Помощник. Книга о Паланке - Ладислав Баллек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рестораны и кафе манили Речана: проходя мимо, он потягивал носом воздух, вдыхал теплые запахи кухни, пивных, ароматы черного кофе и духов, но посидеть там не решался, нет, к этому он не был приучен. Было жаль терять время, к тому же он не умел перекинуться словцом с малознакомыми людьми, не умел пользоваться меню, не разбирался ни в винах, ни в ценах. Как-то раз в привокзальном ресторане заказал себе кофе и, переливая его из металлического сосуда в чашку, забыл придержать ложечкой гущу, кофе сначала вообще не тек, но, когда он наклонил сосуд, он весь вылился на чистую скатерть. Речан перепугался, бросил на стол крупную купюру, о чем впоследствии долго сожалел, и «по-английски» смылся. И еще много лет спустя, вспоминая этот маленький эпизод, он испытывал страх. С тех пор он всегда нервничал и чувствовал себя неуверенно за чужим столом.
Он поел, вымыл посуду, покурил, вздремнул, наслаждаясь тишиной, нарушаемой только тиканьем часов да шуршаньем ветерка в листве, и на минутку вышел в сад. Скрытый в теплой, прогретой солнцем зелени, он прислушался к звукам города, неторопливым и вялым, и снова закурил. Потом его одолело желание тихонько что-нибудь спеть. Не долго думая, он начал насвистывать, но свист как-то не вязался с этим окружением — вспомнилось поверье, что на тех, кто не был на святой мессе в воскресный день, вот так в лесу шипят змеи. Испуганно оглянулся и тихонько затянул на горский манер: «Ах, за что меня чабан кля-ал…» Это была несмелая попытка. Продолжал он уже громче: «Ах, за что меня чабан кля-ал, что я дома не ночева-ал, а ночевал у своей милой, этой ночкой поза-апрошлой».
На душе полегчало.
Речан шел по Торговой улице, вдыхая уличные запахи. За открытыми окнами еще звякала посуда, плескала вода, звучало радио. Кое-где слышался говор, звон стаканов. Пахло кофе, булочками с ванилью. По запахам, которые доносились из домов на улицу, Речан определял, что там сегодня готовили на обед, что пекли и жарили. Пахло говяжьими и овощными супами, шницелями, жарким, гусятиной, утятиной, индейкой, компотами, салатом с уксусом, маринованными огурцами. И конечно, зеленью, ошпаренной травой, землей из садов и цветами, цветами, цветами, как будто здесь стоял вечный Троицын день. Ах, этот душный запах сирени! Кое-где тянуло конюшней и колесной мазью, кое-где резко пахло бензином, машинным маслом, разогретыми шинами и лаком. Он различал и другие запахи, которых не мог определить. Это были запахи людского жилья, в каждом доме свои, обусловленные тысячами различий, какие присущи только людям: например, количеством рубашек или вероисповеданием. А взятые вместе, они создавали типичный запах той или иной улицы.
Так он дошел до мясной и, проверив потихоньку замки на жалюзи, вздохнул спокойно. Осторожно подошел к воротам, заколебался, входить ли во двор, но тут начала лаять собака. Видно, заметила в подворотне носки сапог и рванула вперед. Ее громкий лай, словно бы немного замедленный и ленивый, буквально гремел под сводами ворот, и Речан решил сунуть ключ в замок. Собака учуяла его, заскулила и, виляя хвостом, впустила внутрь.
— Рекс, — приветливо сказал мастер, довольный его бдительностью.
Они вошли вместе, но собака, сделав несколько шагов, побежала вперед. Солидно, как и положено сенбернару.
На заборе бойни сушились выстиранные рогожи из производственного зала и белые простыни, которыми прикрывали мясо. Рядом с ними было прислонено большое домашнее корыто, с которого еще стекала вода. На скамье под окнами первой комнаты сидел Волент в трусах, с мокрой головой — вероятно, только что вымывшийся. Он, покуривая, обсыхал на солнышке, у ног его стоял стеклянный кувшин с вином. В руках он держал старую книгу большого формата, иллюстрированную венгерскую хрестоматию с картинками, изображающими рабочие инструменты, оружие, крепости, силачей и шутов, лошадей, коров, ландшафты, хутора, королей, императоров… Читая, он с довольным видом потирал себе грудь и шевелил пальцами ног.
Заметив мастера, он развел руками, засмеялся, проворно вскочил и, осторожно наступая на пятки и края ступней, побежал на кухню, вернулся со стаканом и тарелкой, на которой лежал нарезанный ломтиками сыр.
— Мештерко, рванем по одной, а? — крикнул он, показывая стакан.
— Рванем, — ответил Речан с улыбкой, потому что это словечко ему нравилось, и взял стакан.
— Иногда не мешает и выпить, — сказал Волент, как говорили здесь все, и налил.
Речан сел, чокнулся с Волентом, отпил и начал гладить собаку. Ему стало очень спокойно. Он жмурился на солнце, помаленьку отпивал, дыхание у него стало ровным, словно он избавился от дурноты.
— Человеку нехорошо, когда он один, — сказал Речан.
Волент согласно кивнул и, к слову, не желает ли мештерко пойти «на пляж» смочить ноги, сразу же перешел к торговым делам. Он признался, что добрых полдня, с тех пор как вернулся из «Централа», все думает о Полгаре, который в Паланке — мясник номер один. Это давно не давало ему покоя, хотя он и старался не показывать вида. Вот и теперь он ломает голову, как бы спихнуть Полгара и самим занять то местечко. Речан довольно скоро уразумел, почему он рассказывает ему об этом.
Волент не скрывал, что по части предприимчивости он заткнет за пояс любого Полгара: он более находчив, смел и хитер. Но даже вместе с Речаном им до Полгара далеко, если говорить о положении в обществе. Этот мясник, к примеру, славится разведением канареек и выращиванием роз, в его доме на виноградниках собираются лучшие люди города, у него обаятельная жена, дочь бывшего землевладельца Булдоффера, по паланкским меркам богатого и, не в пример другим землевладельцам, разумного и воспитанного. Полгаров всюду приглашают (это Волент как-то особенно подчеркнул), жена его в роскошных вечерних туалетах, сам он — во фраке, говорят, он остроумный собеседник, играет на рояле и поет, фамилию его печатают большими буквами на футбольных плакатах вместе с именами главных покровителей паланкской футбольной команды, он на свои средства содержит трех игроков, одевает их, кормит и поит и, поскольку у него детей нет, дарит игрушки и оказывает всяческую помощь детскому дому, детской площадке для игр, не забывает жертвовать и на ремонт костела, помогает беднякам, погорельцам и детям из бедных семей, которые идут к первому причастию, соглашается быть крестным, дарит своим крестникам часы. Будучи ревностным католиком, что имеет в этом в основном католическом городе значение, он в то же время покровительствует скаутам. Всегда мило болтает с детьми и ведет себя так естественно, что почти никто не пытается усмотреть в этом расчетливую игру, хотя, конечно, все это приносит ему чрезвычайную выгоду. Он один из самых богатых людей в городе, человек весьма уважаемый и почитаемый. И кажется, кроме Волента, никому из мясников и в голову не придет ему завидовать. У Полгара какой-то родственник в главном продовольственном ведомстве, видный член демократической партии[41], который добывает для него удойный скот. На его имя приходят вагоны со скотом из национализированных поместий, а как-то раз пришел вагон из чешского пограничья. Этот самый демократ довольно часто наезжает в Паланк, главным образом в сезон охоты на зайцев, фазанов, кабанов, косуль или уток. Конечно, приезжает и в другое время, чтобы проехаться по городу со своим протеже и его супругой на огромном лимузине марки «Додж». Никому не известно, как Полгар благодарит его, но люди не без основания предполагают, что они делятся прибылью. Этот лысый господин, конечно, свое получает. Нужно сказать, что родственные отношения паланкского богача с братиславским политиком приносили выгоды и остальным мясникам, в том числе и Воленту с Речаном. Все, кто с ним ладил, всегда бывали предубеждены, ежели в город снаряжался с проверкой какой-нибудь госконтроль. Полгар благодаря родственнику и знакомствам в районном центре всегда заранее знал обо всем и бескорыстно сообщал это коллегам. Даже начальник станции и владелец городской бензоколонки, что стояла на отшибе, звонили Полгару, сообщая о приезде в Паланк подозрительных людей, а уж об остальных мясниках заботился сам Полгар. Так он, собственно говоря, держал всех своих собратьев в кулаке, никто из них не рискнул бы, боже упаси, его прогневать. Сюда, в их мясную, тоже прибегал ученик Полгара с известием, когда должен был появиться кто-то из Экономического контрольного управления, так что Волент пикнуть не смел, ведь у них-то с Речаном опекуна не было. Но Волента раздражала такая зависимость, и он все время раздумывал, как бы обскакать конкурента.
Слушая такие речи, Речан долго не подавал голоса, только рассеянно гладил собаку. Думать об этом ему не хотелось. Для него Полгар был избранный человек, счастливчик, самой судьбой предопределенный стоять во главе всех паланкских мясников, и он ничего против этого не имел, ему даже казалось, что сам-то он стоит в этом ряду слишком высоко. И Речан ответил: