Ожоги сердца - Иван Падерин

— Исключили? — спросил Ярцев, теряя равновесие.

— Понял правильно, — ответил Шатунов.

Провожал Ярцева из кабинета парткома до лестницы, а затем до остановки автобуса Рем Акимович Угодин. Жалуясь на перебои в сердце и прихрамывая на правую ногу, обмороженную на фронте, он произносил какие-то длинные фразы. Ярцев никак не мог уловить, упрекает его или наставляет на путь истинный этот Рем Акимович. В уши западали лишь скрипучие слова: «Езжай отсюда, езжай… Зло в себе не держи… Хилый дух в тебе гнездится… Держись, держись…»

Скрипнули тормоза автобуса. С этой минуты Василий не помнит, где метался до полуночи, не находя себе места. Рассудок вернулся к нему на берегу моря. Брызги волн освежили лицо, появилась бодрость. Пора спокойно обдумать все, что случилось. Но вдруг берег закачался и покатился навстречу волнам. Умеющему плавать волны в море не опасны, они страшны у берега: хлестнет о камень или затянет под кручу — и сдавайся на милость стихии. Зная об этом, Василий метнулся вдогонку за волной, что покатилась от берега. Он мог вырваться на простор разлива, если бы не топляки — затонувшие бревна, что ходят под водой стояком. Мозглые комли таких бревен цепляются за дно, а вершины качаются под волнами. Топляки… Они вздыбились от обвала кручи и будто ожили, осатанели, вскидываясь черными акулами между гребнями волн.

Первый удар в грудь сбил дыхание. Второй пришелся в голову. В воде и под водой острая боль быстро гаснет. Очень сильные и опасные для жизни удары кажутся тупыми, мягкими, поэтому Василий с большим опозданием ощутил, что ему не повинуются ноги…

По отмели, подталкиваемый волнами, он выполз из воды на остров. Это была вершина когда-то высокого кургана с кустарником шиповника.

…Очнулся Василий на больничной койке. Ноги в гипсе, грудь и голова туго перетянуты бинтами. Кто-то топтался перед дверью палаты. Глухо доносился женский голос:

— Нельзя к нему. Хирург категорически запретил всякие свидания с этим больным… Да, да, надолго…

Откуда-то сверху послышался шепот:

— Староста, а староста, не грусти, я тут…

Ярцев перевел глаза на верхний угол окна. Через открытый квадрат рамы протискивался Мартын Огородников. Как он туда забрался? Не каждый акробат решится на такой трюк.

Мартын хвастливо подмигивал Василию, — дескать, вот я какой, через окно нашел ход, — и приговаривал:

— Ты, Вася, поверил мне, теперь я не оставлю тебя… Проживем, Вася, не горюй… Вот, коньячок тебе, бутылочку французского раздобыл. Сунь под подушку. Могу вместе с тобой по глотку, за твое здоровье…

Василий покачал головой:

— Эх, Мартын, Мартын… Когда же ты за ум возьмешься?.. Сестра!..

И Огородникова как ветром сдуло.

Глава двенадцатая

ЧЕГО НЕ ПОНЯЛ ШАТУНОВ?

Неуютно стало на душе Жемчугова после вызова в горком партии по поводу Ярцева. Неуютность эта вселилась в него не на день, не на два. А тут еще тихий старикашка из парткомиссии горкома допытывается: что, да как, да почему приобщился член парткома завода к разбирательству дела Ярцева на парткоме строительного управления?

Нет, нет, Жемчугов не научился критиковать себя, осуждать свои поступки. А многие ли умеют это делать хотя бы про себя? Ему просто хотелось скорее освободиться от этой неуютности в душе и даже от дружбы с Шатуновым. Однако дело поворачивалось все круче и круче. Возвратился с курсов секретарь парткома, которого замещал Шатунов, и уже проведено заседание по пересмотру решения по делу Ярцева. Затевается какая-то говорильня вокруг этого вопроса…

И в какое время! Ведь все знают: рано или поздно нагрянет государственная комиссия. Нагрянет принимать вторую очередь завода.

Теперь стало известно, что основу государственного акта будут составлять заключения рабочих комиссий по всем пусковым объектам, что в первых пунктах акта обязательно найдет отражение характеристика условий труда и внутризаводского быта. А это значит, все так называемые «бытовки» — гардеробы, душевые, сушилки, буфеты, кухни, столовые, медпункты, не говоря уже о работе кондиционеров и вентиляционных устройств, — должны быть в полном порядке, в полном «ажуре», без единой задоринки. Чтобы заглянул в цех, будто заглянул в завтрашний день.

Государственную комиссию возглавит не начальник главка Министерства автомобильной промышленности, как предполагалось раньше, а кто-то повыше. Назван и срок прибытия комиссии. Срок не очень жесткий, но подумать только, пустили такую махину, и вдруг из-за какой-нибудь «бытовки» в акте появятся минусовые оценки. Пустяковый недогляд, а стыда не оберешься!

Однако весть из Москвы и разговор о том, каким будет государственный акт по второй очереди завода, не смутили председателя партийной комиссии горкома. Он неторопливо листал персональное дело Ярцева и все уточнял и уточнял смысл каждого листка. Словно где-то среди них запрятались мины замедленного действия, которые во что бы то ни стало надо обезвредить, а не то все графы государственного акта почернеют от минусовых оценок…

Тягостно и грустно было возвращаться с такими упреками из горкома партии.

Перед своим кабинетом Жемчугов встретил секретаря главного инженера. Она передала ему две папки с графиками на очередную неделю и убежала в другой конец коридора, где топтались парни из отдела главного энергетика. Беззаботные люди, у них не жизнь, а масленица: рядом гигантская гидростанция да еще внутри завода своя ТЭЦ на триста тысяч киловатт. Включай, подключай — Волга не пересохнет…

Графики по второй линии конвейера составлены без учета подготовки к приезду государственной комиссии. Необходимо внести коррективы и завтра же с утра обратить внимание инженеров, механиков на… На что, на какие объекты? Мелкие, а их столько, что в глазах рябит.

Теперь стало модным возлагать трудоемкие работы на молодых специалистов. Справился — молчат, приглядываются: дескать, мы тоже в молодости стариков выручали; споткнулся — упреков не оберешься, того и гляди счет предъявят: во что обошлось государству твое образование? За примером далеко ходить не надо. Чего стоит наладка по штамповке крыльев кузова! От одного воспоминания холодный пот на спине выступает. Могли от работы отстранить, конечно, не без помощи этих самых крикунов из группы «производственной самодеятельности» председателя завкома. Дал бог, нашлись люди помудрее, пронесло. Лишь на парткоме дали встряску…

Как же сейчас поступить? Ведь наверняка взвалят на тебя, молодой специалист, подготовку материалов для доклада государственной комиссии как раз по тем самым объектам, где с «бытовками» плохо. С чего начать, с каких пунктов? Разумеется, в первую очередь надо хоть бегло окинуть взглядом все эти «бытовки» и «подсобки». Легко сказать — все. А сколько их! По основным цехам и линиям — за неделю не обойдешь. Впрочем, есть проверенный и, кажется, самый совершенный в таких условиях метод управления столь сложным хозяйством — оперативные совещания по графикам.

И Олег Михайлович приступил к составлению графика заключительного цикла работ на подсобных участках второй очереди. Пока генеральный директор и главный инженер вместе с парткомом и завкомом принимают решения по этим вопросам, он успеет положить перед ними конкретную программу действия — оперативный график.

В самый разгар работы над схемой графика, когда часовая стрелка поползла по циферблату к вечерней черте, в кабинете появился Шатунов. Как некстати! Однако отказать ему в праве знать, что делается по подготовке к приезду государственной комиссии, невозможно: ведь он заместитель секретаря парткома строительного управления.

— Чем занята твоя голова?

— Тем же, чем твоя.

— Вот молодец, угадал. Поведай, в чем загвоздка?

— В чем?.. Вот, посмотри, график по «бытовкам» готовлю.

— Да-а, — протянул Шатунов, вглядываясь в схему графика. И тут же польстил: — Не зря же говорят: «Жемчуг растет на дне океана мысли».

— К сожалению, в ракушках, и я готов изменить свою фамилию, скажем, на Шатунов…

— Знаешь что, — посоветовал Шатунов, — перекинь часть сил с основного графика на этот, на подсобный.

Жемчугов понял, что ему предложено единственно верное в этих условиях решение, но соглашаться с ним нельзя:

— Начальство не утвердит.

— Почему?

— Основной график по всем каналам сцеплен, запрограммирован с планом по возрастающему ритму.

— Понимаю, но одну-две недели можно без возрастания, а потом наверстается.

— Нет. Скачки, спады, наверстывания для нашего завода совершенно противопоказаны. Кипятить кровь или охлаждать ее в сосудах до замерзания — неминуем паралич.

— Значит, — произнес Шатунов так, как обычно произносят следователи на допросе перед началом работы над обвинительным заключением, — эта самая электроника лишает рабочих права давать продукцию сверх плана? Ну и время пришло…