Светлолесье - Анастасия Родзевич

Я прикрыла глаза, пытаясь вспомнить какие-нибудь подробности. Оберег отозвался, потеплел под рукой, то ли помогая, то ли, наоборот, отвлекая.

Вдруг рама затряслась, порыв ветра приподнял занавеску и, поиграв рукавом рубахи Минта, унесся дальше бродить по дому.

Где-то вдалеке что-то упало. Потом опять.

Минт заворочался, но не проснулся.

Я спустилась с подоконника, чтобы поправить сползшее с него одеяло, и поняла, что не хочу не только спать, но и сидеть в душной комнатке. Путь из таблиц заволновался во мне, потребовал дороги.

И я пошла в проход меж комнат второго яруса корчмы. По-прежнему пахло чем-то кислым, и та часть дома, где жили мы с хозяйкой, тонула в темноте. Звуки сонной корчмы тревожили слух: приглушенный храп, скрип постелей, звук наполняемого ночного горшка.

Вдруг голос. Женский.

Я готова была поклясться, что он исходил из тех комнат, где обитала хозяйка.

«Должно быть, разговаривает во сне», – решила я.

И только я себя успокоила, как услышала не просто неразборчивый шепот, а слова:

– …из корней растет беда!

Голос был звонкий, девичий и уж точно не хозяйский. Других женщин среди постояльцев я не видела, и на сей раз меня это насторожило.

Надо было вернуться к Минту. Разбудить его. Но…

Ноги сами понесли меня вперед. Что я собралась вынюхивать здесь?

Что-то в прозвучавших словах, в самом голосе влекло меня помимо воли.

Я преодолела последние шаги и остановилась перед дверью.

БАХ!

Та распахнулась, и на меня вылетело что-то лохматое, с хохотом сбило с ног и, усевшись на меня сверху, запело:

Там, где копится волшба,

Из корней ползет беда!

Я попыталась высвободиться, но не смогла. Чужое прикосновение будто втолкнуло меня в ледяные воды.

«Это опять случилось со мной».

Казалось, стены прохода сдвигаются, а когтистые, холодные руки высасывают силы. Снова! Все тело окоченело. Я проваливалась все глубже во тьму.

Где-то вдалеке звенел голос, нашептывающий про пламя и что-то еще.

Но надежда умирала. Оставались только тьма и холод.

«Никто не придет. Никто не поможет. Я одна в этой темноте. Я не сдвинусь с места. Я погребена в своем коконе мороков, на меня давит толща ледяной воды, я прижата ко дну и никогда-никогда-никогда не сумею вспомнить, как выглядит солнце…»

Вдруг где-то зажегся спасительный свет, мелькнули голые ноги и грязно-серое полотно ночной рубахи.

– Ольша! – Мафза сдавила существо в объятиях, затащила его обратно в комнату и захлопнула дверь. Я успела увидеть только чащобу рыжих волос и глаза, блеснувшие по-кошачьи.

Я шумно вдохнула воздух, перевернулась на живот и подтянула к себе колени. В висках стучала кровь. Я подышала на кончики пальцев, которые все еще оставались холодными и непослушными.

Чьи-то руки помогли подняться, и кто-то, поддерживая меня за плечи, куда-то повел. Дорога оказалась короткой, и вскоре меня усадили на мягкое, закутав в одеяло.

– На тебя напали? – спросил испуганный голос Минта.

– Нет.

– Что это было?

– Какая-то дикарка…

Не успели мы перекинуться несколькими словами, как дверь распахнулась. Минт, быстро вытащив свой меч, приставил его к горлу вошедшего.

Точнее, вошедшей.

Это была сама хозяйка.

Она, нисколько не испугавшись и даже не поведя бровью, ринулась вперед. Наемник едва успел вернуть клинок в ножны.

Затворив дверь, Мафза обернулась к нам. На ее руках виднелись кровоточащие отметины от укусов и глубокие царапины от ногтей. Она часто дышала, но вид у нее был такой, словно она готова проглотить нас целиком. Хотя… судя по взгляду, меня бы она предварительно поделила на кусочки.

– Убирайтесь, – сказала она.

– Но у нас был уговор, – напомнил Минт. – Мы заплатили деньги.

Хозяйка бросила ему на колени горсть монет.

– Или вы выметаетесь, или я всем расскажу, что никакие вы не путники, – прошептала Мафза. – Может быть, вами заинтересуются червенцы.

Но Минт сложил руки на груди, всем видом показывая твердое желание остаться.

– Вас выдали цацки, – с усмешкой прошипела она. – Да и одежда явно с чужого плеча. Вы точно что-то скрываете.

– Это не повод нас выгонять, – не слишком уверенно ответил наемник.

– Уходите, – жестче сказала Мафза. – Просто уходите. Но если проболтаетесь про то, что видели здесь, клянусь, я вас из-под земли достану и поквитаюсь.

Во взгляде хозяйки читалась непоколебимая решимость, и ничего объяснять Мафза нам явно не собиралась.

– Да что мы такого сделали-то? – Минт явно был сбит с толку.

– От вас здесь одни неприятности!

Я перевела взгляд на лоскутное одеяло, прибитое к стене над лавкой, и в этот миг точно так же в моей голове разрозненные частицы происходящего сшиблись в одно целое. Что за существо там, в дальней комнате, и чем оно так дорого Мафзе, что она даже готова встать поперек княжеского слова, не испугаться Минта и навязывать нам свои условия? Родственница, дочь?

Фед рассказывал, что иногда среди обычных женщин Светлолесья такое встречается и в народе зовется кликушеством: вдруг ни с того, ни с сего упадет девица наземь, да начинает кукарекать и выкликать имена. Считалось, что так они называли имена тех, кто их проклял, – колдунов. Червенцы забирали с собой таких девиц, и те, чьи имена они назвали, больше домой не возвращались.

Минт не видел девицы, спрятанной в обитых мягким стенах, и его недоумение было понятно.

Я отчасти понимала действия хозяйки. Если червенцы узнают о таком, то девочке, кем бы она ни была, грозит беда.

Я не могла судить Мафзу за ее выбор.

– Ладно, – сказала я, поднимаясь. – Минт, захвати мелочь, она нам еще пригодится. Я знаю, куда мы пойдем.

Дважды мы уже просили у него помощи, значит, и в третий раз он нам не откажет.

Я улыбнулась, когда представила себе сердитое лицо линдозерского травника.

– Это что еще такое…

Впору было поверить во многое.

Мимо шествовала череда неупокойников, малых духов чуди и зыбких длинных теней, которых Альдан не встречал раньше. Они огибали травника, будто не замечали его, и не пытались заговорить, словно бы это он был потусторонним созданием, а не они.

Хотя, если вдуматься, линдозерский лес всегда принадлежал той стороне.

Пусть даже и никто из людей, кроме Альдана, не видел ее.

Но ведь никогда прежде в провалах их глазниц не горел такой свет!

Такой яркий.

Почти живой.

Травник не страшился неупокойников, для него намного труднее было быть единственным, но беспомощным свидетелем чужих страданий.

Альдан от всей души желал, чтобы это проклятое зрение оставило его.

Он взобрался повыше, чтобы осмотреться,