Товарищ мой - Евгений Долматовский

МАЛЬЧИК, ГОВОРЯЩИЙ ПО-РУССКИ

В переулке рассохшемся, узкомИ кривом, как бобовый стручок,Вдруг меня окликают по-русски:— Камарада, возьмите значок! —

Наваждение! Что это значит?Здесь на русский был строгий запрет.Но смеется растрепанный мальчикС полной сумкой горячих газет.— Здравствуй! Кто ты?— Зовут меня Педро,Звали запросто Петей у вас.

В переулке, наполненном ветром,Вот какой я услышал рассказ:Как нагрянули ночью солдаты,Увели его мать и отца.Был тогда он соседями спрятан,А потом передали мальцаВ тяжеленные руки матросов,Поспешивших поднять якоря.Воздержитесь от лишних вопросов,О спасенье детей говоря.

Братство для коммунистов священно,Так в истории было и есть,Через тюрем толстенные стеныДолетит до товарищей весть:Волноваться о детях не надо,Русский лес их в объятия взял,И шумят корпуса интерната,Словно детский Интернационал.

Петя, Педро, ну вот ты и дома.Час Победы. Фашизму — конец!Встреча в гавани:Будьте знакомы —Это мама твоя и отец.

Все вокруг непривычно и странно.Эти желтые стены стары,И кудлатый кусок океанаВ амбразуре увидишь с горы.Лишь родившийся день этот светлыйВ новых схватках отстаивать вам.

— А пока я друзьям твоим, Педро,Пионерский привет передам.

«ГРАНДУЛА»

Народ — лишь он — хозяин.

О песне Свободы известно в казармах,Магнитная пленка доставлена в студию.Уже в Сантарене танкисты азартноСизалевой паклею драят орудия.На танках пойдут в Лиссабон капитаны,Когда эту пленку прокрутят по радио.Условным сигналом, призывом к восстаниюНазначена песня по имени «Грандула».

Ее сочинителя Жозе АфонсоДавно уже тайная ищет полиция.Строка пробивается лучиком солнца:«Народ лишь хозяин, моя смуглолицая!»За песнею слежка, за песней охота,Повсюду шпики расползлись, как тарантулы.Но голосом армии,Голосом флотаТы станешь сегодня, мелодия «Грандулы».

Фашизм лютовал здесь почти что полвека.Теперь уж нельзя ограничиться митингом.Надломится он, как подгнившая ветка,А может, хлестнет, распрямившись стремительно?Пожалуй, не зная всей степени риска,Готовые выйти на площадь парадную,Немного похожие на декабристов,Молчат офицеры в предчувствии «Грандулы».Они в Мозамбике, Гвинее, АнголеНа мушке винтовок держали колонии.На опыте горьком, позоре и болиВзрастили готовность сердца опаленные.

Вперед, Революция! Время настало,И музыка грянула, грянула, грянула —В смятенном эфире,Как голос восстанья,Призывно звучит долгожданная «Грандула».

Я к песне причастен в Советском СоюзеИ знаю, какая на рифме ответственность.От имени авторов текста и музыкПозвольте мне Жозе Афонсо приветствовать.К воротам дворцовым призвавшая танки,Народ черноглазый волнуя и радуя,Путем «Марсельезы»,Путем «Варшавянки»Шагай, португальская «Грандула».

ПИСЬМО ИЗ ЛИССАБОНА

Счастливый абсолютноСоветский офицерик,Вдыхая гарь салюта,Светло и чисто верит,Что навсегда задушенФашизмВчера в Берлине.И отпустило душу,И горе отбурлило.

Таким я был наивным,Такой я был простяга,Умытый майским ливнемНа Шпрее, у рейхстага.

Ах, как я был доверчив!Прошло всего три года,И начал мистер ЧерчилльВойну иного рода.Он, правда, не решилсяРвануться из окопов,Но снова тень фашизмаПростерлась над Европой.В боренье — высь и бездна.Из памяти могли лиТак, запросто, исчезнутьИспанские могилы?

В несчастий быстрой смене,Шагнув навстречу взрывам,Я пребывать не смеюБлаженным и счастливым!Опять грохочет утроНад миром обветшалым:Опять хохочут «ультра»Со свастики оскалом.И нет чужих событий,Нет посторонней драмы,—Удар хлыста в Гаити —На наших лицах шрамы!

За ту святую радость,Что в юности изведал,Всю жизнь сражаться надо,И не близка победа.Но принимает вызовНаивный офицерик:В падение фашизмаОн не напрасно верил.Без веры нет поэта!

А все-таки свободноЯ вам пишу вот этоПисьмо из Лиссабона!

РОМАНС О ДОН-КИХОТЕ

Над Испанией — король на вертолете!Современность — изо всех щелей и пор.Что я нового скажу о Дон-Кихоте,Об идальго, ведшем с мельницами спор?

Не о нем романс хочу сегодня спеть я(Устарели латы и копье),Славлю рыцарей двадцатого столетья,Представлявших поколение мое.

Из пятидесяти стран они приплыли,Прилетели и приехали сюда,Понимая, что сражаться надо илиУничтожит мир фашистская орда.

Всех героев я перечислять не буду,Но, поставив честь и совесть во главу,Назову Хемингуэя и Неруду,Матэ Залку и Кармена назову.

Назову еще танкистов и пилотов,Недостаточно прославленных пока,Всех отчаянных и добрых Дон-Кихотов(Санчо Панса в экипаже за стрелка).

Ничего, что на испанцев непохожи,Соответствуют, увидены сквозь дым.В Дон-Кихоты я просился чуть попозжеИ хотел бы навсегда остаться им.

Хоть пытайте, четвертуйте, ставьте к стенкеНе удастся переделать в жизни нас.Вот об этом в ритме старого фламенкоИ написан и исполнен мой романс.

БЕРЕТ

Испанцам расскажу, как умиралОбычно получавший жизнь в наградуЗа храбростьСинеглазый генерал,Которого я знал по Сталинграду.Он не всегда по форме был одет:Случалось, только вынырнув из боя,На кудри он натягивал берет,Отчаянно красивый сам собою.Но потому, что он летал как бог,Его никто ни в корпусе, ни в частиЗа нарушенье пожурить не мог —Ни комиссар, ни высшее начальство.

Нерусский старый головной уборУже лет тридцать как исчез куда-то.Года бегут — о чем тут разговор.И что берет для старого солдата?Но есть особый воинский учет,Срок жизни не предсказан в личном деле.Но пасаран!Он понял, что умрет Сегодня.Не в сраженье, а в постели.Когда в окне короткий вечер гас,Он улыбнулся вдруг, справляясь с болью,И попросил немедленно, сейчасНайти берет, небось побитый молью,И в госпиталь доставить.Дом вверх дном!Но как не выполнить последней воли?

Испанский тот берет нашли с трудомВ курсантском сундучке, на антресоли.

...Процессия осенней шла Москвой,И трубы медные вздыхали тяжко.Лежал берет на крышке гробовойВ соседстве с генеральскою фуражкой.

СВЕЖИЙ ВЕТЕР

"Я Родине предан и мыслью и делом..."

Я Родине предан и мыслью и делом,Но как-то неловко вести разговорО том, что в мороз прикрывал ее телом,О том, что руками цементный растворЗамешивал,Чтобы схватился фундаментНа месте былых глинобитных хибар,В поселках, что стали теперь городами,Кулеш деревянною ложкой хлебал.

Соавторы мы и участники чуда.Себе не изменим,С пути не свернем,Какой бы крутой ни была амплитудаМеж завтрашним и послезавтрашним днем.

И все-таки,Строгая даль идеалаЗовет, чтоб не смели расслабить сердцаНи пустопорожние речи бахвала,Ни вздохи глупца,Ни восторги льстеца.Останутся в соотношении тонкомМечта и действительность,Цель и маршрут.А честь славословья доверим потомкам —Когда-нибудь пусть нас добром помянут.

НАМ УДИВИТЕЛЬНО ПОВЕЗЛО