История моей матери - Семен Бронин

- И верно! - удивился Огюст.- Как это я запамятовал?

- Потому что он не из номинативного ряда, а из реального,- объяснил ему Филип.- Ты ищешь среди номиналий, а не реалий: не в жизни, а в своей башке а Морен рядом: есть разница?

Огюст не поверил ему: как всякий философ, он не мог согласиться со своим коллегой, но спорить не стал, а прислушался: на следующий день был назначен экзамен, и все, что касалось профессора, могло иметь к ним прямое отношение.

- Нам его адрес нужен,- сказала Рене.- Переговорить надо.

- Не знаю,- с сомнением произнес разумный человек.- У него проблемы с сыном. Я его ассистент - сам его жду, а он не едет. Видно, крупные неприятности.

- Если проблемы с сыном, значит, точно наш. Мы из-за сына как раз и пришли. Нам нужно с ним повидаться...

Это решило исход дела. Ассистент пошел звонить профессору и вернулся с полдороги, чтоб спросить имя гостьи. Рене назвала себя.

- Если Рене, то идите,- сказал он, вернувшись окончательно и подробно объяснив им, как пройти к дому, расположенному по соседству. Студенты поглядели теперь на новичков совсем не так, как прежде,- удивительно, как мало нужно, чтоб вырасти вдруг в глазах отдельных людей и всего общества в целом.

- Это ж надо! - удивлялся по дороге Люк.- Ничего не поймешь! Все говорят и все по-своему! У воров и то понятнее!..

Профессор жил на ближнем бульваре. Дом был огромный, с винтовой мраморной лестницей, ведущей, кажется, в само небо. Консьержка, предупрежденная заранее, пропустила их, хотя и оглядела с сомнением. На этаже была лишь одна дверь. Ребята помешкали, прежде чем постучать висячим молоточком. Рене никогда не была в подобных апартаментах. Квартира профессора занимала этаж и состояла из бесконечной анфилады комнат: хозяин был, видимо, богатый человек - независимо от его занятий философией или вопреки им. Вступив в прихожую, Рене почувствовала себя еще более неловко. На ней было простое дешевое платье, которого она никогда не стеснялась, но здесь сочла бедным, а Люк и вовсе сник и глядеть по сторонам и то боялся. Встретил их профессор - высокий, с опрятной, клинышком, бородкой, нерасторопный и меланхоличный. Из-за его спины вырисовалась женщина его лет: видимо, супруга - тоже невеселая и стушевавшаяся при появлении чужих, словно постеснялась посторонних, и молодая особа в фартуке - очевидно, служанка; этой все было нипочем - она держалась молодцом в их печальной компании.

- Вы Рене? - удостоверился философ, прежде чем впустить их, и, убедившись в этом, поведал: - Мишель говорил о вас. Вы его спасли на этом ужасном конгрессе. Я надеюсь, при вашем товарище можно говорить такие вещи?

- Можно,- сказала Рене, а Люк мотнул головой: могила, мол, а не товарищ.

- Мишель неважно себя чувствует.- Отец замялся.- Может, вы его развеете.

- А что у него? - спросила Рене.

- Врачи говорят, депрессия.- Профессор не сразу обронил это слово.-Лечат. Но вы знаете, это плохо лечится.- Жена в этот миг вздрогнула, и он понял, что сказал лишнее, и поспешил проводить их к сыну.

Мишель лежал в одной из комнат бесконечной анфилады. Вокруг, вдоль каждой из стен, стояли шкафы с книгами, но ему было не до них, он пребывал в черной меланхолии.

- Это вы? - удивился он.- Вот кого не ждал. Отец не сказал ничего.

- А то б не пустил? - Рене присела на большой диван, служивший Мишелю ложем.

- Почему?.. Мне все равно. Нет, Рене, в жизни ни смысла, ни откровения. Я окончательно пришел к этому выводу и не вижу резона в дальнейшем пребывании на этом свете. А придете вы или нет, какая разница? Садись,-сказал он Люку.- Что стоишь? Тебя ведь Люком звать?

- Люк,- подтвердил тот.- Сегодня выясняли. Не меня одного, но все-таки.

- Это мы на факультете были,- объяснила Рене.- Отца твоего искали. Там нам лекцию прочли. Про реалии и номиналии.

- Имя и личность? - угадал он.- Это меня тоже когда-то занимало. Когда-то и я этой ерундой интересовался. На факультете лучше помалкивать: всегда найдут к чему придраться. А промолчишь, сойдешь за умного.Что пришли?

- Позвать тебя на занятие. Не можем в Гегеле разобраться.

- В старике Гегеле? А что в нем разбираться? Мало толку и много мути. Хочет все своими словами пересказать.

- Может, придешь расскажешь?

- Нет, Рене. Никуда я не пойду. От меня вон веревки прячут, штаны подвязать нечем, а ты говоришь, занятия... Бинты твои берегу,-многозначительно прибавил он, и Рене не на шутку перепугалась:

- Где они?! Отдай!.. С меня их спрашивают. Это партийное имущество.

- Потому и требуешь?.. Хитра ты. Ладно, отдам. Раз оно партийное,- и подал бинты, которые держал под матрасом.- Все. Теперь идите. Прием окончен,- и отвернулся к стене, не желая разговаривать с ними.

- Не стал говорить? - отец стоял позади полуоткрытой двери и подслушивал.- Ему экзамены надо сдавать, в высшую школу поступать, а он ни с места. Только о веревке и говорит... Что делать? Хоть прочти все эти книги, ответа не получишь. Когда беда приходит, ум не выручает,- и махнул рукой, очерчивая мысленный круг своих несчастий.- Что это у вас в руках?! - спросил он, увидев тряпичные бинты.- Где вы их взяли?

- Сам отдал. Под матрасом были,- и передала их ему.

- Это те бинты, которыми он так гордился! - сокрушенно сказал профессор.- Как какими-то регалиями... Спасибо. Еще раз выручили: в прошлый раз дали, теперь отобрали...- И спросил чуть погодя, с признательностью: Вас Гегель интересует?

- Не столько интересует, сколько стал камнем преткновения.

Философ чуть-чуть оживился:

- Застрял в глотке? А Мишель верно сказал. У него ж голова варит. На меня нападает, но это, врачи говорят, от болезни... В Гегеле ничего особенного нет - сказано просто все не совсем понятно и вычурно. Немец - что с него взять? Хотите, ко мне приходите, я вам расскажу. Все равно дома сижу, не могу выйти. Врачи сказали, что дома нужен кто-нибудь сильный. Если не хотим, чтоб положили в больницу. Сильный!.. - Он пожал плечами, потом вернулся к прерванному разговору: он был педантом.- Или дам вам какую-нибудь книжицу с изложением гегельянства. Поискать надо. Зайдете как-нибудь: сейчас не до этого...- Он перевел взгляд на Люка: - А вы чем занимаетесь, молодой человек? Рене, я слышал, в лицее учится.

- А я так.- Люк растерялся.- Помогаю кому делать нечего. Что попросят.

- Нет своего дела в жизни? - сочувственно спросил отец-философ.

- Нет. Умом не дорос,- сокрушенно сказал тот.

- И о чем же вас просят?

- Да разное. Кому что надо. Кому огород вскопать, кому на стреме постоять - пока он в окошко лезет...

Последнего не надо было говорить: Люк ляпнул наобум, не подумавши. Рене замерла от удивления. Профессор вначале не сообразил.

- На чем, вы говорите, постоять?

- На стреме. Пока другой подворовывает,- объяснял, к своему ужасу, Люк, погружаясь все глубже в вырытую им самим яму.

Теперь профессор понял. На лице его отразился не страх, но вполне понятное чувство самосохранения. Он поглядел на Люка, потом на Рене. Служанка пошла прочь: чтоб не компрометировать себя опасным соседством.

- Что ж? - сказал Морен-старший.- Всякое занятие если не почетно, то естественно и оправдывает себя фактом своего существования. Так что продолжайте, молодой человек, в том же духе...- Но глазами дал понять Рене, что она зря привела в его квартиру профессионального взломщика и что все приглашения отменяются. А Мишель за дверью бешено захохотал, и это было единственное светлое пятно за весь грустный вечер...

Ребята вышли на бульвар.

- Зачем сказал?! - сокрушался Люк.- Везде молчу, а здесь как прорвало!.. Один раз ведь всего постоял - просили очень и на тебе!..- И сам же ответил: - Потому что он такой грамотный и начитанный. С бородкой. Одно слово - ученый. Не мог соврать ему, удержаться... Я ведь и на рынке грузчиком подрабатываю - мог это сказать... Теперь на порог меня не пустите?

- Почему?

- Испугаетесь: возьму что?

- Да что ты, Люк? Что у нас взять можно?

Рене хоть и была обескуражена его признаниями, но не думала менять к нему отношения. У той черты, которая разделяет людей на две неравные группы и называется собственностью, она стояла по одну сторону с Люком - хотя ей и в голову бы никогда не пришло взять что-нибудь чужое. Он понял это или что-то этому близкое.

- Да если б и было. Скорее свое отдам, чем у тебя возьму. Надо и правда кончать с этим. Я ведь не один раз на стреме стоял, но от доброты все. Ей-богу! Просят - как отказать?.. Но гляжу, всех не осчастливишь, надо и о себе подумать...- и замкнулся, погрустнел, отгородился от нее в своих тяжких раздумьях...

- Я же говорил, не придет! - сказал Алекс, едва услыхал о результатах их визита.- Прикинулся меланхоликом, а на деле мы ему до лампочки. Придет он Гегеля излагать, жди! А я уже сам кое в чем разобрался.

- Да он, оказывается, темнила - Гегель твой, и ничего больше,- сказал, с необычным для него холодком, Люк.- А ты над ним надрываешься.

После того, как они посетили Сорбонну и Люк воочию, в лицах, увидел то, к чему стремился Алекс, и, главное, после того, как он выдал себя и отособился от товарищей, Люк стал относиться ко всему иначе...