Ожоги сердца - Иван Падерин

В начале стройки, когда верилось и не верилось, что можно привыкнуть к степному пустырю, утыканному колышками планировщиков, и даже тогда, когда стали вырастать корпуса огромного завода — пока пустые коробки, в которых гудел морозный ветер, — Ярцев мог без обиды выслушать любой упрек: тут моего один мизер. Но затем, когда эти коробки стали заполняться станками, когда из бесконечного множества железок стали формироваться такие красивые линии гигантского конвейера, — какая техника пришла на помощь человеку! — тогда Ярцев стал прирастать к заводу. Его потянуло от руля послушного ему самосвала к познанию секретов автоматики, электронной техники. Сколько сил потратил на это! А если спросить иностранцев, шеф-монтажников, из которых он вытягивал все, что ему надо было знать? Те даже жаловались, что «детина» выжимает из них сведения, вплоть до технологии отдельных деталей. Ясно, что не тот ход выбрал Афоня для откровенного разговора. Запоздал он приписывать Василию безразличие к заводским делам. Разве можно снести такую напраслину? В момент пробного пуска второй линии конвейера, с которого сошли первые десятки автомобилей новой формы — универсалы вишневого цвета, зеленого и слоновой кости, у Ярцева от радости в самом деле поднялось давление и разболелась голова. Какое же тут безразличие?

— Не подозревал, что ты такой злой, — ответил Ярцев, и Афоня понял, что поступил опрометчиво.

Ярцев признался друзьям, что после памятного совещания по управлению производством, на котором шла речь о том, что каждый рабочий должен взять на себя право и ответственность быть хозяином своего завода, работать по совести и бить по рукам бракоделов, допустил несколько ошибок.

Засек разгильдяя, который на подгонке штуцеров тормозных трубок применял вместо разводного ключа зубило с молотком. Ярцев чуть было не пустил в ход свои кулаки. Но сдержался, просто вырвал из рук зубило с молотком с такой силой, что у парня хрустнули пальцы, а назавтра распухли ладони. Жаловаться бракодел не стал — вина налицо, за порчу штуцеров можно угодить на скамью подсудимых… Другого такого же забулдыгу застал в коллекторе литейки с фляжкой водки — опохмелялся после вчерашней «перегрузки». Ярцев «макнул» его в отстойник с мыльной водой. Забулдыга отрезвел и стал просить, чтобы об этой процедуре никто не знал.

— Если понял, промолчу, — пообещал Ярцев.

— Понял, — заверил тот.

Вот ведь как получается: личные обиды, даже физическую боль можно перетерпеть, но как воздействовать на тех, кто лихорадит целый цех и даже весь завод? Умные люди говорят: языком болтай, а рукам воли не давай. А что толку от разговоров: о таких разгильдяях говорят, кажется, с начала первой пятилетки, а они не переводятся.

Ярцев не собирался оправдывать свой жесткий метод воспитания. Ведь если бы кто-то из «обиженных» выступил против него на профсоюзном собрании, то пришлось бы уходить с работы с такой характеристикой, которую родной матери не покажешь: рукоприкладство… Между тем знакомые мастера то и дело просят его побывать там, где сами не знают, какие меры надо принимать. Они уверены: где Ярцев применит свой контроль, там и качество и дисциплина подтянутся. «Применит свой контроль», — значит, имеют какие-то сигналы. И все же когда выбирали завком, за Ярцева проголосовали единогласно. Его кандидатуру встретили аплодисментами даже те, с кем сталкивался по особому счету.

В завкоме Ярцева назначили в инспекторскую группу при генеральном директоре.

— Инспектор по качеству — важная фигура в системе производственного самоуправления, — сказал председатель завкома, вручая удостоверение Василию. — Надо прививать людям хозяйскую заботу о станках, механизмах, о качестве деталей.

Почти то же самое сказал Федор Федорович, когда узнал об этом:

— Ну вот, теперь тебе пора раскрывать свои способности во всю ширь, — и напомнил, что в первую очередь необходимо вывести на чистую воду тех, кто не любит своего рабочего места.

Ничего не скажешь, озадачили. И Черноус, и Федор Федорович будто сговорились: «Прививать хозяйскую заботу… Выявлять, кто не любит…» В любом цеху, приглядевшись, можно напрямик уличить, кому нужна «прививка», а вот насчет «любви» — сложное дело, силой милому не быть. Любовь к рабочему месту — скрытое чувство. Иной не замечает, что у него под ногами мусор и грязь, зато в деталь всю душу вкладывает, а другой наоборот: кругом чисто, гладко, станок блестит, но душу на изделие не расходует, лишь бы норму выполнить…

Инспектор по качеству. Теперь Ярцеву предстояло отказаться от своих прежних методов воздействия на разгильдяев. Хоть ему сказали, что пора раскрывать свои способности во всю ширь, сам Ярцев понял, что речь идет о чем-то другом. О чем конкретно, еще не мог разобраться. Он не замечал, что в нем созрел ревнивый исполнитель воли своих друзей — хозяев завода. Врожденное развивается без принуждения, как умение ходить вставшего на ноги ребенка: поднялся с четверенек, и ноги сами зашагали. Одно теперь было ясно Ярцеву: огромный завод, в цехах которого каждую смену встают к станкам десятки тысяч разных по характеру людей, может работать четко и ритмично, если в каждом большом и малом коллективе утвердится взаимный самоконтроль рабочих. В противном случае пусконаладочная лихорадка перерастет в хроническую болезнь и огромный производственный организм, как человек с резкими перепадами давления, лишится нормального состояния.

От таких дум Ярцеву порой кажется, что земля под ногами становится зыбкой и вздрагивает, как обрыв Крутояра в дни неуемного разгула волн Жигулевского моря. Ему было бы легче одолеть тревогу, если бы он успел заметить, что таких ревнивых контролеров по качеству в каждом цехе появляется все больше и больше. Заработчики, сдельщики, как мякина на ветру, отвеиваются, сама жизнь завода, набирая силу, дает рост всхожим зернам.

Однако успокаиваться еще рано.

Иногда, оставшись один, Василий пытался строго и придирчиво разобраться в своих поступках. Он как бы заглядывал в себя: «Что в тебе есть, сын Веденея Ярцева, и чего не хватает?» И тут же отвечал:

«Боюсь быть беззаботным».

«Почему?»

«Беззаботных без меня много. Отец всю жизнь осуждал их».

Так, отметив в себе один плюс, Василий принимался обдумывать свои минусы. Их немало, хоть нелегко признаться, что они есть. Еще труднее осудить себя за тот или иной проступок. Мысль все время ищет оправдательные мотивы. Ну вот, скажем, нельзя оправдывать зуд в руках против бракоделов, но что поделаешь, если такие люди попадаются на глаза да еще наглеют перед тобой?

Порой ему стыдно бывает за свои суждения об Ирине по первой встрече. Он думал, что эта девушка в брюках и куртке на «молниях» просто модница. А теперь готов извиниться перед ней за это. Да, она смелая, кажется, ничего не боится, а прикоснуться к себе не позволяет. Только однажды разрешила поцеловать. И случилось это в присутствии друзей в тот самый день, когда Виктор Кубанец и Полина справляли новоселье. Как только Виктор рассказал, какие советы помогли ему выиграть гонку, Ирина захлопала в ладоши:

— Целуйте Ярцева! Я первая…

Она хотела только в щеку, но Василий сграбастал ее и поцеловал прямо в губы… Ничего, только чуть смутилась, посмотрела тоскливо в глаза и снова захлопала в ладоши:

— Целуйте его, целуйте!..

Вывернулась, что называется, из неловкости по всем правилам. Ума и смекалки ей не занимать.

Кажется, с того момента Василий стал робеть перед ней: угловатый, сила в руках медвежья, а по образованию, по гибкости ума — стреноженный конь. Ни одной фразы не может сказать ей без запинки. Но она, похоже, старается не замечать этого. Напротив, каждый раз при встрече стремится подчеркнуть в нем что-то положительное. Вроде бы таким образом объясняется в любви. Теперь и тебе, Василий, пришла пора сказать ей прямо и чистосердечно: «Ты очень хорошая, я готов закрыть тебя грудью в любой беде».

Наивно, но ничего другого на ум не приходило, хоть думал об этом немало.

Он с нетерпением ожидал Ирину у главного подъезда генеральной дирекции. Она появилась перед Василием все в том же костюме на «молниях». Подхватить бы ее сейчас на руки, унести с людских глаз и раскрыть ей себя так, как не решался раскрываться до сих пор. Ведь не мальчишка, от роду двадцать четыре года. Однако в тот ли час пришла такая решительность: в ее взгляде тревога.

— Погоди, — сказала она, — выслушай меня внимательно…

Ирина только вчера вернулась из длительной командировки. Участвовала в мотопробеге по городам, где некачественно выполняются заказы автозавода. Комсомольский рейд по заводам-смежникам. Пять с лишним тысяч километров на мотоциклах. На каждой встрече с инженерами и рабочими смежных заводов она рассказывала, чем озабочены такие парни, как Ярцев и его друзья — автозаводцы. И сейчас надо бы поведать Василию о своих впечатлениях, о разговоре с генеральным директором об итогах рейда.