История моей матери - Семен Бронин

Выговор Коминтерна докатился таким образом и до философской секции девятого района: Рене в первый и в последний раз в жизни отчитала своих подчиненных, но мы все хоть раз, но делаем что-то впервые, отдавая дань духу времени.

Алекс состроил озадаченную физиономию и призадумался. Бернар опешил и забыл свою рассеянность: лицо его на миг обрело естественное выражение, и даже взгляд его прояснился - с ним это иногда случалось...

Недавно с ним вышел казус. Они оба жили в Стене, и он провожал Рене до дому, поджидая ее, когда она задерживалась. Видя их вместе, соседи стали говорить, что это неспроста, что их отношения выходят за рамки идейной близости и должны кончиться красной свадьбой. Бернар не отвергал этих домыслов - напротив, они ему льстили и, когда намекали на эту возможность, он по обыкновению своему лишь бормотал нечто невнятное. Несмотря на известное всем увлечение политикой, Рене считалась завидной партией: училась в лицее и должна была приобрести хорошую профессию. Бернар это понимал, да и мать ежедневно твердила ему о том же. Так или иначе, но однажды, провожая ее поздним вечером и замешкавшись в узком проходе между стенами, он оглянулся по сторонам, словно побоялся, что его кто-то увидит, и неумело и неловко сжал ее в объятьях. Лицо у него при этом было самое неопределенное, он не объяснил своего поступка, и Рене не сразу поняла, что произошло,- сначала подумала, что он споткнулся и схватился за нее, чтоб не упасть. Бернар, однако, не отпускал ее, выглядел при этом настойчиво, и, хотя по-прежнему не говорил ни слова, лицо его утратило прежнюю бесстрастность и обрело некое уже вполне понятное, хотя лишь отдаленно напоминающее любовь выражение.

- Бернар, ты что? - спросила она, оторопев: до этого она говорила о делах в ячейке и была увлечена предметом разговора.- Разве это так делается?..- Он замер в ожидании, надеясь, что она подскажет ему как, но она поспешила взять свои слова обратно и развеять его последние надежды: - Да я и не хочу вовсе. С чего ты взял?..

Он выпустил ее и (надо отдать ему должное: у него тоже был характер) никогда больше не опускался до подобных выходок. Он переключился теперь на Ива: стал провожать его домой, заходил для этого в Федерацию. Ему нужно было кого-то ждать, сопровождать и безмолвствовать по дороге - не в одиночестве, а в компании. Ив был от него в восторге: ему никто еще не оказывал таких знаков внимания; он при всяком удобном случае выделял Бернара среди других и прочил в далеко идущие партийные руководители...

Барбю, присутствовавший и при разборе письма Коминтерна, и при описанном выше нагоняе, одобрил строгость Рене и мысленно поздравил ее с успехом. Он тоже считал, что ячейка задержалась на фазе идеологической подготовки, сосредоточилась на философии и оторвалась от живых дел комсомола. Он и теперь воспользовался случаем, чтоб поделиться опытом своей боевой молодости:

- Знаете, что я по этому поводу думаю?.. Нет? Слышали, как Клара Цеткин явилась на первый съезд Компартии? Тоже нет? Тогда ведь все были на нелегальном положении: через границу так просто не перейдешь...- Он обвел ребят лукавым, лучистым взглядом.- Потушили на минуту свет, а когда включили, она была уже в президиуме!

Те обомлели.

- И как это с нашими делами связать? - спросил Алекс.- И с какими, главное?

- Вот я и думаю с какими,- нисколько не смутившись, отвечал Барбю.-Хорошие идеи именно так и рождаются. Иногда с конца - не всегда с начала.

- Вошли и свет потушили,- представил себе Алекс.- Хорошее решение,- и засмеялся - за ним и те двое.

- Вот именно потушили! - стоял на своем Барбю.- Где - неизвестно только. У меня это в голове так и крутится - только выхода пока не вижу.

- Вот и у меня крутится! - развеселился Алекс, забыв даже о том, что пора взяться за Фейербаха, а Гегель до конца еще не разобран.- Свет только тушить негде!

- А нельзя ли посерьезнее? - взъелась на них Рене, еще не вполне остывшая.- Зубы скалить всего проще, а о деле кто-нибудь думать будет? Тоже мне -Мольеры!

- Погоди.- Люк решил изменить ради нее принципам.- Не расстраивайся. Тут рядом выставка открылась. Колониальных товаров. В зале Шапель. Может, там свет выключить?

- Где это? - спросил Алекс.- И что за выставка?

- Ничего не знает! - удивился Люк.- Что ты видишь вообще? Рехнулся совсем со своим экзаменом. Я когда иду, всегда по сторонам гляжу: что да как. Зал Шапель - за Мулен-Руж который. У Монмартра. Мы там кино в детстве смотрели.

- Это интересно! - Рене повеселела.- А внутри что?

- Я в такие места не хожу: загрести могут. Заглянул в дверь. Много чего наворочено. Но и охраны хватает.

- Все. Совет закончен,- распорядилась Рене.- Выходим на рекогносцировку местности. Вроде бы что-то проясняется. Вы идете с нами, Барбю?

- Куда мне? - возразил тот с самоуничижением и превосходством разом.-Не убегу уже от полиции. Это у вас быстрые ноги. А я только так - мысль иной раз могу подбросить... Но думаю, там есть где свет выключить. На выставке этой...

Зал Шапель, что недалеко от Монмартра, внешне мало отличался от соседних зданий и вплотную примыкал к ним. Внутри за ничем не примечательным фасадом скрывался большой зал, использовавшийся как танцплощадка, как кинозал или, как теперь, под выставку. При входе висели афиши, извещавшие парижан, что в настоящее время здесь размещена самая полная экспозиция товаров и плодов колоний: от ближайшего Марокко до отдаленнейших Гвианы и Мадагаскара. Они заглянули, как Люк, внутрь с улицы - там была сказочная панорама, вызывающая к памяти пещеру Али-Бабы: горы бананов, настоящие финиковые пальмы, россыпи из воображаемых руд, слитков золота и иных полезных ископаемых. Вокруг каждого развала застыли в жеманных позах девушки в национальных костюмах: гурии, изображавшие собой не то земной рай, не то сельскую простоту нравов. Выставка, употребляя коммунистический лексикон, была воплощением колониализма в его законченном и неприглядном виде.

- Зайдем? - предложила Рене.- Люк попал в точку. Прямо в яблочко.- Но тот от приглашения отказался:

- Нет, я в такие витрины не ходок. На меня и так у дверей поглядывают. А там просто возьмут за жабры. У них же глаз острый - не то что у вас.- На него и в самом деле уже обратили внимание: кругом было полно охранников.-Пойду прошвырнусь. Пока и вас со мной не застукали,- и потрусил легкой дробной походкой вниз по крутому переулку.

- Пойдешь, Бернар? - спросила Рене.- Надо на месте сориентироваться.

- А сколько стоит вход?

- Франк. Немного.

- Это как сказать,- проворчал он: когда речь заходила о деньгах, он говорил проще и доходчивее.- Франк на общественные расходы...- И потянул с ответом - в надежде, что Рене купит билет из тайных средств комсомола, но она ими не располагала, а свои тратить не захотела: решила больше их не баловать.- Я с улицы погляжу,- сказал тогда Бернар.- Отсюда тоже видно...- и стал с рассеянным видом заглядывать в зал: будто потерял там знакомого.

- Пошли, Рене.- Алекса заела совесть - или же испугался, что вечерняя школа и вправду накроется.- Плачу за обоих...

В выставочном зале они увидели немногим больше, чем Бернар в открытые двери: тут он оказался прав, но Рене глядела не на экспонаты, а на сторожей, число которых внутри удвоилось, по сравнению с улицей. Надсмотрщики рыскали взглядами по сторонам, выискивая тех, кто мог бы польститься на лежащие вокруг бананы и финики, но еще больше - на возможных заговорщиков: при том подъеме борьбы с антиколониализмом, который переживала Франция, провокация против выставки напрашивалась сама собою. Рене и Алекс не обратили на себя их внимание. Это были обычные посетители - из тех, что составляют главную публику на таких выставках: бедные, но любопытствующие молодые люди из интеллигентов первого поколения, всюду где можно ищущие знаний и своего к ним применения.

- Не знаю, что тут можно сделать,- негромко сказала Рене, подойдя к Алексу, который разглядывал африканскую богиню из красного дерева, словно не видя полуобнаженной негритянки, застывшей рядом - тоже как изваяние, но проявляющее к нему живое внимание.- И где тут свет выключить?..- Вверху сияла огромная хрустальная люстра, глядевшая солнцем на разложенное внизу великолепие.- Даже если найдем рубильник, что толку?

Они вернулись на улицу. Бернар спросил, что они увидели: был уверен, что прозевал все на свете: скупость завистлива.

- Ничего хорошего, Бернар,- сказала Рене.- Колониальный режим охраняется бандой переодетых приспешников. Ни снаружи, ни изнутри не подступишься.

- Снаружи и изнутри нельзя, а сверху можно. Никогда не бывает так, чтоб со всех сторон закрылись. Где-нибудь да забудут.- Это подоспел Люк: вынырнул, никем не замеченный, из-за спины Бернара.

- Как это - сверху? - хором спросили они его.

- Тише вы!..- и перешел на шепот: - Да очень просто. С потолка. Я же тебе говорю: мы здесь кино смотрели. Думаешь, билеты брали?.. По крышам ничего не стоит с одной на другую перескочить и на чердак залезть. Там над потолком щель - из нее фильмы и смотрят. Кто платить жмется.