Лето 1969 - Элин Хильдебранд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блэр проголодалась. Она так раздалась, что плюнула на диеты. Займется похудением после рождения детей. На кухне Блэр наливает чашку кофе, добавляет сливки и сахар, затем поджаривает португальский хлеб, намазывает его арахисовым маслом и сверху кладет нарезанный банан. «Остановись, – думает она, – это хороший завтрак». Но остановиться не может. Доев приготовленное, Блэр хватает жареного цыпленка, сдирает мясо с костей и слизывает жир с пальцев. Безупречные манеры, привитые ей Экзальтой и Кейт, исчезли; теперь она ест как животное. В морозилке Блэр находит покрытую кристаллами льда коробку мороженого «Бригамс». Коробка, очевидно, осталась с прошлого лета, ведь мороженое в семье любит только Тигр. Блэр съедает все, затем догоняется полной ложкой виноградного джема. Она обнаруживает треугольник французского бри из «Сейвенорса», следом съедает полкоробки черствых поджаренных тостов, вероятно, тоже оставшихся с прошлого лета.
Она слышит во дворе голоса. Решив, что пришли Экзальта с Джесси, Блэр спешит убрать со стола, а то кухня выглядит так, будто сюда забралась семья енотов, но тут через окно видит, что это мальчик, подросток с золотистыми волосами, в желтых плавках и с ожерельем из ракушек, сверкающих белизной на загорелой коже.
Блэр спешит открыть заднюю дверь.
– Доброе утро! – кричит она. – Пик? Приветствую! Я Блэр Уэйлен, старшая дочь Кейт.
Пик склоняет голову набок.
– О, привет-привет! Ты сестра Джесси?
Сестра Джесси, дочь Кейт, жена Ангуса, внучка Экзальты, мать двоих беспокойных существ внутри ее тела. В этот момент больше всего на свете Блэр желает, чтобы ее не определяли через других людей.
– Да, – отвечает она. – Приятно познакомиться.
– Взаимно, – говорит Пик. – Я собираюсь в город, нужно позвонить по таксофону. Хочешь со мной?
Блэр не планировала уходить из дома. Она уверена, мать и бабушка этого не одобрят, но идея отчего-то кажется привлекательной. Блэр только что проглотила половину содержимого холодильника, прогулка ей не помешает. А идея с телефоном-автоматом так и манит. Может, она попробует позвонить Ангусу. Во «Все средства хороши» есть телефон, но линия спаренная, а Блэр меньше всего хочется, чтобы кто-то подслушал ее разговор.
– С удовольствием, – соглашается она, – только сумочку возьму.
Блэр и Пик медленно идут по Фэйр-стрит в сторону Мэйн-стрит. Она аккуратно ступает по мощеному тротуару, а он придерживает ее за локоть, когда приходится сходить с бордюра.
– У тебя будут близнецы? – спрашивает Пик.
– Заметно, правда?
– Ты такая громадная! Хотя я как-то видел, как женщина рожала тройню.
– Ты… что?
– Помогал принимать роды у женщины с тройней. Моя мама дружит с акушеркой из калифорнийской коммуны, где мы жили.
Блэр теряет дар речи. Лорейн допустила – даже поощрила – Пика помогать при рождении детей? Она также отмечает, что парень говорит о матери в настоящем времени. Он что, в конце лета собирается вернуться в Калифорнию? Блэр страсть как хочется спросить о Лорейн, но она держит язык за зубами до самых таксофонов рядом с Нантакетской электрической компанией. Рядом никого нет, поэтому Блэр выбирает телефон в дальнем конце, а Пик тактично идет к аппарату, расположенному ближе к Мэйн-стрит.
Блэр открывает сумочку.
– Десятицентовик дать?
– Я звоню за счет принимающей стороны, – отвечает Пик, и Блэр на секунду задерживает на нем взгляд. У парня длинные выбеленные солнцем волосы серфингиста и удивительные льдисто-голубые глаза. Он и правда красивый мальчик.
Блэр узнает в его чертах Лорейн, и это похоже на встречу с кем-то давным-давно знакомым. В Пике есть что-то настолько близкое, что в ней вспыхивают покровительственные чувства.
– Ну ладно. Подожди меня, пойдем назад вместе.
Она звонит Ангусу на работу, и новенькая секретарша Ингрид сообщает, что доктор Уэйлен с понедельника не появлялся в офисе.
Новость настолько поразительна, что Блэр даже заикается, спрашивая:
– Он уехал в Х-хьюстон?
Больше ничего не приходит на ум. Может, сдвинули сроки запуска миссии и случилась проблема, справиться с которой может только Ангус.
– Хьюстон? – переспрашивает Ингрид. – Да нет, пока рано.
Блэр ждет, но секретарша молчит.
– Спасибо, Ингрид. – Блэр вешает трубку.
Она набирает номер квартиры, но телефон звонит и звонит без ответа.
Блэр смотрит на свое искаженное отражение в блестящей панели телефона. У Ангуса, должно быть, приступ. Он лежит в затемненной комнате в постели, не в силах пошевелиться. Блэр корит себя: не стоило желать мужу болезни. Следовало догадаться, что, как только она уйдет, его тут же свалит приступ.
Блэр снова звонит в квартиру. «Возьми трубку!» – мысленно призывает она. Но ответа нет.
Как жаль, что она не подружилась с соседями. В квартире рядом живет пара из Японии, очень милые, но плохо говорят по-английски. Блэр порывается позвонить отцу или подруге Салли, пусть сходят проведать Ангуса, но потом представляет, какое унижение почувствует муж, если Дэвид или Салли застанут его во время приступа. Никто, кроме Джоуи, не знает о недуге. А если попросить его навестить брата?
Следующую мысль Блэр пытается тут же отогнать. А что, если муж не лежит дома, парализованный болезнью? Вдруг он уехал вместе с Трикси? У Ангуса есть доступ к трастовому фонду Блэр. Что, если он воспользовался деньгами жены, чтобы увезти Трикси на Арубу или Таити?
На Блэр накатывает сильная волна тошноты, желудок сокращается. Неужели вырвет прямо здесь, на Юнион-стрит? Подобное унижение окончательно ее сломит.
«Дыши, – думает Блэр. – Вдох через нос, выдох через рот». Она вжимает затекшие ноги в тротуар и представляет себя деревом, сильным и величественным. Затем бросает очередную монетку, чтобы позвонить Джоуи Уэйлену на работу.
– Блэр! – восклицает Джоуи, услышав ее голос. – Что случилось? Пора?
Она прикусывает нижнюю губу. Во время пикника на Крейгвилл-бич Джоуи рассказал, как впервые увидел ее. Она шла с Салли по Ньюбери-стрит. «На тебе был ярко-голубой свитер, совсем как яйцо малиновки, а в волосах черепаховая заколка. Ты смеялась, и я подумал: хочу быть тем, кто заставит эту девушку смеяться всю жизнь».
Воспоминание об этих словах льется, как бальзам на рану, в сердце Блэр. Разве муж хотя бы раз заметил цвет ее свитера или обрадовался смеху? Вряд ли. Любовь Ангуса другая – куда острее и отчаяннее.
