Товарищ мой - Евгений Долматовский

ЛЕЧУ В ХАНОЙ

Три дня промаявшись в Китае,С морозом перепутав зной,Границу мы перелеталиНа бреющем,Во мгле ночной.Казалось все условным, странным —Луна и силуэт горы.Как будто — снова к партизанамВ отряд Петра Вершигоры.

Тогда в кабине было тесно,Я втиснулся, как в диск патрон.А здесь — пустующие креслаВиденьями со всех сторон.Мне померещилось сурово,Что рядышком с плечом моимПлечо Евгения Петрова,—Конечно, вместе мы летим.Иосиф Уткин дремлет сзади,Чертовски молод и красив,А впереди Гайдар АркадийУснул, ремней не распустив.

Но вот луна в кабину влезла,И стали матово-белыОпять —Пустующие креслаИ непримятые чехлы.

Из выбитого поколеньяНет больше никого со мной.И обрывает наважденьеПылающий внизу Ханой.

ДЕВУШКА В БЕЛОМ

В тропиках ночи душней и чернейУгольной шахты.Автомашины идут без огнейЛинией шаткой.

Справа — экран вертикальной скалы,Плотный и гулкий.Слева — границею неба и мглы —Встали фигурки.

Слышится снизу рычанье реки,И под обстреломНад пропастями стоят маяки —Девушки в белом.

Это не траурный местный наряд —Много дорожеТо, что шоферу они говорят:Будь осторожен!

Видно, девчатам совсем не страшнаСмерти угроза.В чернь полуночных волос вплетенаБелая роза.

Движутся, не нарушая рядов,Грустно-безглазы,Буйволы шестидесятых годов —ЗИЛы и ГАЗы.

Их я хочу земляками назвать,Близостью гордый,И по-мальчишески поцеловатьВ теплые морды.

Но останавливаться не дают.Что уж поделать!Беспрекословно командуют тутДевушки в белом.

Как соответствуют их красотеБелые платья!Буду по краю любых пропастейСмело шагать я.

Не оступиться мне и не упасть,Нет, не упасть мне:Ставит посты ополченская частьТам, где опасно.

Снова налет. К пулемету тотчасДевушка в белом.И сочетается с прорезью глазПрорезь прицела.

ЛЕНСО

На рисовом поле,Средь влажных лесов,В садах и траншеях ХанояКакое-то странное слово«Ленсо»Бежит неотступно за мною.Его нараспев говорят, как стихи,Его повторяют упрямоТует и Нгуены,Туаны и Тхи —Красивые дети Вьетнама.«Ленсо!»И улыбка взойдет на лицоЛучом из-под пробковой каски,И столько доверия к слову «ленсо»,Надежды и сдержанной ласки.А что это значит?Откуда оноЯвилось в язык их певучий,Когда, как мучительной влагой, войнойНаполнены низкие тучи?Не знал я, что целой страною зовусь,Всей нашей великой страною.Ленсо — по-вьетнамски — Советский Союз,Мое это имя в Ханое.Воздушного боя гремит колесо,Встречаются МИГ с Ф-105-м,Разбойнику вспыхнуть поможет «ленсо»И стать алюминием мятым.И снова в атаку идет Пентагон,Пылают бамбук и солома.«Ленсо», не заметив, что ранен,— в огонь,Детей он выводит из дома.А я никого и не сбил и не спас,Уж, видно, планида такая,Но словом «ленсо»В свой трагический часВьетнамцы меня окликают.Среди обездоленных пагод к селМеня настигает поверка:Достоин ли я величаться «ленсо»,Как прожил нелегких полвека,Могу ль представлять всю Отчизну своюНа огненной кромке планеты?Ведь здесь я «ленсо»:Я — Советский Союз.Что выше, чем звание это!

ПЕЙЗАЖ

С коромыслами все прохожиеВ перламутровые часы,—На плечах корзинки, похожиеНа аптекарские весы.

Чистым зеркалом отражаемый,Разрастается вверх и вниз,Словно став двумя урожаями,Изумрудного цвета рис.

Не бомбят пока...Тем не менееПереправы совсем пусты,И ночное передвижениеЗамирает, убрав мосты.

Возле пагоды, ставшей школою,Для сигналов служащий здесь,Настороженно дремлет колокол,Весь в драконах, в лотосах весь.Вот с чернильницей на веревочкеОпоздавший бежит школяр.Разложила торговка овощи:Две бататины — весь товар.Неподвижны на крышах аисты,По каналу скользит сампан.

...Утро Юго-Восточной Азии.Шесть ночей уже я не спал.Не мерещится и не снится мнеНа дороге, невдалеке:Буйвол с древнею колесницею,И лежат в ее кузовкеВ барабанах ракеты длинные(Те, что рвутся над головой),Груда мертвого алюминия,Прах машины сверхзвуковой.Прилетевший с Гуама дальнего,Безопасности ради, онОстролистою ветвью пальмовойСимволически осенен.

ХАЙФОН

Разве ты не знавал ощущенья —Встреча перваяВдругПринимается за возвращеньеНа покинутый круг!

Словно раньше бывал я в ХайфонеИ когда-то видалЭти мачты на утреннем фоне,Многослойную даль,

Этих стен ноздреватый песчаник,Солнца велосипед...Этот взгляд,Озорной и печальный,Батальону вослед.

Запах рыбного супа и перца,Керосинки дымокВмиг сожмут ненадежное сердцеВ предынфарктный комок.

Ведь Хайфон — это ж просто ОдессаВ сорок первом году!Он в зеленую форму оделся,Встал у всех на виду!

И готов на корабль и в дорогуИли в уличный бой.Грозный бас объявляет тревогу,Женский голос — отбой.

Я хочу, чтобы вечно и всюдуЖенский голос звучал...Но опятьНебо отдано гуду,Вновь налет на причал.

И сампаны горят, как шаланды.Джонки — будто дубки.Прямо в небо шепчу я:«Ну ладно!» —Больно сжав кулаки.

Город словно бы ходит по жести,В сто зениток паля.Я дождусь ли, чтоб голосом женскимГоворила земля?

ЧАСТНОЕ ПИСЬМО В ВАШИНГТОН ИЗ ХАНОЯ

Протяженный, низинный и горный,Этот край среди прочих приметПовторил коромысло по форме —Далеко не военный предмет.

Да и вам эта карта знакома.И хотя, господин президент,Есть известье из Белого дома —Вы на отдыхе в данный момент,

Я письмом из Ханоя нарушуВаш и так ненадежный покой.Рвется все, что на сердце, наружу,Дипломат из меня никакой.

Днем и ночью бомбят ваши парни,Но хочу в первых строках письмаВас порадовать:Вы — популярны,Во Вьетнаме известны весьма.

Ваше имя здесь все повторяют,Лишь о вас здесь народ говорит:«Джонсон» вылетел,«Джонсон» стреляет,«Джонсон» падает,«Джонсон» горит.

И останетесь вы знаменитыТем, что вляпались в эту войну,Что две тысячи «джонсонов» сбиты(Те, что живы,— конечно, в плену).

Осторожно!Земля эта жжется,Прикасаться не следует к ней.Ну, а то, что под кличкою «джонсон»Нынче каждый из ваших парней, —

Это все уже было однажды,Как потом — Нюрнбергский процесс,И звался одинаково каждый,Кто чужое захватывать лез.

Был немного наивен я раньше,Но в Ханое молчать не могу.Как вам спится в Техасе, на ранчо,В воскресенье в семейном кругу?

Я слыхал, что вы набожны очень.Вспоминайте, молясь по утрам:Именуется «джопсоном» летчик,Разносящий костел или храм.

Хватит!Я понимаю, что лишнеПрезидента стихом донимать.Только в этом послании личномЯ хочу пожалеть вашу мать,

Это будет уместно, пожалуй,—Горю не посочувствовать — грех,Вот скольких сыновей нарожала,И оплакивать надо их всех.

Извините за грустные мысли,Но я должен добавить еще,Что страну эту, как коромысло,Поднимает весь мир на плечо.

ДОРОГА НОМЕР ОДИН