Пришелец - Натали Бланш

– Никогда. Я больше не хочу встречаться.

– Как это?! Почему??? – воскликнул он, окончательно сбитый с толку.

И она ответила простодушно:

– Потому что я ничего к тебе не чувствую.

– Что-о?! Ничего не чувствуешь? – его изумление было натуральным – он даже оттолкнул её от себя в сердцах, но тут же вновь прижал к своей груди. – Как ти тогда можешь?…

И хотя Надя сказала правду, она подумала: «Он прав. В самом деле, нехорошо». И, пытаясь исправить положение, а также щадя его мужское самолюбие, немного подправила свою реплику:

– Ну, не совсем ничего… что-то… но…

– Если так, как сегодня, мне достаточно, – спокойно произнёс он.

И снова эта фраза была понята ею в ином смысле, чем вкладывал в неё Кидан. Она поняла это, как обещание не переходить известных границ – объятия, поцелуи, но не больше – «Так, как сегодня, мне достаточно». И она поспешила поверить этому ею самою придуманному обещанию. Именно такому недоразумению Кидан был обязан тем, что она согласилась встретиться с ним ещё.

Пьяная и от вина, и от счастья, Надя села на троллейбус, идущий в противоположную сторону.

Надо же, первое в жизни настоящее (всё другое не в счёт) свидание – и такое бурное! Даже если при здравом размышлении она решит больше не встречаться с Кунди, всё равно будет о чём вспомнить.

Целую остановку, прежде чем заметить свою оплошность, она довольно улыбалась, привлекая внимание немногих попутчиков. Её сияющие глаза, кричаще-алый рот, в беспорядке выбившиеся из-под шапки пряди волос будоражили фантазию зрителей. Наверное, поэтому, когда она вышла, чтобы перейти дорогу и пересесть на свой троллейбус, какой-то бойкий парень бросился следом, набиваясь в провожатые…

Ей хотелось смеяться и плакать, петь и танцевать. Она не могла удержать бьющую через край радость и непроизвольно вырывающийся смех. Склонив голову набок, она то и дело прыскала в воротник, чтобы не шокировать тех, кому довелось оказаться рядом в этот самый первый вечер её зарождающейся любви.

Господи, что случилось?

Куда исчезло время? Теперь уже час ночи. Ему пришлось брать такси. С ума можно сойти! Его трясло, как в лихорадке, а губы сами собой расплывались в улыбке.

«Нанюхался, что ли? – подумал водитель, наблюдая за странным пассажиром. – А, не моё дело, лишь бы заплатил побольше».

Что случилось?

Он не мог понять – ни в этот миг, ни позже, когда много раз возвращался в воспоминаниях к волшебному, заколдованному вечеру их первой встречи. В его жизни были женщины, было чувство, которое он мог бы назвать любовью, но никогда прежде, – никогда! за это Кидан мог бы поручиться, – он не испытывал такого шквала чувств, обрушившихся вдруг, сразу, лишая возможности рассуждать и трезво воспринимать происходящее. Он даже не подозревал, что игра с женщиной может обладать такой остротой, точно находишься под током высокого напряжения, – ощущение, в котором сладость и мука слились воедино на самом пик человеческих возможностей.

Всю дорогу он грезил наяву, пока таксист не тряхнул его за плечо: «Эй, парень, очнись! Приехали».

«Если бы мне только быть уверенной, что он сдержит своё слово, что не попытается действовать хитростью или силой», – записала Надя наутро в своём дневнике. Ей бы хотелось записать всё, всё, до мельчайших подробностей: как он подхватывал её на руки и медленно спускал вниз по своему телу, чтобы она ощутила всю силу его пробудившейся страсти; как небрежно, играя, запускал руку в волосы; как его тёмная ладонь с плотно сжатыми пальцами упруго касалась её щеки, имитируя удар… В его жестах было столько властности и обаяния, но всё это относилось ещё не к ней. В нём чувствовался опыт быстрого и лёгкого знакомства с женщинами, и все его покровительственные жесты и повадки были оттуда. «А меня ты совсем не знаешь!» Да, ей хотелось бы записать, но она боялась, что бумага покраснеет. К тому же вокруг много любопытных глаз.

Предстоящее свидание и манило, и пугало.

«Кунди… Вот я уже и думаю о нём!»

На лекции она полностью ушла в свои воспоминания и мысли, ничего не видя и не слыша вокруг. Милая, немного задёрганная женщина-художник рассказывала историю костюма. Это была одна из тем, что особенно нравились Наде. Но в этот раз она была точно в трансе: тело покоилось на стуле в тёплой, ярко-освещённой аудитории, а душа бродила по закоулкам вчерашних снов. Ведь это был только сон, не правда ли? Ведь не могли же они наяву, вдруг, ни с того, ни с сего оказаться столь безрассудны? «Надечка! Пожалюста! Пожалюста!» Сейчас, в воспоминаниях, его сдавленный голос и порывистые объятия волновали её гораздо больше, чем тогда. Слегка отодвинув рукав свитера, Надя рассматривала небольшие синяки, оставленные его пальцами на её запястьях, – так крепко он её держал. Да и воротник свитера совсем не случайно был поднят до самого подбородка. Нет, не сон!

В перерыве между двумя лекциями неожиданно появилась Надежда Петровна, отозвала Надю в сторону, где стоял какой-то невысокий черноволосый мужчина.

– Надя, я хочу представить вас. Это Марьян, начальник ЦПС, где вам вскоре предстоит работать. Наш реквизиторный участок относится к этому Цеху – Цеху подготовки съёмок.

– Да-да, нам рассказывали, – кивнула Надя, протягивая руку в ответ на протянутую ей руку.

– А теперь я хочу рассказать вам о том, о чём вам не рассказывали, – улыбнулся Марьян. Надя улыбнулась в ответ. Почему-то она всегда безоговорочно нравилась таким южным черноволосым мужчинам. У неё была очень светлая кожа и голубые глаза, но каким-то непонятным шестым чувством они угадывали в ней нечто своё, родственное, и неизменно проникались симпатией. – Вы у нас на студии недавно, ещё не знаете, что за работа вам предстоит. Теория это одно, а практика – совсем другое. Вам много придётся разъезжать с разными людьми по всей стране. Я говорю прямо: надо уметь дать отпор, уметь за себя постоять. Опять же – реквизитор отвечает за материальные ценности. Да. Но и за себя надо уметь постоять. Это понятно?

Она кивнула. Понятно. Отчего же не понять? По этой самой причине Юрий Григорьевич три года назад отказался устраивать её на киностудию в Алма-Ате, хотя она из-за этого специально приехала в столицу Казахстана.

Вечером они с Сашкой отправились на «Ностальгию» Тарковского – далеко, в «Коммунар», но первым трамваем можно было добраться дотуда без пересадки от Отрадного.

Был такой же, как вчера, совсем весенний вечер. Слегка моросил дождик. Но ни по дороге, ни в кино Надя не могла сосредоточиться на настоящем.

– Саш, а что такое wonderful?

– Ну, удивительный, замечательный… А зачем тебе?

– Так. Уточнить хотела.

– Что, с каким-нибудь иностранцем познакомилась?

Надя и виду не подала, но её удивила Сашкина догадливость, хотя ему вовсе не так уж трудно было связать её возвращение среди ночи, припухшие губы с сегодняшним вопросом. Да и весь её вид – загадочная, погружённая в себя, с вдруг мелькавшей на лице улыбкой… Никакой тебе обычной общительности, весёлых вопросов и подколок. Как уж тут не спросить?

Но ответа не последовало.

После фильма разговор оживился – они долго ждали трамвая и обменивались впечатлениями, которые не совпадали: Саше фильм понравился, а Наде нет. Но коль скоро тема была исчерпана, она снова впала в свой транс, отгородившись от всего мира непроницаемой стеной. Только сердце билось учащённо и шептало с каждым ударом: «Завтра! Завтра!»

Но если он снова попытается… Если ему нужно только это…

Кидан ждал её на прежнем месте. Снова, как в прошлую встречу, энергично пожал руку. На этот раз он был без сумки. И Надя выглядела совсем иначе – не в шубе и лисьей шапке, а куртке небесно-голубого цвета под цвет глаз, красной шапочке с помпоном и такого же цвета шарфе, она казалась совсем девчонкой.

Они поднялись в кафе «Ластивка» на Большевике, и пока Надя с аппетитом уплетала сладкий десерт, Кидан, подперев голову руками, не сводил с неё глаз. Его глаза улыбались и точно ласкали её. Надя пыталась не встречаться с ним взглядом – слишком уж откровенно он любовался ею. Вид из окна – маленький скверик, площадка перед метро, уставленная киосками, с рёвом несущийся мимо поток машин, интерьер кафе и посетители занимали её внимание. Но смущение нарастало. «Зачем так смотреть? Подавиться можно!»

– Сегодня хорошая погода, – сказала она.

– А прошлый раз?

– Ну, тогда было холодно!

– Нам било холёдно? – вкрадчиво спросил он.

Щёки её вспыхнули, и она сочла за благо не отвечать.

– Как ти провела вчерашний день?

– Как провела? Хорошо. Сначала ходила на курсы, вот сюда, на студию, потом вечером с братом в кино… «Ностальгия» Тарковского. Это наш очень известный режиссёр. Он эмигрировал во Францию. Очень скучал по Родине. Снял там два фильма – этот и ещё «Жертвоприношение», я его ещё не видела… И умер.