Ночная сказка - Джон Хоул

— Лучше возьми назад свои деньги. — Гарриет вся просто взмокла.

Грэхем встал со стула. Неужели он хочет ударить ее? Похоже, что так.

— Сделай это, тварь! Сделай! Я заплатил тебе! — Его рука опустилась на ее щеку. Сотрясение было таким сильным, что одна серьга вылетела у Гарриет из уха. На мгновение они застыли на месте, не сводя глаз друг с друга. Она хотела было оттолкнуть его, но это было равносильно мольбе о смерти.

Но что-то надо было делать! Она должна была достать из ванной ключ.

— Отвали от меня, животное! — крикнула она. — Я ухожу отсюда. — Что еще она могла сказать?

Гарриет попыталась прорваться к ванной. Ей это удалось, но, заглянув туда, она вздрогнула: ключа нигде не было видно. Неужели он положил его в карман? И тут же она увидела ключ на краю ванны. Женщина схватила ключ с огромным металлическим шаром, но тут заметила, что он пытается закрыть за нею дверь. Он хочет поймать ее в ловушку! С невесть откуда взявшейся нечеловеческой силой Гарриет открыла дверь и выскочила из ванной. Она бросилась к входной двери. Но Грэхем успел схватить ее и бросить на пол, как куль. Гарриет принялась вырываться. Она извивалась, пытаясь освободиться, молотя кулаками ему по голове. Лиф платья порвался. И вдруг она заметила, что, вцепившись мертвой хваткой в ее талию и уткнувшись лицом ей живот, этот человек рыдает! Она перестала бить его. Он продолжал плакать и говорил невероятные вещи. Гарриет слушала его. Хлюпая носом, этот человек повторял, что он просит у нее прощения и что ему очень стыдно.

— Да уж, тебе должно быть стыдно. — К ее удивлению, она услыхала голос Наташи. — Черт возьми, ты скотина, ты ударил меня! Я ухожу. Пусти меня.

— Нет, прошу тебя, мне очень жаль. — Он отпустил ее, но они все еще лежали на полу. Волосы Гарриет растрепались, щека горела. — Останься, — молил он. — Прошу тебя, останься. Ты должна остаться, ведь я дал тебе много денег.

— Я сполна рассчиталась с вами за ваши деньги, мистер. Вы ударили меня. Больше ничего в счет не идет. — Она с трудом поднялась — узкая юбка мешала движениям. Она уйдет, взяв сумку и оставив здесь серьгу.

Грэхем проворно вскочил на ноги и опять набросился на нее. У него не выходило из головы, что она должна дать ему все, чего он хочет, потому что он заплатил ей. Гарриет уже почти выпрямилась, когда он прижал ее к стене. И попытался прижать свой гадкий, слюнявый рот к ее лицу. Со стола на пол полетели бокалы. Подтянув повыше юбку, Гарриет изо всех сил ударила его коленом в пах. Ее даже удивило, каким эффективным оказался ее удар. Отлетев назад, он присел на раскрытый чемодан, ловя ртом воздух. А Гарриет бросилась к двери. Ей казалось, что ключ в замочную скважину она вставляет целую вечность.

Вырвавшись из гостиничного номера, она помчалась по пустому коридору. Гарриет бежала настолько быстро, насколько узкое платье позволяло ей. Направо — налево — налево и еще раз направо. Женщина миновала несколько тяжелых, рассчитанных на пресечение огня дверей. И вдруг поняла, что заблудилась. Кажется, Грэхем не преследовал ее. Лифтов поблизости не было.

Пробежав еще по какому-то коридору, Гарриет наткнулась на женский туалет и опрометью кинулась туда. Запершись в кабинке, она, дрожа, уселась на сиденье унитаза. Она долго сидела там, не в силах трезво оценить ситуацию: похоже, ее мозги отказывались думать. Самое ужасное было в том, что все оказалось куда хуже, чем она предполагала. И теперь она чувствовала себя усталой и оцепеневшей. Подумать только: вот она живет спокойной, размеренной жизнью, потом вдруг знакомится с нуждой и, кажется, уже через мгновение валяется на полу в своем лучшем платье, а рядом — этот мерзкий, порочный тип. А кончается дело тем, что она сидит в сортире этого огромного отеля «Корнуоллис» и не представляет, сможет ли выбраться отсюда, живой. Кто знает, может, он бродит сейчас за дверью, желая сполна получить ее плоти за уплаченные деньги?

Вернувшись домой, я никак не мог успокоиться и метался взад-вперед, как тигр в клетке. Хотел было посидеть, но безрезультатно — в голове у меня гудело и, к моему удивлению, я едва дышал. Поэтому мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Наверное, я был похож на золотую рыбку, выброшенную волной на берег. А мой старый моторчик стучал вдвое быстрее, чем обычно. И стук этот эхом отзывался у меня в голове.

А если я не бегал по комнатам, как будущий папаша, которого не пускают в родильную палату, то хватался за какие-то дела. Мне пришло в голову, что единственный выход отвлечься от одолевавших меня мыслей — это делать хоть что-нибудь. Итак, чтобы хоть как-то умаслить богов, я задумал сделать то, что понравилось бы Гарри. Я стал как одержимый. Метался с газонокосилкой по траве, едва не скосив ее подчистую. Разумеется, наш песик совал во все свой нос, рискуя остаться без него. Потом я стал колдовать над угощением для моего гарнизона. Никаких чипсов и микроволновки. Уж отец-то сумеет позаботиться о своем потомстве. Пару лет назад я спер у матери сковородку. Правда, мы так и не научились ею пользоваться. Во всяком случае, до сегодняшнего дня мы ею не пользовались. Дж. и Т. были в восторге, увидев, что я пустился в плавание по неведомому им доселе океану кулинарии. Да, полуфабрикат теста у меня был, но ведь мне пришлось добавить туда определенное количество молока и взбить все это, так что действия мои уже можно было назвать готовкой. Со мной едва истерика не сделалась, пока я занимался всем этим. Вы не представляете даже, во что можно превратить кухню, макая в тесто кусочки трески. Правда, приготовленное тесто на вкус походило на кусок шинной резины, но все же это было моим собственным изделием. Дети смотрели на отца другими глазами. И я сам тоже.

К сожалению, терапией замещения всех проблем не решишь. Мне то и дело приходилось отлучаться в сортир, чтобы там в уединении отдышаться и нажимать пальцами на глаза до тех пор, пока не становилось больно. Это помогало не расплакаться. Мальчишки ничего не заметили.

А потом я читал им сказку на ночь. Нелепую историю приключений этого фашиста и его королевы. «Барбар Хеффаламп». Насколько я понял, в старом веселом Селестевилле никто и помыслить не мог о демократии. Это был мир тупых, раболепных, улыбающихся рабочих слонов. Этот Барбар и его стервозная хозяйка — тиранка были настоящими диктаторами, ненавидевшими добрые намерения и законы. Мерзавец был вылитой копией Геббельса. А вся история сильно напоминала случившееся в Чили. Неужели именно это может ждать наших детей в девяностых? Впрочем, как бы там ни было, я старательно изображал голоса всех героев. И тут же маленький Дж. заявил, что «мама лучше говорит за эту старенькую леди». Тоже мне, судья! А любят все-таки дети слушать знакомые им, старые истории.