Ночная сказка - Джон Хоул

Джон Хоул

Ночная сказка

КАК ВСЕ НАЧАЛОСЬ

Маленький мальчик уснул. Гарриет с облегчением закрыла «Как поросенок оказался окруженным водой» и невидящим взглядом посмотрела в окно. Лучи вечернего солнца еще играли ласковым светом на газонной траве, но ей не было дела до красот природы. Ей оставалось только стать шлюхой.

Густые ресницы ее сынишки Тимоти четко выделялись на бледных, покрытых веснушками щечках. Когда Джонти приходило в голову подразнить своего маленького брата, он всегда говорил, что у того ресницы, как у девчонки. А сама Гарриет до боли любила их — эти пушистые нежные волоски. Тимбо было уже четыре годика, и он всегда был напуган. Вся его короткая жизнь каким-то непостижимым образом пошла прахом. Он даже на нее смотрел с испугом. Но вот наконец ребенок заснул. А утром все покажется не таким уж страшным. Господи, как Гарриет надеялась на это!

Спустившись в кухню, она поставила чайник на плиту. Сама мысль об этом была ужасной, пугающей, недопустимой. Но ведь именно это советовали ей люди, не так ли? «Мне придется пойти на улицу», — снова и снова повторяла она про себя. Правда, сами они почему-то этого не делали. Впрочем, они вовсе не это имели в виду. Это они просто так шутили, разговаривая с нею и понимая, что дела идут из рук вон плохо. Но вообще-то шутка была отвратительной. Черт возьми, а сами-то они что будут делать? Ведь сейчас Гарриет казалось, что для нее наступил конец света!

Оцепенев, стояла она у балконной двери и смотрела на газон. Гарриет была настолько погружена в собственные мысли, что даже не замечала Старфайера — их жалкого пса, который вытворял просто недопустимое с яркими ноготками. Встряхнувшись, Гарриет подумала о жареной картошке. Может, сегодня она плюнет на все и откроет большую банку консервированной фасоли. Это заставит Джонти и его отца немного встряхнуться.

Она все еще дрожала, вспоминая то, что произошло утром; слезы то и дело наворачивались у нее на глаза. В доме стало так пустынно после того, как забрали их любимые вещи. Гарриет чувствовала себя ужасно.

Она слышала, как наверху Питер — ее муж — включил в кабинете телевизор. Тот самый телевизор, что они только вытащили из тайника на чердаке. Да, сомневаться не приходилось: Питер смотрел новости. И вдруг Гарриет разозлилась. Но, в конце концов, новости составляли смысл его жизни. От новостей Питер отказаться не мог, хотя и становился день ото дня все более равнодушным и все реже обращался к экрану дисплея, чтобы сделать хоть что-то для спасения семьи. А им это было так нужно. Гарриет знала, что временами он бесцельно сидел в своем логове и смотрел в пустоту перед собой, лишь бы не отвечать на их бесконечные вопросы и не видеть вопрошающих глаз. Одного она понять не могла: если он действительно любил их, то почему же перестал работать? Почему не просиживал за рабочим столом весь день? Ведь их бывший бухгалтер Майкл Джонстон недвусмысленно дал понять, что следующая очередь — за домом, и у них осталось всего около шести недель. Нет, это невозможно! Просто ужас какой-то!

Вот ведь нелепость! Днем я вдруг обнаружил, что стою в туалете на коленях, закрыв глаза, и… молюсь! Это что-то, в особенности если учесть, что я не доверяю ни одной религии, да вот только за последние три дня я дошел до такого состояния, что готов был на что угодно. В жизни со мной такого не было, поэтому я и принялся молиться в уединении сортира. Будто молитва могла мне помочь! Конечно, не могла, но хоть я побыл там один. Не могу же я допустить, чтобы Г. видела, в каком ужасном я настроении. И дети не должны знать, что со мною; как бы малы они ни были, Джонти и Тимбо все понимают.

А вообще-то, я решил излить душу экрану дисплея. Вчера я набрал тысячи полторы слов, годящихся для описания моей жизни. Это выглядело примерно так: бедность, жизнь, бедность, вина, бедность, моя женитьба, бедность и еще что-то вроде этого. Но потом я прекратил истязать себя и просто выключил компьютер. Сегодня я решил взяться за дневник (его никто не сможет прочесть, не зная моего личного пароля). Может статься, дневник этот кому и пригодится. Как, например, материал для описания самого долгого самоубийства на свете. Уж, во всяком случае, лучше таким образом давать выход своим чувствам, чем стоять на коленях в сортире, скривив от боли лицо.

И еще сегодня приходили судебные исполнители. Я знал, что это рано или поздно произойдет, скорее, впрочем, рано, чем поздно. Я продал свой «сааб», чтобы мы смогли протянуть до конца мая. Конечно, я не имел права этого делать, потому что в собственности у меня остались, пожалуй, лишь «дворники» от машины да с половину радиатора. А вся остальная часть моего «железного коня» давным-давно принадлежала финансовой компании. В апреле мне еще казалось, что продажа «сааба» — самая крайняя мера, к которой прибегать и не придется.

Но они ничего у нас не нашли. Ничего! Мы спрятали дисплей, процессор. Спрятали даже кое-что из вещей Г.

Какая мерзость!

Позвонил Грэхему. Он сам говорил мне, чтобы я позвонил ему, еще в мае говорил. И — ничего. Кажется, он просто не хотел ничего знать. А мне пришлось держать себя в руках и прикидываться, что мне все равно. Я отлично справился со своей ролью, особенно если учесть, что делал я все под давлением. Да, это мне надо было быть актером, мне, а не Гарриет. Он спросил меня, как дела. Я едва не выпалил ему всей правды, но сумел сдержаться и лишь произнес: «Вообще-то неплохо. Могли бы, конечно, быть и лучше, но и так жаловаться не приходится. Мне так нравится быть самому себе боссом. И не надо никому лизать задницу. «Старина Грэхем — признаться, не такая уж и сволочь — хохотал до упаду и сказал: «Удачи тебе, приятель!» И повесил трубку.

Когда сидишь на «вольных хлебах», самое забавное в том, что не знаешь, что сел в лужу и остался без работы, еще в течение нескольких месяцев после того, как это произошло. Ты все думаешь, что что-то еще может измениться, и все ждешь звонка. Тебе бывает нужен всего лишь один-единственный звонок, разве не так? А потом ты снова ждешь. Наконец телефон звонит, и в трубке ты, конечно же, слышишь голос кредитора, который хочет денег! И тебя преследуют неоплаченные счета.

Да, похоже, Гарри была права: мне придется столкнуться с этим. Она сказала, что мы разорились еще четыре месяца назад, в конце марта. А я-то рассчитывал на мои немногочисленные поправки в «Инди мэг». Да потом еще у Готри случился сердечный приступ. К моей удаче. Впрочем, и к его тоже, надо полагать. Ох уж эти комиксы!

Гарри была так глубоко погружена в собственные раздумья, что не заметила, как сожгла картошку. Да уж, поистине надо быть гением в кулинарии, чтобы умудриться сжечь жареную картошку, вот что. Но все дело в том, что Гарриет надо было многое обдумать.