Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу - Коллектив авторов

Однако, как правило, цесаревича Николая Александровича быстро узнавали. Каждому хотелось увидеть царского сына, ведь, как уверяли спутников наследника в Чебоксарах, «цари к нам не ездят, только патреты доходят»{616}. Скопления людей нередко приводили к давке. «Москвичи любят делать опыты над упругостью ребер приезжих, – с неизменным юмором вспоминал Рихтер в 1866 г. в письме Б. Н. Чичерину. – Знаю это по опыту и удивляюсь, что уцелел»{617}. Тем не менее выражение народных чувств приятно поражало спутников наследника. «Не берусь описывать восторга и криков встречавших цесаревича, с каждым городом это увеличивается, так что скоро я не буду находить выражений, подходящих к действительности», – писал Рихтер в 1863 г. из Ярославля{618}.

Образ наследника, выведенный пером Рихтера, выглядел чрезвычайно привлекательно. Цесаревич Николай Александрович проявлял внимание к подданным своего отца и старался исполнять его наставления. Благодаря депутацию жителей Белозерска, писал Рихтер, «цесаревич внятно и громко отвечал, высказав, очень удачно, в немногих словах то, что ваше величество поручило цесаревичу говорить в подобных случаях»{619}. Великий князь проявлял сочувствие к тем, несчастью которых становился свидетелем, и нередко конфузился, посещая женские учебные заведения, что казалось естественным для молодого человека его возраста.

Обилие симпатичных черт в образе цесаревича, видимо, вынуждало автора журнала описывать их посредством передачи чужой речи. Так, Рихтер цитировал услышанный им разговор двух дам: «Ну, пойдем же, ведь ты видела его? Ну, он миленький, теперь пойдем спать»{620} и реплики женщин: «Приведет ли Бог его увидеть еще раз, дайте нам на него поглядеть»{621}. Особую роль играло одобрение народом действий наследника. В 1861 г. цесаревич спрыгнул в трюм баржи, «не дождавшись сходни». «Мне, – писал Рихтер, – удалось слышать лестный отзыв, вызванный этим подвигом: “Ишь ты, совсем не форсистый”»{622}. Довольный наследник писал императрице Марии Александровне: «“Не фарсистый в[еликий] князь” останется моим нижегородским почетным титулом, которым я вправе гордиться»{623}. Журнал Рихтера становился, таким образом, инструментом формирования самосознания цесаревича, который смотрел в журнал будто в зеркало и воспринимал себя через призму данных в журнале оценок. Это еще раз объясняет взятую Рихтером вольную тональность и старание избежать формализма в повествовании.

В современной исследовательской литературе описания августейших путешествий часто рассматриваются в качестве одной из форм репрезентации монархии{624}. Однако изучение бытования журналов Рихтера показывает, что в данном случае образ путешествовавшего наследника и встречавшей его России создавался в первую очередь не для широкой публики, а для членов Российской императорской фамилии. Отправившись в сентябре 1863 г. в путешествие по России, Александр II получил журнал Рихтера, а затем послал его великим князьям Александру и Владимиру Александровичам в летнюю императорскую резиденцию с карандашной надписью: «По прочтении положить на мой стол в кабинете в Ц[арском] С[еле]»{625}.

«С большим интересом читаем журнал Д. Б. и восхищаемся его красноречием», – писал великий князь Владимир Александрович старшему брату{626}. «Браво Рихтеру и его журналу», – восклицала императрица Мария Александровна{627}. Цесаревич же, как он писал матери в 1861 г., старался «составлять письма так, чтобы они, говоря во многом то же, что и журнал Рихтера, в то же самое время говорили еще и другое и представляли разнообразие»{628}. Впрочем, в 1863 г. наследник писал великому князю Александру Александровичу, что он и его спутники «набрались стольких впечатлений, видели так много любопытного, что рассказывать подробно и обстоятельно можно только в журнале, подобном журналу Д. Б.»{629}.

Обилие подробностей в журналах Рихтера имело и педагогическое значение. Воспитательные усилия состоявшего при наследнике полковника были направлены, в частности, на формирование у великого князя чувства долга и понимания собственных обязанностей. В конце путешествия 1861 г. Рихтер и попечитель наследника граф С. Г. Строганов «имели очень серьезный разговор» с цесаревичем и «выразили надежду, что он примется настоящим образом за работу в Царском Селе и что путешествие и неизбежное рассеяние не будут иметь влияния на занятия»{630}. Прочитав эти строки и зная, что их будет читать его отец, Великий князь Николай Александрович постарался оправдать надежды Рихтера, Строганова и, в конечном счете, Александра II, писавшего сыну: «Надеюсь, что путешествие твое послужит тебе в пользу для будущей службы твоей России»{631}. Император ссылался на слова Николая I, который, умирая, напутствовал своего старшего внука: «Служи России»{632}. Подготовкой к этой службе являлись путешествия по России и учебные занятия наследника престола.

Несмотря на то, что Рихтер выполнял педагогические функции, между ним и его подопечным были самые теплые отношения. Так, например, по словам Рихтера, 1 августа 1863 г. «его высочество со всеми спутниками разбудил меня серенадою, узнавши, что это день моего рожденья; я чрезвычайно был тронут любезным вниманьем»{633}. «В духе», «очень терпелив», «отличный товарищ в путешествии», – характеризовал Рихтера наследник в письме к матери{634}. Близость и доверие цесаревича и Рихтера отмечали современники. «Я внимательно всматривался в их отношения и не мог ими налюбоваться, – вспоминал Б. Н. Чичерин, – с одной стороны постоянная, неусыпная заботливость, преданность без малейшего угождения, мягкость без уступчивости, неустанное стремление воздержать все мелкое и дурное, направить молодую душу на все хорошее, внушить искреннее и благородное отношение к людям и вещам; с другой стороны горячая, нежная, почти женская привязанность, самое чуткое внимание, самая ласка, в которых ясным пламенем светилась чистая и любящая душа привлекательного юноши. Глядя на них, – заключал Чичерин, – нельзя было не полюбить того и другого»{635}.

Однако ранняя смерть цесаревича Николая Александровича в 1865 г. прервала его отношения с Рихтером, а путевые журналы, которые тот вел, вместо веселых воспоминаний стали вызывать грусть о подававшем надежды юноше. В конце 1865 г. князь В. П. Мещерский, собиравшийся составить очерк жизни покойного цесаревича, просил у императора разрешения пользоваться журналами путешествий наследника «для заимствования некоторых в них подробностей»{636}. Судя по всему, этот очерк так и не увидел свет, однако значение журналов О. Б. Рихтера для изучения воспитания и образования одного из самых способных наследников российского престола трудно переоценить. Живой и иронический характер журналов не помешал им послужить основой официальных отчетов о путешествиях цесаревича, хотя в первую очередь эти тексты были предназначены для императорской семьи. Александр II, императрица Мария Александровна и молодые великие князья с удовольствием читали журналы Рихтера, чей своеобразный стиль, как кажется, замечательно передает атмосферу, в которой складывались представления цесаревича Николая Александровича о России.

О. В. Соколовская. В гостях у королевы эллинов Ольги: вторая половина XIX – начало XX вв.[18]

Королева эллинов Ольга, урожденная великая княжна Ольга Константиновна (1851–1926), дочь великого князя Константина Николаевича (1827–1892), еще в 1867 г. в 16-летнем возрасте была выдана за молодого греческого короля Георга I (1845–1913)[19]. Полюбив свою новую родину – Грецию, прекрасно зная ее народ и язык, она все же очень скучала по России. Поэтому гости, особенно члены ее большой императорской семьи, всегда были для нее истинной отрадой. Ольга Константиновна слыла очень общительным, умным, доброжелательным человеком и радушной хозяйкой, но добраться из Санкт-Петербурга в Афины в те времена было нелегко: кружным путем через Европу, затем из итальянских портов по морю; и второй вариант – на поезде до Крыма, а потом на корабле до Пирея. Гораздо чаще родственники встречались в Европе, и лишь немногие приезжали в Грецию.

Гостей принимали в королевских дворцах в Афинах и на о. Корфу, а чуть позже в летней резиденции, расположенной недалеко от столицы – Татое. Афинский дворец (в котором ныне заседает парламент) представлял собой массивное четырехэтажное здание с небольшим портиком в центре. Он был построен в 1830-е годы баварскими архитекторами, которых привез с собой 17-летний принц Оттон, ставший королем Греции[20]. Автор знаменитого «Путешествия на Восток» князь Эспер Ухтомский так описывал дворец в 1890 г.: «Простотой и спокойствием веет от королевского столичного местопребывания – Базиликона. Массивный беломраморный дворец с колоннами […] высится над главной площадью, окаймленной лучшими гостиницами и кофейнями. К площади спускается бульвар, по которому постоянно движется много народа. В четырехугольнике между растущими олеандрами, мягко стелется мурава. За резиденцией их величеств поднимается благородно очерченная гора Ликабет с часовнею св. Георгия. […] Внутри дворца покои соединяются длинными и очень высокими коридорами. Размер комнат везде огромный. Тишина в Базиликоне почти не нарушаемая»{637}.