Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу - Коллектив авторов

В непосредственной связи с длительностью перемещения в пространстве находилась финансовая сторона вопроса. Так, членам свиты, чинам и служителям, которые отправлялись вместе с наследником в путешествия по России (1861, 1863), выдавались подъемные деньги{595}. Поездки же цесаревича в Гапсаль (1859) и Либаву (1860), «по высочайшему государя императора повелению, считались загородными пребываниями», в связи с чем подъемные деньги не выдавались{596}. Таким образом, критерием классификации путешествий и поездок по России наследника престола в конце 1850-х – начале 1860-х гг. можно считать продолжительность перемещения по стране и количество его этапов, а одним из маркеров этой классификации – выдачу подъемных денег членам свиты.

Написанные во время путешествий журналы были более богаты путевыми подробностями, чем аналогичные описания поездок, ведь в последнем случае значительный объем текста оказывался посвященным не перемещению в пространстве, а «пребыванию» в конкретном населенном пункте. Поэтому наиболее любопытными журналами О. Б. Рихтера представляются те, которые он написал в процессе путешествий по России с цесаревичем Николаем Александровичем в 1861 и 1863 гг. Во время первого путешествия наследник в сопровождении небольшой свиты побывал в Москве, Владимире и Нижнем Новгороде, откуда по Волге отправился в Казань. В 1863 г. цесаревич совершил плавание по Волге и Дону, а также посетил Крым и Закавказье. Насыщенность маршрутов предполагала яркие путевые впечатления, которые фиксировал Рихтер.

Новые впечатления нередко казались путешественникам комичными. Однако тактичный Рихтер поначалу опасался шутить в тексте, предназначенном для прочтения не столько его спутниками, сколько самим императором. По просьбе Рихтера это опасение постарался развеять цесаревич Николай Александрович, писавший отцу в 1861 г.: «Д. Б. сначала не решался писать тем юмористическим тоном, который мы, наконец, убедили его принять для описания разных более или менее забавных и оригинальных случаев, составляющих так часто всю прелесть дороги». «Не правда ли, милый Папа, – продолжал наследник, – мы имели резон[16] желать, чтобы наш дневник, который, я убежден, Тебя интересует, как можно более соответствовал своему назначению, т. е. как можно рельефнее и живее изображал Тебе наше странствие»{597}. Склонный к юмору великий князь не хотел, чтобы журнал его путешествия напоминал сухой и официальный камер-фурьерский журнал.

Действительно, журналы Рихтера свидетельствуют, что описания августейших путешествий могли быть не только официозными или сатирическими (как под пером А. И. Герцена{598}), но и ироническими. Свойственную Рихтеру легкую насмешливость отмечали знавшие его современники, а Б. Н. Чичерин вспоминал, что тот «любил отпускать плохие каламбуры»{599}. Впрочем, журнал полковника был оценен Александром II, отвечавшим старшему сыну: «Поблагодари Рихтера за журналы, которые мы читали с любопытством»{600}.

Одним из самых занимательных эпизодов показалось членам императорской семьи поведение цесаревича Николая Александровича на прощальном обеде в Нижнем Новгороде 14 августа 1861 г., описанное Рихтером. Цесаревич встал из-за стола до окончания обеда, чем лишил всех присутствующих возможности отведать десерт. «Зачем между нами не было 2-го Гогарта, чтоб схватить различные выражения лиц, – патетически восклицал Рихтер, – тут было смятение, невозмутимое спокойствие, живой упрек, обманутые надежды, удивление, одним словом, картина, достойная карандаша великого художника». Описание обеда, «на котором Н[иколай] А[лександрович] отличился», вызвало «самое сильное одобрение» у его братьев, которым Рихтер позже читал журнал путешествия{601}. «Выходка на нижегородском обеде» позабавила и императрицу Марию Александровну, написавшую об этом старшему сыну{602}. Впрочем, цесаревич быстро исправил свой промах. Уже в Казани он позволил сотрапезникам «совершенно спокойно насладиться не только пирожным, но даже и десертом»{603}.

Несмотря на иронично-юмористический характер, журналы Рихтера стали основой для официальных сообщений в печати о путешествиях цесаревича Николая Александровича. Так, статьи под названием «Путешествие Государя Наследника Цесаревича», появившиеся в сентябре 1861 г. в газете «Северная пчела», имели дословные совпадения с журналом Рихтера, хотя очевидно, что текст оригинала был расширен за счет дополнительных деталей, а также подвергся редактированию{604}.

Журнал Рихтера послужил началом и для «Писем о путешествии Государя Наследника Цесаревича по России от Петербурга до Крыма». В 1863 г. цесаревича Николая Александровича сопровождали профессора И. К. Бабст и К. П. Победоносцев. Они посылали описания путешествия своего бывшего ученика в ставшую чрезвычайно популярной газету «Московские ведомости». На следующий год Бабст и Победоносцев дополнили газетные публикации и выпустили их под одной обложкой, поставив свои подписи под предисловием к книге{605}. То обстоятельство, что Бабст и Победоносцев присоединились к свите путешествовавшего цесаревича лишь через 11 дней после его отплытия из Петербурга, не помешало исследователям считать авторами «Писем о путешествии» исключительно профессоров{606}. Однако сопоставление первых двух глав «Писем» с журналом Рихтера приводит к выводу о несомненной зависимости текста Бабста и Победоносцева от посланий состоявшего при наследнике полковника.

Так, Рихтер с иронией писал Александру II, что наряд увиденных им шлиссельбургских крестьянок «чрезвычайно дорог, если верить тому, что жемчуг, украшающий повойники, настоящий»{607}. Слова Рихтера были немного отредактированы для газетной публикации, а затем попались на глаза А. И. Герцену. Сам любитель каламбуров, Герцен не распознал иронии и решил, что «летописец путешествия наследника» посчитал жемчуг неподдельным{608}. Шутка Рихтера, адресованная императору, не соответствовала канону описаний августейших путешествий и поэтому была непонятна широкой аудитории.

Путевая корреспонденция цесаревича Николая Александровича также была неясна без журнала Рихтера. «Ездил с дамами и старым бардом в Соломенное[17]», – лаконично телеграфировал наследник Александру II из Петрозаводска 16 июня 1863 г.{609} «Из твоей депеши, – писал брату 16-летний великий князь Владимир Александрович, – мы никак не могли понять, что ты подразумеваешь под старым бардом. Только поняли, получив журнал»{610}. В журнале же Рихтер подробно описал встречу цесаревича со слепым сказителем былин, которого слушали путешественники во время поездки на пароходе в живописно расположенное село Соломенное{611}.

В ходе путешествий цесаревич Николай Александрович общался с широким кругом людей, начиная с губернаторов и заканчивая крестьянами. Встречи с ними нашли отражение в журнале состоявшего при наследнике полковника, а описания этих встреч были не лишены комичности. Так, в 1863 г. крестьяне Владимирской губернии никак не могли определить, кто из приехавших офицеров был царским сыном. Сопровождавший цесаревича художник А. П. Боголюбов предложил одной из крестьянок отгадать, «который из двух сидевших в коляске наследник». «“Должно быть, молоденький, – отвечала она, – он такой пригоженький, другой бородатый, непригожий, да и поподлее”. Я попрошу позволение не называть другого», – смеялся Рихтер, так как именно он находился в одном экипаже с цесаревичем{612}. «Комплимент бабы» рассмешил и императрицу Марию Александровну{613}. Аналогичный случай произошел в 1861 г. в московском Новодевичьем монастыре, который накануне визита наследника посетил его брат великий князь Александр Александрович. «Приезд наш, – писал Рихтер, – переполошил весь монастырь, долго не знали, кто мы такие, пока я, наконец, объяснил, в чем дело, и тут еще некоторые старушки не могли скоро сообразить, уверяя меня, что наследник у них был вчера»{614}.

Эти случаи показывают, что «неузнаваемость» августейших особ во время их путешествий была не только типологическим фольклорным клише, но и имела место в действительности. Вероятно, свою роль в этом играло низкое качество многочисленных изображений членов Российской императорской фамилии, а также то, что народные представления о высочайших особах далеко не всегда были верными. Так, крестьянин Кинешемского уезда Костромской губернии Власий Васильев, адресуя в 1863 г. свое прошение наследнику, обращался к нему по имени его отца: «Ваше императорское высочество великий князь Александр Николаевич!»{615}