Ожоги сердца - Иван Падерин

Василий показал линию с цифрами по каждому месяцу.

— Афоня Яманов сдавал эти цифры на контрольный анализ в электронно-вычислительный центр завода. Противоречий не обнаружено. А вот экономистов убедить оказалось труднее. Никто не хочет взять на себя ответственность сказать «да» или «нет»…

Василий был уверен, что ему удалось убедить собеседников — каким путем должно расти качество автомобилей. Вроде электроника оказала ему неоценимую услугу. Ведь теперь везде полагаются на электронные «мозги». Но не тут-то было. Последовали вопросы:

— А что скажут по этому поводу на других заводах, а также хлеборобы и животноводы страны?

— Почему одним привилегия — автомобиль в рассрочку, другим — за наличные и жди свою очередь?

Поиск ответов на эти вопросы как бы приподнимал Василия Ярцева над самим собой. В самом деле, получился просчет — «гребу под себя» — позор!.. Надо признаться, что смотрел на дело повышения качества крутоярских автомобилей в узкую щель материальных интересов. Расти не только вглубь, но и вширь…

Кажется, именно это признание и хотели услышать от него собеседники. Но теперь ему надо было как-то оправдать друзей — авторов этого графика. Он готов был доказывать, какие они честные и заботливые, но в этот момент хлопнула дверь.

— Остынь, Василий, остынь. Разговорился, молчун, не остановишь.

Это Федор Федорович. Гости будто обрадовались его появлению. Вот ведь как бывает: один против двух — и не сдается. Такие пошли нынче парни от станков. Не потому ли закоренелые администраторы предпочитают отсиживаться в кабинетах или говорить с рабочими только с трибуны?

— Ну, как? — спросил Федор Федорович.

— Закругляемся, Федор, закругляемся, — ответил гость.

— Генеральный директор дважды звонил, волнуется.

— Можешь передать, тут досталось не только ему.

— Вижу, потому и пришел на подмогу, — сказал Федор Федорович, подмигнув Ярцеву: дескать, не робей, этого человека я знаю не первый год, он поймет тебя правильно…

Когда гости ушли, Ярцев попытался снова взяться за стамеску, однако ощутил дрожь в руках. С чего бы это? Неужели высказал что-то опрометчиво? Надо подумать. Главное, горячности не допустил: Федор Федорович вовремя подоспел. Волнение кончилось после того, как пошел разговор на равных. В натуре-то такие люди, оказывается, доступнее. Намекни на это ребятам — не поверят или скажут: «Так должно быть». Впрочем, суть не в том, как было и как должно быть, а в понимании, что к чему ведет.

Один за другим стали возвращаться ребята. Переглядываются, шутят, делают вид, будто ничего не знают о визите секретаря горкома и высокого гостя.

— Хитрить не умеете, друзья, — засмеялся Василий. — Садитесь, поговорить нужно…

До позднего вечера затянулся разговор. Не сразу услышали ребята стук в дверь.

— Вот на огонек зашел. — В дверях стоял Федор Федорович. — Я к тебе, Василий. Послезавтра бюро горкома, — сказал он. — Вместе с тобой приглашают и меня. Говорят, в твоем деле накопилось несколько тетрадей. Посмотрим…

Простучав костылем по ступенькам лестницы до второго этажа горкома партии, Ярцев прислонился затылком к стене вестибюля. В голове гудело и звенело так, словно в нее переместился пчелиный улей, встревоженный переменой погоды или борьбой с трутнями. Нет, это горком наполнен таким гудением. Прислонись еще ухом к стенке и услышишь десятки телефонных звонков, говор людей и треск пишущих машинок. Сюда со всего города стекается много дум и забот людских.

В коридоре второго этажа шумно. Только что закончилось какое-то совещание. Люди, толпясь перед приемной и кабинетами, еще продолжают выговариваться, доказывать друг другу то, что не удалось высказать и доказать в ходе совещания. Кто-то разбудил интерес к теме о моральных резервах человека. Небось Федор Федорович. Он чуть свет убежал в горком с охапкой журналов и газет. Вчера целый вечер озадачивал ребят вроде простыми вопросами, но попробуй ответить на них с ходу. Скажем: когда теряет силу моральный заряд? Чем подкрепляется утверждение веры человека в свои силы?.. В этих вопросах угадывается и ответ, но как и какими каналами надо идти к душе человека, чтобы восстановить энергию иссякающего в нем морального заряда, — дело сложное. Сложное потому, что нет на свете такого измерителя. Есть только постоянное требование — каждый человек нуждается в доверии. Без доверия и откровенности жить нельзя — душа пустеет, и руки опускаются. Все знают об этом, но не все считаются с такой особенностью человеческой натуры. Соревнуемся, берем обязательства искать и открывать неиспользованные резервы транспорта, техники. Говорим об экономии материальных ресурсов, а тех, от кого это зависит в первую очередь, если не забываем, то порой оставляем незамеченными. Негоже планировать большой сбор нектара, если у пчел крылья на износе и детка еще не окрылилась…

Так раскрывал вчера в общежитии свои думы Федор Федорович. Он хорошо знает пчеловодство и при разговорах о жизни людей любит подкреплять свои доводы примерами из личных наблюдений за пчелами, за пчелиными семьями.

Сегодня и здесь, в горкоме, речь идет об этом же. И слова, и целые фразы вроде перекинулись сюда из общежития. Все взволнованы и не могут утихомириться. Весь коридор гудит разговорами о моральных резервах.

Федора Федоровича не видно. Он, вероятно, задержался в каком-то кабинете, хотя предупредил, что перед началом заседания бюро будет в приемной первого секретаря. Однако при чем тут Федор Федорович? Видно, время продиктовало партийным работникам заботы о моральных резервах.

Прислушиваясь к людскому говору. Василий медленно продвигался к приемной. Толпившиеся в коридоре люди, поглощенные разговором, не обращали внимания на человека с костылем, поэтому Василию пришлось кого-то тронуть за плечо, кого-то просто попросить посторониться. Неожиданно над всеми возвысилась голова и плечи Шатунова. Он, как волнорез, грудью прокладывал себе путь, перекрывая общий шум зычностью голоса.

— Голову надо иметь на плечах, а не вилок капусты! Голову… — отчитывал он кого-то на ходу.

Жемчугова с ним не было. Отшатнулся тот от него, и, кажется, навсегда. Но Шатунов и в одиночестве не терял веру в себя, в свои силы. Не отступишь перед ним — стопчет.

— А ты что тут с костылем? — спросил он, наткнувшись на Василия Ярцева.

— Вот вызвали на бюро…

— Показуха… В страдальца играешь?

Василий промолчал. Приглох и говор в коридоре. Здесь только что толковали о моральных резервах в человеке, и вот — нате вам — всадил ржавый гвоздь в самое темя, хоть не дыши. Люди смолкли от стыда за Шатунова, а он поднял голову еще выше…

Постепенно в коридоре установилась тишина. Василий заглянул в приемную. Федора Федоровича там еще не было. Решил подождать, присел на стул против открытых дверей. Минут за пять до начала заседания бюро горкома появился генеральный директор автозавода.

— Здравствуйте, — сказал он тихо и, чуть сутулясь, прошел в приемную к столу, чтоб сделать отметку о своем прибытии, затем остановился возле большого шкафа. Похоже, его угнетал высокий рост, и поэтому он старался встать в сторонке.

Кто-то из сотрудников горкома предложил ему стул, но он, взглянув на свои часы, пожал плечами: дескать, некогда сидеть, пора начинать. И в эту же минуту распахнулась дверь кабинета первого секретаря.

— Прошу, заходите, товарищи, — послышался оттуда басовитый голос.

Приемная быстро опустела. Последним в кабинет секретаря горкома вошел генеральный директор.

— По своим часам живет, — заметил вслух Василий Ярцев, входя в приемную. Следом вошел Федор Федорович.

— Экономный, — односложно отозвался сидящий за столом инструктор горкома, в обязанности которого на этот раз входило следить за порядком в приемной и отвечать на звонки.

— Я по делу Ярцева, моя фамилия Ковалев, — представился ему Федор Федорович.

— А где сам Ярцев? — спросил инструктор.

— Вот он, перед вами, с костылем.

— С костылем, а пришел раньше на целый час.

— Боялся опоздать, — объяснил Василий.

— Пройдите в комнату ожидания, через часик вызову, — предложил инструктор, поглядывая на двери кабинета первого секретаря. Там уже началось заседание, и в приемной должен быть порядок, без лишних разговоров.

Кабинет инструкторов орготдела в часы заседаний бюро горкома называли комнатой ожидания. Там стояли три стола с телефонами, перед каждым кресло и несколько стульев по бокам. Когда сюда вошли Федор Федорович и Василий Ярцев, свободных мест уже не было. Орготдел вообще пустым не бывает. Ярцеву уступили место в кресле за передним столом. Рядом примостился Федор Федорович.

Телефонные звонки, запросы, ответы, шелест развернутых газет, перекидка фразами из угла в угол… Какое-то время Василий не мог уловить суть разговоров. Мысленно он уже в который раз видел перед собой членов бюро горкома, вставал перед ними, отвечал на вопросы, давал объяснения, старался доказать: «Не лишний я в партии, не лишний». И тут опять показался Шатунов. Он заглянул в дверь и скрылся. Опоздал к началу заседания бюро или просто решил еще раз показать себя: «Вот я какой, никогда не унываю».