Ночь без любви - Виктор Пронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чего продолжать? Вам этого мало? Еще добавить?
— Добавь, — обронила Таня. — Уж коли пообещал. Выплескиваться — так до конца, выворачиваться — так наизнанку. Всегда полезно взглянуть на человека с другой стороны… Часто довольно неожиданное зрелище предстает перед глазами.
— Потехи захотелось? Зрелищ? — Костя круто повернулся и направился к двери, но открыть ее не успел — в комнату вошел милиционер. Некоторое время он осматривал всех по очереди, отмечая для себя и мокрые плащи, и возбужденные лица, и влажные следы на полу.
— Доброе утро, — сказал он. — Не помешал?
— Нет, — ответила Таня. — В самый раз.
— У подъезда стоит машина. Черная «Волга». Ваша?
— За мной числится, — сказал Анатолий.
— Кто водитель?
— Вот он, — Анатолий показал на Костю.
— Понятно. А вы? — повернулся он к Тане.
— Я так…
— Что так? В каком смысле?
— Знакомая.
— Понятно. Почему разбита фара?
— Наезд, — обронил Костя.
— Понятно. Кто находился за рулем? Повторяю — кто был за рулем? Не сама по себе она у вас ездила… Так кто же вел машину?
— Я, — сказал Костя.
Резко обернулась к нему Таня, удивленно вскинул брови Анатолий, спокойно и основательно уселся за стол милиционер.
— Прошу документы, — сказал он.
— Машину вел я, — медленно проговорил Анатолий.
— Вы что же, вдвоем ее вели? — усмехнулся милиционер.
— В момент наезда за рулем был я.
— Не понял, Анатолий Васильевич? — Костя непроизвольно шагнул к Анатолию.
— Знаешь… Я подумал… Дороже обойдется, — вздохнул Анатолий. — Верно, Таня?
— Пожалуй.
— Что-то, я смотрю, вы все маленько не в себе, — проговорил милиционер.
— В платежах запутались, — улыбнулась Таня.
— Разберемся. Во всем разберемся. Прошу документы.
Посмотрев водительские права Кости, удостоверение Анатолия, паспорт Тани, милиционер сложил все это в стопку, сунул в карман куртки и задернул «молнию».
— Прошу следовать за мной, граждане хорошие, — и, не оглядываясь, в полной уверенности, что ослушаться никто не посмеет, направился к выходу. Но из коридора все же оглянулся.
— Мне тоже? — спросила Таня.
— Да. Обязательно.
— Зачем?
— Там разберемся.
— А здесь нельзя?
— Не положено.
В вестибюле было темно, только свет уличных фонарей позволял идти, не натыкаясь на столы, стулья, кресла. Вахтер растерянно стоял в сторонке, и лишь когда все вышли, он снова запер стеклянную дверь на железный штырь, пробормотал:
— Доездились… Надо же, доездились…
На улице шел дождь, булыжники чешуйчато сверкали под желтоватыми фонарями, в ветвях деревьев стоял влажный, чуть слышный шорох.
— Машина на ходу? — спросил милиционер.
— На ходу, — кивнул Костя.
— Рассаживайтесь… И прошу следовать за мной, — он основательно уселся на мотоцикл. — А вас прошу сюда, — он показал Анатолию место в коляске.
— Почему? — удивился тот.
— На всякий случай. У вас расхождение в показаниях.
— Ну и что?
— Чтобы не было сговора.
— Да уж сговорились, — улыбнулась Таня.
— Разберемся, — который раз повторил неуклюжий в своем грохочущем плаще милиционер. — Прошу, — он отбросил накидку с сиденья.
Анатолий пожал плечами, тяжело сел в коляску, оглянулся. Подобрав полы плаща, Таня садилась на переднее сиденье рядом с Костей. Тот уже включил мотор, вспыхнула фара. «Это хорошо, — подумал Анатолий. — Хорошо, что они сели рядом… Значит, не все еще между нами рухнуло, значит, что-то еще нас связывает…»
Через полчаса милиционер ввел их в сумрачное помещение с жесткими фанерными скамьями вдоль стен.
— Рассаживайтесь, — сказал он без выражения. — Я сейчас…
Присмотревшись, Костя увидел в углу чем-то знакомого ему человека в синем халате. Подойдя ближе, он узнал грузчика из аэропорта. В другом углу сидела женщина в красной капроновой куртке. Анатолий кивнул ей, но женщина не ответила.
— Официантка, — шепнул он Тане. — А десятку лишнюю взяла, не задумываясь… И уж так лебезила, так лебезила… Что с людьми происходит, не пойму…
— Трезвеют, — ответила Таня.
— Сигареткой угостишь? — Костя присел рядом с грузчиком.
— Угощу, — улыбнулся тот, показав провал в зубах. — Что у вас стряслось-то?
— Наезд.
— Нехорошо… Любовь, похоже, кончилась? — он кивнул в сторону Анатолия с Таней.
— Кто их знает… Может, все только начинается.
— Но тебе-то бояться нечего. Пить не пил, за рулем не сидел…
— А ты откуда знаешь?
— Видел…
— Ладно, разберутся, — Костя замолчал, услышав тяжелые шаги в коридоре.
Голоса вещей
Точка с запятой, или о пользе знания русского языка
Странная эта история началась с того, что в кабинете следователя Зайцева появилась пожилая женщина с хозяйственной сумкой и раскрытым зонтиком.
— Ну и дождь, — сказала она вместо приветствия и, поставив зонтик в угол, прошла к столу, оставляя на полу мокрые рубчатые следы.
— Слушаю вас, — сказал Зайцев, хмуро глядя на женщину.
Частые капли стучали по жестяному карнизу окна, и этот дробный звук будил в душе следователя что-то тревожное и далекое от ежедневных обязанностей. Ему припомнилось, как очень давно, лет пять назад, он вот так же слушал звон капель о жестяной карниз, но тогда рядом с ним стояла девушка. Она смотрела на дождь невидяще и нетерпеливо. Девушка ждала от Зайцева красивых и решительных действий. И, не дождавшись, ушла. Ни он, ни она не знали тогда, что решительные поступки почти никогда не выглядят красиво, а красивые чаще всего оказываются смиренными и жертвенными. И привлекательными они кажутся лишь со стороны, для тех, кто ничем не рискует, ничем не жертвует.
— Не знаю, правильно ли я пришла, — сказала женщина, — но уж коли я здесь…
— Пройдите, пожалуйста, в канцелярию. Там все объяснят. Направо по коридору, в конец, — суховато проговорил Зайцев.
Капли сбивали с ветвей листья, они тяжело летели вниз и падали в лужи с безнадежными шлепками. И было в этом что-то настолько близкое душе следователя, что он боялся отвлечься, чтобы хоть немного продлить в себе эту счастливую встревоженность.
— Никуда я не пойду, — сказала женщина и для верности поплотнее установила на полу свою сумку, села сама. — Вы же сказали, что слушаете… Вот и слушайте. Сосед у меня помер.
— Давно? — рассеянно спросил Зайцев.
— Да уж месяц.
— Наверно, хороший человек был?
— Всякое случалось… Не ангел божий, но и не пройдоха.
— Что же с ним произошло? — спросил следователь с тайной надеждой, что сейчас все выяснится, женщина уйдет и он сможет стоять у окна и без помех смотреть, как подбитыми птицами падают на влажную землю листья.
— Сердечник он. Двадцать лет в одной коммуналке прожили, почти родственники. Да и не с каждым родственником столько под одной крышей проживешь.
— Значит, расширились? — Зайцев сделал попытку выяснить причину появления женщины.
— Да, теперь у нас три комнаты. Вся квартира наша.
— Поздравляю.
— Спасибо. Только меня уж все, кому надо, поздравили. — Женщина вытерла рукой мокрое лицо, сдвинула под платок волосы, оглянулась на зонтик, словно хотела убедиться, что он на месте, что не прихватил его кто-нибудь мимоходом. — Вот! — Женщина покопалась в сумке и положила перед следователем подмокший с углов, смятый клочок бумаги. — Комнату после похорон подметала и нашла.
Зайцеву ничего не оставалось, как сесть за стол, взять письмо. Видно, перечитывали его много раз — бумага была замусолена, на изгибах светилась насквозь, но машинописный текст читался легко. «Слушай ты, старый хмырь!» — начиналось письмо. Зайцев с интересом прочитал до конца. «Неужели не доходит, что все вокруг не дождутся, пока ты сдохнешь? Соседи ждут комнату, проклиная твою живучесть; дочка зарится на машину; сослуживцы, которым ты…»
— Орудие преступления, — пояснила женщина.
— Да? Это очень интересно. — Зайцев покосился в окно, заметив, что к стеклу прилип кленовый лист. Лист медленно сполз по мокрому стеклу, коснулся деревянной рамы и остановился.
— У него приступ случился как раз в тот день, когда пришло это письмо. Вот конверт. Здесь есть штемпель. Почта приходит в два часа. А приступ хватил в три. Костров сидел дома. Я сама принесла ему письмо. «Скорая помощь» приехала в начале четвертого. Все можно уточнить — у них в журнале есть запись.
С зонтика, оставленного в углу, с сумки стекала вода, мужской пиджак с тяжелыми плечиками промок насквозь — в очереди, видно, стояла.
— Дождь, — сочувственно сказал Зайцев.
— Осень, куда деваться, — вздохнула женщина, и Зайцев увидел, что у нее открытое лицо, что она торопится, с не меньшей уверенностью он мог бы добавить, что у нее малая зарплата, неустроенные дети, а от мужа больше беспокойства, чем радости.