Ночь без любви - Виктор Пронин

— Так. — Таня отпила из своей чашки еще несколько глотков, поднялась, сняла с вешалки куртку. — Все ясно. Ты, конечно, прав. В том-то и дело, что ты прав. Нельзя брать человека за горло. Спасибо за чай. Приятно было побеседовать. Я пойду. Пока.

— Оставайся… Потолкуем… О том, о сем… А?

— Не могу… Анатолий ждет… Он рядом, здесь, в машине.

— Что ж не зашел?

— Он уже говорил с тобой… И потом… Я подумала, что нам лучше поговорить без него.

— Так… Тебя, значит, послал… Растает, мол, у Кости душа, не сможет Тане отказать… Да?

— Не знаю… Возможно.

— А ведь дешевый расчет, Таня? Ничуть не лучше моих обид, осуждения, молчания…

— Возможно, — повторила Таня, пожав плечами.

— Выходит, когда нас прижмет, все мы становимся примерно одинаковыми?

— Как знать, Костя, как знать… — повторила Таня. У самой двери она обернулась. — Видишь ли, ему ничего не оставалось.

— Разве человек, зажатый в угол, имеет право на все? И все ему списывается?

— Костя… — медленно проговорила Таня и замолчала, словно не зная, стоит ли говорить дальше. — Ты ведь тоже был зажат в угол… Помнишь, когда угнал машину…

— Я ее не угонял! Взял без спроса — да. Но она мне нужна была позарез.

— Понятно… Если позарез, значит, можно, да? Тебе задержали как угонщика. Была небольшая погоня, как мне помнится, протокол, выяснение личности — все как положено, Костя. И привезли, вернее, доставили тебя в город как задержанного угонщика.

— Но я им не был!

— Ты им не стал… После того как Анатолий сказал в милиции, что сам послал тебя. И оформил путевку задним числом. И получил выговор за использование машины в корыстных целях. Он тебе об этом не напоминал, Костя? Я спрашиваю, во время сегодняшнего разговора он напомнил об этом случае?

— Нет.

— Видишь, как получается… Не стал он тебе об этом говорить. И мне не сказал…

— Так уж и не сказал?

— Не сказал, Костя. Хотя тебе в это трудно поверить. Честное слово. Ты тут многое упомянул, а у него такой козырь, такой козырь… И молчит. Как ты думаешь, почему?

— Козырь лучше приберечь…

— Но решается-то все сейчас! Ты, конечно, поступай как знаешь… Вообще-то мы все можем поступать, как нам хочется. Я пошла, Костя.

Таня запахнула куртку и вышла на крыльцо. На дороге смутно темнело продолговатое пятно машины. Огни были выключены, и казалось, в ней никого нет. Но когда Таня подошла, задняя дверца открылась. Вспыхнули фары, и машина медленно тронулась с места.

Выключив свет, Костя стоял у окна и смотрел на удаляющиеся огни. Когда они скрылись за поворотом, он сел к столу.

Выпил в темноте чай, как-то замедленно, словно через силу, надел куртку, вышел на крыльцо. Прижавшись затылком к холодной балке, он смотрел в глубину шуршащего дождем двора.

— Все, Костя, — проговорил он. — Пора. Пора, Костя. Пора… Пора… Надо что-то делать… Спасать надо… Спасаться надо…

Он прошел к сараю, раскрыл ворота, включил свет. Машина стояла, будто горем убитая. Осторожно выехав из сарая, он свернул со двора на улицу и привычно направился к дому, где жил Анатолий. Машина, подчиняясь его настроению, шла раздумчиво, объезжала лужи, выбоины, словно колеблясь, словно все еще не приняв окончательного решения.

Остановившись под большими деревьями, Костя вышел из машины. Знакомое окно светилось, а сам Анатолий темной тенью выделялся на фоне занавесок. Услышав шум мотора, он подошел к окну и, конечно, узнал свою машину. Когда Костя поднялся на третий этаж, Анатолий молча пропустил гостя, запер дверь, стараясь, чтобы замок не щелкнул слишком громко.

— Выпить хочешь? — спросил он уже на кухне.

— Нет, — Костя показал рукой в сторону окна — там, на улице, стояла машина.

— Ах, да… Я и забыл. Кто-то должен оставаться трезвым. Не думал, что ты приедешь. Не думал.

— Приехал. Хотя, честно говоря, нельзя мне было садиться за руль этой ночью.

— Почему?

— Теперь уже ничто не помешает вам с Таней сказать, что я совершил наезд, сбил человека, что вы с ней действительно сидели сзади.

— А что нам помешало сделать это раньше?

— Мешало, — вздохнул Костя, присаживаясь к столу. — Когда вы, Анатолий Васильевич, загнали машину в сарай, на руле, на рычагах, на дверце остались отпечатки ваших пальцев… Сейчас их там нет. Сейчас там уже мои отпечатки. Раньше мне легко было доказать, что за рулем в момент наезда находились вы, а теперь не могу.

— Да… Все-таки, Костя, ты думаешь на пару ходов дальше меня… Мне бы и в голову не пришло. Так вот почему ты не хотел садиться за руль.

— И поэтому тоже. Ведь вы тогда открыто пригрозили, что все спихнете на меня…

— Да ладно тебе! Ляпнул сгоряча, не каждый ведь день человека сбиваю.

— Пока машина стояла в моем сарае, я был в полнейшей безопасности.

— Ты и сейчас в безопасности.

— Почти, — обронил Костя.

— Ладно, хватит об этом. Таня рассказала мне о вашем разговоре, — сказал Анатолий, присаживаясь к столу. — В двух словах, правда, но подробностей я и не спрашивал. Ты прав, конечно… Каждый должен думать о себе сам.

— Нет, я не прав. Люди не могут вести себя так, словно между ними ничего не происходит. Я имею в виду не только нас троих, вообще все люди повязаны… И никому от этого не уйти.

— Кофе хочешь?

— Только что чай пил.

— Видишь ли, Костя, то, что произошло с нами в эту ночь… Это происходит постоянно, со всеми. Мы, правда, не видим крови, не слышим, как раскалываются черепа об асфальт, о письменный стол, о стену, которую никак не удается прошибить… Но мы каждый день переезжаем людей колесами. Переезжаем, сшибаем, давим… совершая самый невинный поступок, произнося слова, которые вроде бы даже обязаны произносить по долгу службы. И убиваем. Людей, их веру в себя, их надежды…

— Таня… — начал было Костя, но Анатолий перебил его.

— Что Таня? При чем тут Таня? Тебе не нравятся наши отношения?

— Она ждет от вас больше, чем вы можете ей дать. Она беззащитнее вас. И, в конце концов, уйдет ни с чем… Потеряв даже то, что могла бы получить в другом месте.

— В другом месте, это у тебя, что ли? — жестко усмехнулся Анатолий.

— Необязательно…

— Ты ошибаешься, Костя. Из нас двоих страдающая сторона — это я. Да, Костя. Не она в зависимом положении, а я. Я беззащитнее. Подо мной горит костер, Костя, мои ступни уже обуглились, мои!

— Не понимаю…

— Я предлагал ей все, что может предложить один человек другому. Все, что мужчина может предложить женщине.

— И жениться?

— А! Это было в самом начале!

— А она?

— Отказалась.

— Почему?

— Спроси у нее… Хотя, в общем-то, большой загадки тут нет… Она как-то сама сказала… Не смогу, дескать, людям в глаза смотреть. Ты вот тоже не можешь людям в глаза смотреть, если они будут знать, что человека сбил… А спрашивается, зачем смотреть в чужие глаза, если в них нет понимания? Я ей говорю — уедем! Я брошу свою управление, персональную машину вместе с хорошим парнем Костей, брошу дом, жену… Уедем! Не хочет. Хорошо, ей нельзя людям в глаза смотреть, а мне можно? Я рискую всем, я готов отказаться от всего, я все посылаю к чертовой матери! А она боится потерять какую-то дурацкую добропорядочность! Она думает над тем, что кто-то не с таким выражением ей в спину посмотрит, а я… Я готов даже к тому, что мне в спину комья грязи будут бросать!

— Может быть, все проще, может быть… она вас не любит?

— Не любит? — Анатолий вскочил, прошел к окну, вернулся, снова сел. — Не любит… Думаешь, это имеет для нее значение? Если не любишь, какого черта якшаешься со мной? Коньяк любишь? Рестораны? Езду по ночным улицам? Или, может быть, она тебя любит? Тогда что же ей мешает откликнуться на твои призывы? Молчи, Костя. Ты же ее насквозь прожигаешь! Обивку в машине повредил своими горячими взглядами! До железного основания прожег!

— Надо же, — смущенно проговорил Костя. — Вроде следил за собой…

— От влюбленного сердца, — Анатолий дурашливо постучал себя по груди, — ничего не скроешь. Скажу тебе еще одно, уж коли у нас такая ночь получилась, уж коли мы все тут наизнанку выворачиваемся… Ведь вечером в аэропорту… это она, Таня, меня за руль усадила.

— Как?!

— Когда ты за сигаретами в ресторан поднялся… У меня уже не было желания садиться за руль, сейчас могу сказать — не было. Но она начала подзуживать… Дескать, кишка тонка, дескать, слаб… Ну и так далее. Я и сел. Ее вина, потому и согласилась с тобой поговорить. Видишь ли, этот случай, когда правда никому не нужна, мы все от нее страдаем.

— Анатолий Васильевич, я человек темный… Я считаю, что правда хороша сама по себе.

— Так-то оно так, Костя… Но правда должна к чему-то прилагаться, на что-то работать, с чем-то воевать… Иначе на кой она? Посадят меня, лишат прав тебя за то, что доверил руль нетрезвому гражданину, вынесут частное определение о личной жизни девицы Тани, исключат ее из института…