Пришелец - Натали Бланш

Герой фильма попеременно то мужчина, то женщина, иногда – ребёнок в мире взрослых, иногда – два человека, спорящие между собой и расходящиеся в разные стороны. Летает. Не такой, как все.

Сны меня ужасно интересуют.

Теперь ещё и с другой точки зрения: По ЛЭП-гипотезе (и по смыслу) выходит, что ничего не материального нет, то есть даже «игра воображения» материализуется.

Любопытно: в снах никогда не видишь своего физического уничтожения, просыпаешься за секунду до того.

Со мной, впрочем, было два раза было – в детстве в меня стрелял немец, я кричала и умирала на снегу. Потом проснулась и сон этот помню. Мне было четыре-пять лет.

Второй раз – зарезал бывший возлюбленный, но во сне оказалось, что я всё только прочитала. Это было классе в шестом, мой самый необычный по силе впечатления сон. Я как будто действительно откуда-то вернулась и долго бродила днём, как потерянная, не могла прийти в себя.

Сон! Я не могу записать.

Я теперь поверила, что жизнь может продолжаться ещё очень долго, и на душе у меня стало светлее. А то, как дамоклов меч, висело надо мной ощущение неминуемого скорого конца – всему, всем. Человеку нужен смысл, ибо так устроена вселенная – в нём и вне его. Смысл – это ключ. Но всё-таки – всегда… бесконечно…

Ничего не чувствую, что будет потом. Иногда страшно, весело. Ничего, посмотрим. Не в первый раз. Правда, тогда меня грело сознание, что я еду к Ирочке. Странно, что я её иногда ощущаю как бы частью себя. Я всё равно временами выпадаю из реальности, но теперь не думаю, что это непременно плохо.

Мне понравилась идея Вернадского, что природа – нравственна, а человек – носитель и выразитель этой нравственности.

Прошлый год заканчивался чтением Джейн Эйр. В этом – смотрела фильм.

Мне сейчас тяжело. Зачем тогда Бог создал меня женщиной? Я не могу жить без любви. Я не хочу многих, я хочу одного, но такого, чтобы всё во мне тянулось к нему и отзывалось. Я хочу любить. Я не могу больше так! Всё это в некоторой степени приятно и необременительно, но это ненастоящее, это не жизнь, а лишь иллюзия жизни. Как хочется подлинного, настоящего. Когда я любила В., я уже чувствовала, что на ещё одну такую вспышку нескоро хватит сил. Прошло почти семь лет! Я знаю, чего прошу. Мне сейчас так тяжело, так пусто. У меня никого нет. Боже, пошли мне любовь!

Я знаю, что прошу страшного. Я знаю, что всё настоящее оплачивается громадной ценой. Нет, я хочу не долго жить, но полно. Я и сейчас мучаюсь, так лучше мучиться, любя!

Я не знаю, почему «Джейн Эйр» так меня волнует. Я чувствую непреодолимую потребность читать и думать. Мне хочется – до ломоты в висках – какого-то иного света, идущего оттуда. Я сейчас как человек, которому не хватает воздуха.

Всё это довольно странно. Фильмы о страстной любви всегда действовали на меня, но не так, не в такой степени. Возможно, я в чём-то отождествляю себя с Джейн, и мне хочется своего Рочестера. Надежда – Джейн… Даже имена созвучны. А его звали Эдвард.

Там совсем иной ритм, иное течение времени. Чем-то по атмосфере, по тому мучительному сладкому удушью и попытке вспомнить, ощутить нечто, теперешнее моё состояние напоминает тот мой давний сон о полёте и космическом корабле.

Без чувств, без любви я не могу. Я задыхаюсь. Как мало значат мимолётности, не нужно их! Вернее, что значат они, что значит всё, всё, всё – без любви?!

Я очень хочу побывать в Англии, там, где жила Шарлотта Бронте и её герои. Я чувствую в ней что-то очень душевно близкое, хотя она прямолинейна и рассудительна.

«Так пролетели октябрь, ноябрь и декабрь. Однажды в январе…» Я прямо-таки вижу эту пустынную, скованную льдом дорогу, быстро приближающиеся зимние сумерки, пейзаж, залитый лунным светом… Как будто я тоже была там.

«Вы ушиблись, сэр?»

Нет, я не понимаю. Грусть не проходит, а наоборот – резко усиливается. Вчера ещё такой щемящей грусти не было. Когда я принимаю во внимание доводы моей логики, мне кажется, я права. Но не подчиняющиеся контролю чувства чаще сильнее мысли. Этот поток смывает все ограничительные столбы. Больше всего меня гнетут сомнения: права ли я, что уезжаю? Нужно ли это?

Готова ли я к слишком большим испытаниям? К испытаниям вообще?

Здесь я буксую по всем параметрам, во всех направлениях. А Киев, в любом случае, какой-никакой, а жизненный опыт.

Всё же жаль, что я ничего пока не вижу впереди.

В данный момент я уже во власти обстоятельств – билет, выписка, увольнение с работы.

Что ж, ставки сделаны.

Господи, помоги!

Пятый брат

Don’t my mind, baby!

– Женщина с родинкой на левой груди… Опасность! Не спеши жениться на ней, сынок!

Моя бабка, знаменитая на всю Северную Африку знахарка, произнесла это предостережение, когда я был ещё ребёнком, но я твёрдо запомнил её слова – в них таилась угроза. Да, я буду осторожен – ничто не помешает мне выполнить то, зачем я пришёл.

– Берегись женщины с родинкой на левой груди!

Это был красный цвет, сигнал тревоги, который загорался всякий раз, когда я встречал новую женщину. И всякий раз он загорался напрасно. Может быть, поэтому я не мог всерьёз относиться ни к одной из них. Они мелькали, как яркие картинки, похожие одна на другую. Они мне быстро надоедали, даже самые красивые и искусные. Даже Полина… Да, потому что это была не она.

Воскресенье. 19 февраля 19** года.

Настоящей зимы не было. Снег падал и тут же таял. В воздухе неуловимо пахло весной. Непонятное беспокойство гнало её из дома – там было тесно, шумно, хотя и весело, без конца звонил телефон, возникали споры. Восемь человек в четырёх комнатах – не разойтись, а ей хотелось покоя. Свободы. И чего-то ещё, чего-то… Хотелось раствориться в шуме улиц, в молчании высоких клёнов в Ботаническом саду, в чирикании воробьёв, в подмигивании светофоров. Её манила неповторимая красота этого города, этого тёплого дня в преддверье весны.

Киев! Она была влюблена в него, и вот ходила, бродила, позабыв обо всех трудностях: просто дышать, просто идти, просто жить…

Воскресенье – и он решил дать себе передышку: сессия позади, все зачёты и экзамены сданы на отлично, а до лета ещё далеко. Можно немного расслабиться, побыть с друзьями, поговорить, послушать музыку, может, услышит какие-нибудь новости из дома – всегда кто-то уезжает и кто-то возвращается. Настроение было отличное. И хотя под ногами хлюпала вода, и кое-где на обочине темнел свалявшийся снег, всё равно чувствовалось – весна! Мрачных зимних дней уже не будет.

Людей было немного, а на пятачке между Индустриальным мостом и радиозаводом и вовсе никого. Он повернул за угол…

Она подняла глаза на возникшего вдруг прямо перед ней чернокожего парня. Он тоже смотрел на неё как-то странно. «Наверное, заблудился. Хочет спросить дорогу и не решается. Надо же, чёрный, а такой хорошенький, – быстро промелькнуло в голове. – Ну, спроси, спроси, не бойся!»

И он заговорил:

– Ивинитсе, я ищу КПИ-общ…жите. Ви знаете?

– Да, вы правильно идёте, здесь есть какое-то общежитие, только надо ещё немного пройти вперёд.

– Ви там живёте?

– Нет.

– А где?

– Ну, недалеко, Героев Севастополя. Это две трамвайных остановки.

– Геро… Свес… – попытался повторить он. Вообще говорил он нечётко, с сильным акцентом, она с трудом разбирала слова.

– Ви учитесь юниверситет? – снова спросил он.

– Нет.

– А где?

– Я не учусь.

– Ви рабочий?

Она чувствовала себя довольно глупо, отвечая на его вопросы, проще было бы соврать что-нибудь покороче, но вместо этого она пустилась в подробные объяснения.

– Я не учусь и не работаю – пока. Я приехала и учиться, и работать, но поступать я буду летом во ВГИТИС на режиссёрский факультет, а до этого хочу поработать на киностудии, посмотреть. Но тоже ещё надо подождать. Меня обещали взять на работу в течение месяца.

У него были круглые, как у зверушки из мультфильма, очень забавные глаза. И этими своими забавными глазами внимательно глядя на неё, он вдруг спросил:

– Почему ви так на меня смотрите? Это потому, что я чёрный?

Она и не подозревала, что её глаза, устремлённые на него из-под лисьей, надвинутой на лоб шапки, кажутся ему такими же большими и удивлёнными, как ей – его.

– Нет. Просто…

– Как вас зовут?

«Приехали!» Ей вдруг сделалось досадно.

– Какая разница?

– Что – нет никакой разницу? Если, примерно, встретимся с вами ещё, ми не сможем здороваться.

– Надя.

– Надя. Можно говорить Надежьда, да? Можно пригласить вас в кино?

– Нет. Я уже долго иду пешком, теперь я устала и хочу домой.