникнуть в смысл слов: «для статуи Христа»? Разве можно допустить такую неслыханную вещь, такое богохульство?

— В соборе уже есть статуи такого рода, — спокойно произнес смотритель строительных работ. — Но теперь надо отсюда уйти! Здесь не стоит оставаться. Здесь холодно, и мои люди вот-вот вернутся…

Он мягко взял ее за руку, прошел с нею по внутреннему двору, они дошли до большой кухни, находившейся с другой стороны и занимавшей всю ширину дома. Там горел огонь под черным от копоти котлом, и от него шел вполне приятный запах. Старая служанка, сидя на табуретке, стоявшей у бочки, беспробудно спала, положив руки на колени и открыв рот. Кивнув головой, Ганс показал на нее, усаживая Катрин на скамье.

— Ее зовут Уррака. Она глухая как пень. Мы можем говорить…

Он подошел и потряс старуху, которая, раскрыв глаза, тут же обрушила на него поток слов, но вовсе не обратила внимания на двух прибывших путешественников. Она с усилием сняла котел и поставила его на стол, после чего вытащила из сундука деревянные миски и с поразительной быстротой наполнила их супом. Сделав это, старуха вернулась к бочке и опять заснула. Ганс дал миску в руки Катрин, Другую подал Жоссу и устроился рядом с ними.

— Сначала поешьте, — посоветовал он, подталкивая миску к губам Катрин, которая, продолжая переживать, не сделала пока ни одного движения. — Ешьте. Потом все станет яснее.

Она обмакнула губы в густой суп с мукой и свиным салом, обожглась и сделала гримасу. Поставив обратно миску на стол, она посмотрела по очереди на обоих своих спутников.

— Мне нужно спасти Готье. Я не смогу больше жить, если дам ему погибнуть вот так гнусно и жестоко.

Ганс спокойно продолжал есть, не отвечая. А когда закончил трапезу, оттолкнул миску, вытер рот рукавом и прошептал:

— Мадам, не хотелось бы вам досаждать. Этот человек был, конечно, вашим слугой, может быть, вашим другом, но, бывает, люди меняются со временем, и сердца у них тоже становятся другими. Бандиты в горах Ока — это мерзкие создания, а этот человек — из их компании. Видно, его душа погрязла в преступлениях, вроде тех, которыми грешат и бандиты. Зачем рисковать жизнью ради проклятого Богом и людьми?

— Вы не понимаете. Вы ничего не понимаете. Да как вам понять? Разве вы знаете Готье? Разве вы знаете, каким он был человеком? Так вот узнайте, мэтр Ганс во всем королевстве Франции нет лучшего сердца, более доброй души, чем у него. Всего несколько месяцев тому назад я потеряла его и знаю, что ни ради золота, ни ради собственной защиты ни за что он не изменился бы до такой степени… Лучше послушайте, потом будете судить о нем.

В нескольких фразах она поведала немцу всю жизнь Готье: как он ее защищал, столько раз спасал, как он уехал на поиски Арно, как, наконец, он исчез в одном из пиренейских оврагов. Ганс слушал ее, не произнося ни слова.

— Теперь понимаете? — спросила она. — Понимаете, для меня нестерпимо и просто невозможно оставить его так умирать. Да еще такой омерзительной смертью!

Ганс некоторое время продолжал хранить молчание, машинальным жестом сгибая и разгибая пальцы. И наконец поднял голову:

— Понял. И помогу вам.

— А почему вы нам поможете? — с неожиданной резкостью обрезал его Жосс. — Мы вам люди незнакомые, и у вас нет причин рисковать жизнью ради чужих людей. Жизнь ведь хороша, а? Вы должны дорожить ею. Если только вы не лелеете надежды выиграть изумруд королевы…

Ганс встал так резко, что скамья, на которой он сидел, с шумом упала. Он покраснел, и его сжатый кулак поднялся до уровня носа Жосса.

— Ну-ка повтори, что ты сказал, дружок, и я тебе начищу рожу! Ганс из Кельна никогда не просил платы за услугу, запомни хорошенько!

Катрин бросилась между двумя мужчинами и своей маленькой рукой мягко отстранила угрожавший кулак, на который, впрочем, Жосс смотрел с полным хладнокровием.

— Простите, мэтр Ганс! В наши дни трудно, не правда ли, доверять первому встречному, но я вам верю. Бывают глаза, которые не обманывают, и вы бы не вели себя так, если бы таили задние мысли. Но в некотором смысле Жосс прав: зачем вам рисковать жизнью, чтобы сослужить нам службу?

По мере того как молодая женщина говорила, лицо Ганса принимало свой обычный цвет. Когда же она закончила, немец состроил своему противнику гримасу, которую с трудом можно было принять за улыбку. Потом, вздернув плечи, заговорил:

— Разве я знаю? Да потому, что вы мне понравились, конечно, но и потому, что мне этого захотелось самому. Этот узник — человек северный, как и я сам, как вы. И потом, он начинает меня интересовать, у меня нет желания отдавать его здешним кровожадным скотам, ведь они разделают его, как тушу в мясной лавке. Я тоже думаю, что потом не смогу спать спокойно. В конце концов, я терпеть не могу сеньора алькальда, он приказал отрубить руку одному из моих людей, ложно обвинив его в воровстве. Я был бы в восторге, если бы мне удалось сыграть с ним шутку.

Он отошел в глубину кухни, взял в углу свернутый матрас и развернул его недалеко от огня.

— Прилягте здесь и постарайтесь немного соснуть, — сказал он, обернувшись к Катрин. — В самые темные часы после полуночи мы поднимемся на башни и попробуем добраться до клетки.

— Вы думаете, мы сможем его освободить? — спросила Катрин с сияющими надеждой глазами.

— Этой ночью? Не думаю! Нужно посмотреть, как это все выглядит сверху. Нужно также подготовить побег. Но, может быть, нам удастся передать ему еду и питье.

Голос ночного сторожа уже давно прокричал полночь, когда