Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом что-то изменилось. Улыбки куда-то испарились, и в дискуссии стало безраздельно царить второе лицо. Слово «вы» («ты») по природе своей, конечно, не ругательное, но кандидаты нашли способ сделать его таковым. Дональд Трамп принялся кричать и перебивать оппонентку, превращая стенограмму тех дебатов в какую-то мрачную поэму. Иногда стенографистка так и не могла расшифровать и нормально записать, кто что говорит.
Трамп: Вы занимаетесь этим тридцать лет и только теперь начинаете думать о решениях.
Клинтон: Ну, на самом деле…
Трамп: Я верну… Извините. Я верну рабочие места. А вы не можете вернуть рабочие места.
Клинтон: Ну, на самом деле я об этом уже давно думаю.
Трамп: Ну да, тридцать лет уже думаете.
Клинтон: Нет, не так долго. Я думаю, мой муж неплохо поработал в 1990-х. И я много думаю о том, что из сделанного им сработало и как мы можем заставить это работать опять…
Трамп: Ну да, он одобрил NAFTA…[95]
Атмосфера в нашей гостиной тоже стала напряженной. Поначалу люди высказывались об услышанном: кто-то предлагал опровержение, кто-то занимался фактчекингом, кто-то бормотал «вот позорище» и «это невероятно», кто-то сокрушенно качал головой, кто-то сконфуженно посмеивался в полном недоумении. Но теперь воцарилась мертвая тишина. Единственным звуком, который слышался в комнате, был звук ерзанья людей на стульях и диванах. Мы, без сомнения, стали свидетелями какого-то бурлеска, клоунады, но в основе ее лежало что-то совсем не смешное.
Клинтон: У меня такое чувство, что к концу этого вечера меня будут обвинять во всем, что когда-либо было кем-либо сделано.
Трамп: Почему бы и нет?
Клинтон: Почему бы и нет? Действительно, почему бы и нет? [Смеется.] Знаете, просто вступайте в дебаты и говорите еще больше безумных вещей. Так вот, позвольте мне сказать, что это абсолютно…
Трамп: Нет ничего безумного в том, что нашим компаниям не позволяют возвращать свои деньги в свою страну.
Когда дебаты закончились, друзья разом загалдели, пытаясь найти хоть какие-то плюсы. «Это был расчет, – сказал Иона. – Это было грязно и некрасиво, но ни один здравомыслящий человек из тех, кто это видел, не скажет, что он выиграл эти дебаты». А другой гость отметил, что после некоторого выкручивания Трамп все же сказал, что примет итоги выборов независимо от их результатов: «Я хочу сделать Америку снова великой. И я в состоянии сделать это. Но не верю, что Хиллари это сможет. Однако мой ответ таков: если она выиграет, я полностью ее поддержу».
И все же что-то в тех дебатах очень сильно меня встревожило. Когда я сам дебатировал, я бывал в подобных раундах, в раундах, где моими соперниками были задиры и хулиганы; они точно так же лгали, кричали, перебивали, клеветали, а затем утверждали, что это сфальсифицировано. Они вытворяли такое, чего нормальные люди не могут и представить, но их было трудно победить. Они порой обходили даже лучших соперников. Эти люди могли победить.
Те президентские дебаты заставили меня осознать и еще кое-что: задиры выигрывали дебаты, не отходя от формата, а, по сути, беря его в заложники. Они использовали фактор состязательности, чтобы без каких-либо правил молотить оппонента, и применяли риторику не для усиления своих доводов, а для уклонения от доводов другой стороны. Они использовали преимущество открытости дебатов к разным идеям, предлагая идеи откровенно лживые и клеветнические. Казалось, они демонстрировали нам некоторую слабину в самом этом виде деятельности, наглядно показывая, что дебаты – в том виде, в каком их используют они, – могут быть вредоносной силой.
Позже, когда гости начали перемещаться по комнате, а звуки телевидения сменились музыкой, мы с Фанеле остались сидеть на диване. Горы записок, которые мы набросали у своих ног по ходу просмотра трансляции, готовясь к работе над будущей статьей, все больше казались нам бессмысленными. У нас создалось четкое впечатление, что трактовать события последних девяноста минут как нормальные дебаты нечестно, но объяснять, что они выявили в нашем любимом виде деятельности… это уже слишком. Статью мы так и не написали.
* * *В 1831 году Артур Шопенгауэр, немецкий философ сорока двух лет от роду, закончил писать одну из самых странных работ в его творческом наследии. Этим трудом, так и не опубликованным при его жизни, было пособие по ведению споров.
Шопенгауэр был человеком вспыльчивым, склонным к ссорам с коллегами, издателями, соседями и даже случайными людьми на улице. Будучи молодым академиком Берлинского университета, он часто затевал драки с знаменитым Георгом Гегелем, которого позже описал как «плоскоголового, безвкусного, тошнотворного, неграмотного шарлатана»[96]. Эту бескомпромиссность Шопенгауэр привнес и в свой трактат о дебатах, озаглавленный «Искусство побеждать в спорах», на немецком языке Eristische Dialektik.
Трактат начинается с определения: эристическая диалектика – «это искусство спорить, притом так, чтобы остаться правым, – следовательно, per fas et nefas (правильно или неправильно)»[97]. Далее в нем описываются тридцать восемь недобросовестных уловок для успеха в спорах, от незаметной смены темы до выведения оппонента из себя. И какой же прием, по мнению автора, лучший? Заявить о победе, несмотря на поражение. Если твой противник застенчив или глуп, а сам ты обладаешь большой наглостью и сильным голосом, этот прием может легко принести успех.
У Шопенгауэра, надо сказать, было довольно мрачное представление о мире, что красной нитью проходит через всю эту книгу. В семнадцать лет молодой немец сравнивал себя с Буддой, впервые столкнувшимся с болезнью, болью и смертью. «Этот мир не может быть делом некого всеблагого существа, это, несомненно, дело какого-то дьявола, который привел людей в этот мир, чтобы злорадствовать, видя их страдания»[98] – вот его вывод. Кстати, он сказал это в 1805 году, когда его отец утонул в канале недалеко от их дома в Гамбурге.
Этот пессимизм распространялся и на взгляды Шопенгауэра на других людей. В том же трактате он писал, что плохие споры – следствие «естественной низости человеческой натуры»[99]. Будь мы, люди, предельно честны при каждом обмене мыслями, безусловно, мы «единственно старались бы добиться правды». Но на самом деле мы тщеславны, и именно в такие минуты порока нам свойственны «болтливость и врожденная недобросовестность»[100]. Короче, даже если какой-то спор начался добросовестно, он просто не может оставаться таковым долгое время.
Самое распространенное прочтение этого трактата заключается в том, что это пародия. Что Шопенгауэр клеймил недостойный способ, которым большинство людей ведут споры, позаимствовал голос недобросовестного наставника. «Нечего заботиться об этой правде»[101], – призывает он, да еще и проводит аналогию между эристикой и фехтованием. Что привело к дуэли, не так уж и важно: «Наносить и отражать удары – вот что больше всего интересует учителя»[102].
Но в каждой пародии таится вечная загадка; суть ее в том, насколько она мотивирована цинизмом либо идеализмом автора. Выбрав такой жанр, считает ли Шопенгауэр, что лучший спор возможен, и старается ли своей едкой сатирой подтолкнуть нас в нужном направлении? Или он думает, что все люди в глубине души – недобросовестные эристики?
В книге есть некоторые указания на то, что Шопенгауэр не считает нас совсем безнадежными. В самом начале трактата он пишет, что понимание путей эристика может помочь нам защитить правду от его нападок: «Диалектика [эристическая] же необходима тогда, когда мы правы, чтобы мы могли защищать эту правоту; с этой целью необходимо знать все некрасивые, искусственные приемы, чтобы суметь отражать их, и даже очень часто пользоваться ими, чтобы сокрушить противника его же оружием»[103].
В сущности, Шопенгауэр предполагает,
