Ожоги сердца - Иван Падерин

— Мы рассчитывали на привлечение общественных сил профсоюза, комсомола, — сказал Шатунов.

— Каким образом?

— Часть за счет внутренних ресурсов, часть за счет коммунистических субботников.

И вновь вмешался Булан Буланович:

— Может, возьмемся построить еще один завод на таких началах? Вот чудаки экономисты, отсталый народ, планируют затраты, финансируют стройку, — сотни миллионов! — когда можно обойтись вот так, без денег…

— Прекратите ерничать! — вспылил Шатунов.

— Нет, я серьезно предлагаю обсудить этот вопрос, скажем, на второй неделе после того, как все станут ударниками коммунистического труда и откажутся получать зарплату… Вы передовой человек, Сергей Викторович, смотрите далеко вперед. Завидую, очень завидую вашей дальнозоркости…

Тем временем председатель завкома прошел к шкафу, достал томик Ленина, открыл одну страницу, затем другую…

— Коммунистический труд, по Ленину, — сказал он, — это «бесплатный труд на пользу общества, труд, производимый не для отбытия определенной повинности, не для получения права на известные продукты, не по заранее установленным и узаконенным нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, труд, даваемый без расчета на вознаграждение, без условия о вознаграждении, труд по привычке трудиться на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд, как потребность здорового организма». Ленин, том сороковой, страница триста пятнадцатая…

— Похоже, мы попали на урок политграмоты, — притворно изумился Шатунов и собрался было высказать свои суждения на сей счет, как в кабинете появились Рустам Абсолямов, Виктор Кубанец, Владимир Волкорезов, Афанасий Яманов и Мартын Огородников.

— Как там Ярцев? — спросил председатель завкома.

— Ничего, хоть на костылях, но сам поднялся на второй этаж, — ответил за всех Рустам Абсолямов.

— Значит, вы его домой забрали?

— Конечно, домой, — подтвердил Афоня Яманов.

Черноус поставил томик Ленина на место и, пригласив вошедших к столу заседаний, объявил:

— Итак, продолжим разговор, начатый на вчерашнем производственном совещании.

— Одну минуточку, — вмешался Жемчугов, — вы, Григорий Павлович, еще не ответили по существу наших предложений.

— Сейчас как раз об этом и пойдет речь.

— Ничего не понимаю. — Шатунов недоуменно пожал плечами.

Черноус заговорил о том, что в ходе подготовки материалов к акту государственной комиссии возник конфликт между администрацией и некоторыми бригадами цеха опорных дисков и тормозных устройств. Суть его в следующем: администрация не начисляет надбавки за качество тех деталей, которые остаются на площадке цеха как сверхплановые. Кто тут прав?

— Права администрация, — неожиданно для себя ответил Жемчугов.

— Почему? — спросил его Черноус.

— Если цех ускорил выдачу деталей, значит, эти детали проходят мимо запрограммированной операции, скажем, без очистки кромок диска, то есть идут в брак или заклинивают конвейер.

— Спасибо за помощь, — поблагодарил Жемчугова председатель завкома.

— Однако, — сказал Володя Волкорезов, — мы хотели бы знать, когда же вы покажете нам эти технически обоснованные нормы? Их, кажется, вообще нет в природе.

— Пока нет, — согласился с ним Жемчугов. — Наш завод вообще поставил перед экономистами и технологами много проблем. Решаем, но не все сразу.

— Вот это и надо записать в проект акта государственной комиссии…

Поднялся Огородников.

— Я против такой записи, — сказал он категорически. — И вообще зря отменили сдельные расценки. То ли дело: изготовил деталь и знаешь, сколько тебе положено. А тут каждый раз получается как на воскреснике: вкалываешь или дурака валяешь, лишь бы время шло, и учет работы огулом…

— Все ли согласны с Огородниковым? — спросил председатель завкома. — Как я понял, он за сдельщину на нашем заводе.

— Конечно, — подтвердил Огородников.

— Нет, не то он предлагает, — сказал Афоня Яманов, нацелив свои очки на Огородникова. — Он зовет назад. Я толковал ему, как надо понимать техническую революцию, но он все перепутал.

— Ну, раз перепутал, давайте распутывать, — предложил Черноус.

Справа от него за соседним столом заскрипел стулом Шатунов, метнул недовольный взгляд на Жемчугова, однако тот включился в разговор с рабочими парнями с таким увлечением, что не заметил или не хотел замечать недовольства Шатунова.

Хорошие, умные, заботливые парни. Они разбирали по косточкам внедряемую на заводе систему оплаты труда, сами подошли к тому, что труд должен измеряться временем, что без строгой трудовой дисциплины немыслима борьба за качество, что автоматические линии и законченные циклы механизации трудоемкой работы не роняют человека до уровня придатка к тому или иному агрегату, а, наоборот, утверждают в нем веру в свои возможности и повышают его ответственность не только перед членами своей бригады или экипажа, но и перед всем коллективом цеха и даже завода.

«На заводе пятьдесят восемь тысяч автостроителей, и каждый из этих пятидесяти восьми тысяч может остановить завод в любой час». Так сказал однажды генеральный директор. Вспомнив эту фразу, Жемчугов готов был посмотреть в глаза любому своему собеседнику. Во взглядах этих людей читалось то, чего не успел понять Шатунов.

Глава тринадцатая

НА ГРЕБНЕ КРУТОЯРА

На следующий день после выписки из больницы Василий Ярцев нашел себе дело. Вот уже неделю он занимается отцовским ремеслом: инкрустирует крышки для шкатулок, которые решил подарить друзьям. Однако руки плохо слушаются его. Только сейчас стальное жало стамески наткнулось на твердую витую ткань березовой плашки, и получился скол в самом конце верхнего луча звездочки. Досадно, теперь придется ставить заплатку на клей и снова прокладывать ложе для луча. Золотистая, из мореного орехового корня, звездочка должна лечь заподлицо с полированной поверхностью березовой плашки. Острота лучей будет придавать ей строгую красоту. Заделывать скол — кропотливая работа. Досадно…

К рулю его, как видно, допустят не скоро: ноги еще в гипсе, и неизвестно, все ли будет нормально, когда гипс снимут. «Если не суждено остаться испытателем автомобилей, — решил Василий, — пойду столяром или модельщиком по дереву в экспериментальный цех». Поэтому и торопился приноровиться к столярному инструменту и восстановить привитое еще отцом понимание древесины. Врачи не соглашались так скоро выписать его из больницы. Спасибо друзьям — убедили, что дома уход за ним будет отличным.

Вернулся в общежитие, и дышать стало легче. Под койкой сундук с инструментом. Тут же плашки древесины, заготовленной исподволь, еще в ту пору, когда был здоров. Уходят ребята на работу, стол превращается в верстак.

Как-то утром раздался стук в дверь.

— Принимай гостей, староста Ярцев, — сказал комендант, на секунду заглянув в комнату.

«Видимо, какая-то комиссия», — решил Василий. Последнее время, рассказывали ребята, все чаще стали навещать молодежные общежития комиссии из разных организаций: из завкома, жилу правления, из отдела культуры горсовета, горкома партии.

Вошли два человека.

— Добрый день, — поздоровался один из вошедших. Он среднего роста, плотный, брови седые.

— Небось не ждал таких пришельцев, — сказал второй.

Этого Василий узнал — секретарь горкома, встречался с ним еще на стройке. Плечистый, подтянутый, голос басистый.

— Не ждал, но, пожалуйста, проходите, — ответил Ярцев.

Пока он убирал инструменты, гости повесили свои плащи, подошли к столу.

— Будем знакомы, — сказал первый, подавая руку, и скороговоркой назвал свою фамилию, Василий не разобрал даже.

— Василий Ярцев, — ответил староста, еще не успевший подавить в себе недоумение: что привело сюда секретаря горкома?

— А как по отчеству? — спросил гость.

— Сын Веденея.

— Василий Веденеевич, значит.

— Можно не величать, Василий — проще и короче.

— Одну минуточку… Я не согласен с вами, Василий Веденеевич, — возразил гость и взял в руки плашку, которую Василий хотел было сунуть в стол. — Это ваша работа?

— Не работа, а так… баловство.

— На баловство это мало похоже, — продолжал гость, вынимая из футляра очки. — Инкрустация… И давно вы, Василий Веденеевич, занимаетесь такой работой?

— Да как вам сказать, вроде давно, но с долгими перерывами. Отец был у меня мастер-краснодеревщик. Эти инструменты достались мне от него в наследство.

— Похвально отцовскими инструментами звезду мастерить.

— Чего тут похвального? Работа по древесине теперь не в моде, другие материалы на первый план выходят.