Спи со мной. Грёзы - Натали Стердам

пес. Он устраивается у горящего камина, дополняя картину идеального вечера в кругу друзей и близких. Мне наливают вино и приветствуют с искренней радостью, но вместо того, чтобы расслабиться и насладиться едой и приятной компанией, я вдруг тону в сосущей пустоте – настолько холодной, что хочется отодвинуть тарелку и убежать из этого дома, от этой прекрасной семьи, так не похожей на мою.

У меня не было ни собаки, ни отца, ни сестер, ни совместных ужинов, ни обсуждения выпускного, ни семейных праздников по случаю удачно сданных экзаменов. Их заменили одинокие вечера, наркотики, алкоголь, бегущая от реальности с помощью гаданий мама и случайные связи. Винить в том, что все сложилось так, как сложилось, некого. Однако я испытываю невыносимую горечь от того, что вижу нормальную жизнь лишь в рекламе стирального порошка, а когда оказываюсь среди обычных людей, ощущаю себя вором, укравшим право быть здесь у кого-то другого.

Вино помогает отвлечься. Между вторым и третьим бокалом я вспоминаю, что не рассказала о случившемся Зейну, и открываю мессенджер.

«Привет, мистер джинн. Придумал план, как вытащить меня из задницы? Надеюсь, что да, потому что Асаф в Осло, и он был в моей квартире».

Жду пару минут, но сообщение по-прежнему отмечено непрочитанным, и я убираю телефон в карман. Удивительно: ничего не изменилось, но мне лучше. Чокаюсь с протянутым бокалом, и улыбаюсь. Пусть я и не принадлежу нормальному миру, но есть и другие миры, в которых я не чувствую себя чужой.

После ужина Ян провожает меня в спальню для гостей.

– Если тебе что-то понадобится, моя комната здесь. – Проходя по коридору, он показывает на дверь с шутливой табличкой «Пещера вождя».

Мне становится интересно, где живет самый популярный певец Скандинавии.

– Прозвучит очень навязчиво, если я попрошу об индивидуальной экскурсии в святая святых Яна Свенссена?

– Для тебя – все, что угодно. Главное, не утаскивай мои футболки, чтобы продать фанаткам. – Смеется он.

Недоверчиво поднимаю бровь.

– Такое случалось?

– Были прецеденты, – уклончиво отвечает Ян и приглашает меня внутрь.

Свет зажигается, и я моментально понимаю, что комната принадлежит ему. Все здесь отражает характер хозяина. Все здесь – музыка. Царство, заполненное нотами, пластинками, исписанными строчками из песен тетрадями. Рядом с электрогитарой стоит акустическая, на столе лежат большие наушники. На стенах висят плакаты с изображением Queen, Pink Floyd, Deep Purple, Uriah Heep.

– Здесь немногое изменилось за последние пять лет, – говорит Ян, с нежностью гладя гитарный гриф. – Я специально ничего не выкидывал – каждая вещь что-то значит. На этой гитаре я учился играть, когда мне было тринадцать. А тот старый выцветший плакат купил на первые заработанные деньги.

– Не комната, а коллекция экспонатов. – Шучу я. – Кто знает, вдруг однажды из этого дома сделают мемориал и начнут продавать билеты, как в «Грейсленд» Элвиса Пресли?

– Надеюсь, это никогда не произойдет, – серьёзно отвечает Ян.

Похоже, он действительно не хочет, чтобы фанаты создали музей его имени.

– Что с тобой не так, Ян Свенссен? – спрашиваю я, испытующе глядя в его лицо. – Ты не зазвездился, став кумиром всей Европы, общаешься так, будто это не твои альбомы занимают первые места в чартах. Не суперзвезда, а парень с соседней улицы. Так не бывает.

Ян подходит к зеркалу, раму которого украшают полароидные снимки. Он берет один и, не оборачиваясь, спрашивает:

– Помнишь песню на концерте, единственную, которую я сыграл на акустике?

По коже бегут мурашки, стоит мысленно вернуться в тот вечер, когда Ян пел, а я ощущала себя бессовестно живой. Запах талого снега весной, залитый солнцем город, переплетающиеся пальцы, северное море на неотправленной открытке, стекающий по подбородку сок грейпфрута, стоящий в бухте парусник, женский смех, украденный поцелуй, букет белых хризантем, случайная встреча на мосту, замерший в уголках губ смех, надежда на то, что однажды двое найдут друг друга, повернув время вспять.

– Конечно, я помню.

Ян протягивает мне фотографию, на которой запечатлен он, совсем юный, обнимающий худую девушку в белом платье. Девушка придерживает поля широкополой шляпы и смеется.

– Ее звали Оливия. Мы были друг у друга первыми. Во всех смыслах. – Печальная улыбка застывает в уголках его губ. – Разделили вместе первый поцелуй, первую ночь, первый концерт, на который сбежали, прогуляв факультативные занятия в школе.

Молчу. Яну тяжело говорить об этом, и я жалею, что мы коснулись его прошлого.

– Послушай, мне необязательно знать, можешь не рассказывать если не хочешь.

– Все нормально, Ли, – заметив мое смущение, произносит Ян. – Те, кто ушел, живы, пока мы думаем и говорим о них.

Он ненадолго замолкает, повернувшись к окну, а затем продолжает:

– Это фото было сделано в день, когда Оливия прошла первый курс химиотерапии. Несмотря на то, как плохо она чувствовала себя физически, настроение у нас обоих было прекрасное – врачи давали хорошие прогнозы. Тогда мы еще не знали, что через год опухоль даст метастазы и станет неоперабельной.

– Мне жаль, – тихо говорю я.

– Мне тоже, – не глядя на меня, отвечает Ян. – Но, знаешь, тогда, в последние месяцы перед ее смертью, мы много разговаривали. Сначала Оливия не хотела меня видеть, не хотела, чтобы я запомнил ее такой. Но потом сдалась. Почти все время я сидел рядом с ее постелью. Оливия постоянно спала – побочный эффект морфия. К тому моменту он был единственным, что снимало чудовищную боль во всем теле. Проснувшись, она вспоминала прошлое, рассуждала о том, что люди не ценят того, что имеют, мечтают о большем, в то время как жизнь проходит – быстро, как по щелчку пальцев. Поразительно, но в те дни она казалась намного счастливее и спокойнее, чем когда-либо. Словно познала бога.

Ян поджимает губы, и я впервые вижу на его лице невыразимую тоску. Тоску по прошлому. По женщине, которую он любил.

– Все, что произошло с ней, было нечестно. Несправедливо. Она не заслужила подобных страданий. Никто не заслужил. Но Оливия научила меня тому, что человек может потерять все в один момент. Не имеет значения, сколько денег на твоей банковской карте – рак не умеет считать.

Отворачиваюсь, потому что в глазах стоят слезы. И потому, что я, как и его Оливия, не хочу, чтобы он видел меня слабой. Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я засыпаю почти сразу после того, как голова касается подушки.

***

Мягкий утренний свет проникает в комнату сквозь тонкий сетчатый тюль, падает на веки, аккуратно возвращая в реальность. Просыпаюсь без будильника, чувствуя себя по-настоящему отдохнувшей. Провести время с семьей Яна определенно было лучшим решением – ощущение такое, будто я родилась заново. Зеваю и тянусь за телефоном. Одно непрочитанное сообщение.

«Никогда не был в Осло. Станешь моим проводником в городе сексуальных блондинок? Самолёт приземлится в Осло в 21.30. Накрась губы красной помадой – уверен, это твой цвет».

Потрясенно перечитываю сообщение. Зейн прилетает в Осло? Поверить не могу. Хмурюсь, вдруг