Товарищ мой - Евгений Долматовский

ДУНАЙ

Для меня неожиданно ново,Что Дунай не совсем голубой,А скорее он цвета стальногоИ таков при погоде любой.

Лишь апрельская зелень сквознаяОтражается в темени вод.Мимо пляжей и дач по ДунаюСамоходная баржа плывет.

Вижу трепет советского флагаНад осевшею низко кормой.Ровно дышит река-работяга,Не замерзшая прошлой зимой.

Очень ласково, тихо и мирноБорт смоленый ласкает волна.«Что везешь из дунайского гирла?»«Золотистые тонны зерна».

От избытка мы делимся, что ли,Или русским нужны барыши?Нет! Слилось ощущение болиС широтою советской души.

Пусть враги за кордоном клевещут,Отравляя эфир и печать.Есть в семье очень сложные вещи,Только братья их могут понять!Мы дружить не умеем иначе,Не бросаем на ветер слова!

...Слева, справа — нарядные дачи,Берега, берега, острова,Санаториев белые крыльяИ мячей волейбольных полет...

Что поделать со страшною былью?Пусть скорее быльем порастет!

...А на барже матросская женкаЧто-то тихо поет про свое,На мешки примостила ребенкаИ в корыте стирает белье.

СЛОНЫ

Средь пальм, к прибою чуть склоненных,Как бы придя из детских снов,Живут слониха и слоненок.Как мало в Африке слонов!

Почти что все они погибли,Остались эти сын и мать.А как их истребили,КиплингВам может объясненье дать.

Лелеют серого слоненка,Следят, чтоб он не занемог,И мажут яркою зеленкойЦарапины на тумбах ног.

Над ним две школы взяли шефство.Свежи бананы и вода.Он во главе народных шествийШагает, хоботом водя.

На конференциях и съездахВ президиум ведут его,Из рук начальства сахар ест он,Увеселяя торжество.

На сцене топчется упрямо —Его не просто увести.И не нарадуется мама,Что сын ее в такой чести.

ТАМТАМЫ

Африканское небо в алмазах.Занесла меня нынче судьбаВ знойный мир нерассказанных сказок,В окружной городок Далаба.

По дорожным змеиным извивамМчит автобус быстрей и быстрей.Приглашенные местным активом,Мы въезжаем в квадрат фонарей.

И сначала видны только зубыДа неистовой страсти белки.Эти люди мне издавна любы,Как свобода и правда, близки.

Приглядись, как тверды и упрямыОчи здешних парней и девчат.И тамтамы, тамтамы, тамтамы,Барабаны-тамтамы звучат.

Все ясней, все отчетливей лицаПроступают в тропической тьме.В быстром танце идет вереницейДетство, с детства знакомое мне.

Наяву это все? Иль во сне яПионерский салют отдаю?В красных галстуках пляшет Гвинея,На дорогу выходит свою.

Ожил здесь барабанщик, тот самый,Что в сражениях шел впереди,И тамтамы, тамтамы, тамтамы,Как геройское сердце в груди.

Чуть спружинены ноги в коленяхИ оттянуты локти назад.В даль времен, и племен, и селенийПионерский уходит отряд.

Проложили им путь сквозь века мыВ звонкий круг африканской весны,И тамтамы, тамтамы, тамтамыВсей планете сегодня слышны.

ПЛАНТАТОРЫ

Я в первый раз живых плантаторовУвидел, будь они неладны,Вчерашних королей экватора,Банановых и шоколадных.

В отеле маленьком под пальмами,В тишайшей голубой саваннеОт криков их всю ночь не спали мы:Они резвились в ресторане.

Вопила дьявольская музыка,Весь дом, как бы в припадке, трясся.Под их ругательства французскиеЯ встал и вышел на террасу.

Мужчины в шортиках с девицами,Растрепанными и худыми,С остановившимися лицами,Танцуют в сигаретном дыме.

Они кривляются под радио,Бездарно подражая черным.Здесь эта музыка украденаИ изуродована к черту.

А на диване перепившийся,С прической, лоб закрывшей низко,Король банановый, типичнейший,Каких рисуют Кукрыниксы.

Еще карман хрустит валютою,Еще зовут его «патроном»,Но ненависть народа лютая, —Как бочка с порохом под троном...

И так вот до рассвета позднегоОни орали, жрали, ржали,Под апельсиновыми звездамиСвой век в могилу провожали.

Уже восток в лиловых трещинах,Уже туман поплыл в низины.Идут мимо отеля женщины,Неся на головах корзины.

Идут красивые, веселые,Переговариваясь просто.Плывут фигуры полуголые,Изваяны из благородства.

Тряслась терраса дома пьяного,И от суровых глаз прохожихЯ отступил за куст банановый:Мне стало стыдно белой кожи.

ТИСВИЛЬСКИЙ УЗНИК

Памяти П. Лумумбы

Не удалось мне встретиться с Вами,Но образ Ваш ночью и днем со мной.В рубашке с короткими рукавами,С руками, скрученными за спиной,Стоите Вы, голову вскинув гордо,Вложив в презренье остаток сил,В пробитом пулями кузове «форда»,А может, то нами подаренный ЗИЛ...

В Тисвильский лагерь везут премьера,Которым будет гордиться век.Большая печаль и огромная вера Светятся в щелках распухших век.Еще страшнее, чем стон ребенка,Молчанье раненого бойца.Как ток, проходит трагедия КонгоСквозь наши познавшие боль сердца.

Мне горько, что этой беды причинаСердечность Ваша и добрый нрав.Не раз история нас учила:Нельзя быть мягким, когда ты прав.У наших врагов, у продажных бестий,Нет сердца. Нельзя их щадить в борьбе.А Вы, черный рыцарь высокой чести,Наивно судили о них по себе.

Известны миру полковники эти,Хозяин один их берет внаем.Они и в Венгрии и в ТибетеНас в землю закапывали живьем.Прикрывшись Вашим восторгом детским,Они затаились, портфели деля,Когда Вы в парламенте конголезскомБельгийского прокляли короля.

Зачем были митинги на дороге,Когда Вы ехали в Стэнливиль?Бандиты подняты по тревоге,Клубится погони красная пыль.Следы танкеток вокруг — как шрамы,Исправно выслуживается лакей.В Брюссель и Нью-Йорк текут каблограммы:Заданье выполнено. О’кэй!

Тюрьма — резиденция Ваша сегодня,Терзает Вас голод и влажный зной,И все же Вы в тысячу раз свободней,Чем те, кто Вам руки скрутил за спиной.Тисвильский узник в раздумье замер.Держитесь! Истории ход таков —Проверьте замки у тюремных камер,Они сгодятся для ваших врагов.

МОЕ ОРУЖИЕ

Колониальный строй уже в агонии,Лев стал беззуб и дряхл, все это верно.Но мы с тобой пока еще в колонииИ чувствуем себя без виз прескверно.

Нас пятеро. Мы первые советские,Ступившие на этот берег душный.Аэродром. За ним лачуги ветхие,И вид у пальм какой-то золотушный.

Встречает нас чуть не эскорт полиции.Достойны ль мы подобного почета?Черны мундиры, и чулки, и лица их,И тут же штатских агентов без счета.

Недюжинное рвенье обнаруживая,Один из них, картинно подбоченясь:«А ну-ка, покажи свое оружие!» —Бросает, мне, выпячивая челюсть.

Обидно за него, сержанта черного,Такую злобу вижу здесь впервые.Откуда это исступленье чертово?Поверят ли в Москве, что есть такие?

Чего скрывать? В дорогу взял, конечно, яОпасные свои боеприпасы:Ему я предъявляю ручку вечнуюС пером в броне из голубой пластмассы.

Смотри, гляди, мое оружье — вот оно.С ним три войны прошел, четыре стройки.Оно не куплено, оно не продано.Как пули в цель, должны ложиться строки.

Средь полицейских агентов сумятица,Не ожидали, что мы примем вызов.Сержант наемный неуклюже пятитсяИ в наши паспорта штампует визы.

Полиция и явная и тайнаяСтоит вокруг него угрюмой кучкой. ...Еще неделю править здесь Британии.Вот так мы и запишемВечной ручкой.

ЛЕЧУ В ХАНОЙ