Любовницы Пикассо - Джин Макин

темноте. Джеральд перебросил докторскую накидку через плечо и стал похож на птицу с перебитым крылом. Вода плескалась у замшелой каменной лестницы, источая запахи дохлой рыбы и водорослей. Там был и третий мужчина – ниже ростом, чем Коул и Джеральд. Он носил полосатую рубашку гондольера и плоскую шляпу с широкими полями. Кроме того, он обнимал Джеральда за пояс и нежно прислонялся к нему. Его голова покоилась на груди моего мужа – там, где обычно находилась моя голова.

Я отступила в тень, прежде чем они успели заметить меня. Посмотрела еще несколько секунд и молча ушла. Венецианский вечер был теплым, но я оцепенела от холода.

«Значит, вот оно как», – снова и снова повторяла я себе. Тень, которую я ощущала, всегда была там. Вот почему Джеральд так неуютно чувствовал себя в обществе нашего гомосексуального друга Жана Кокто! Вот почему он не смотрел на хорошеньких девушек так, как это делают другие мужчины! Как долго? И что это означает для меня, для нас обоих?..

Я побежала к огням вечеринки, к толпе гостей. Лучше скрыться за маской среди толпы, чем оставаться в одиночестве.

«Это называется горьким разочарованием, – сказал голос у меня в голове. – Ты думала, что никогда не испытаешь его?»

Джеральд вернулся только перед рассветом.

– Ты видела, да? – тихо спросил он.

– Да.

Несколько секунд мы молчали, но когда Джеральд лег в постель, то обнял меня и повернул мое лицо к своему плечу. Старый, знакомый жест.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Я люблю наших детей. Я обещал, что всегда буду заботиться о тебе и любить только тебя. Я сдержу эти обещания.

Мне хотелось обнять его в ответ. Моим первым побуждением было утешить его. Но обещанная Венецией тьма, которая находилась между нами, теперь вошла в меня. То лучезарное чувство, которое я испытывала к моему мужу, сменилось на нечто менее блестящее. Я повернулась к нему спиной.

13

Сара

Как только Пабло увидел меня, он догадался, что произошло. В словах не было нужды. Борьба Джеральда с его ориентацией была достаточно ожесточенной, чтобы оставаться скрытой от неравнодушных к нему людей – от тех, кто был готов понять и принять, а Пабло всегда понимал его. Я же лишь подозревала… Я не хотела признавать того, что находилось перед глазами, пока мы не оказались в Венеции.

Пабло был на пляже: сидел на полотенце, рисуя своего сына Поля. Он поздоровался со мной, даже не поднимая головы, как будто знал, чья тень падает на него.

Чайки кружили в небе, побелевшем от жары.

– Вы вернулись без Джеральда, – сказал он, когда я опустилась рядом. – Ангелы всколыхнули воду?

– Скорее это были персонажи комедии дель арте, а не ангелы. – Я провела пальцами по песку, вычерчивая спирали и зигзаги. – Все эти проклятые Арлекины и Коломбины! И гондольеры.

Он не засмеялся, но я и не ждала этого. Лишь наклонился и провел черту через мои спирали на песке, а потом стер их.

– Иногда мы раскрываемся больше, когда носим маскарадный костюм. Чувствуем себя свободнее. – Немного помолчав, он сказал: – Пока вы здесь, отойдите и сядьте на тот камень. Смотрите через плечо, не на меня. Если вы будете смотреть на меня, я не смогу вас нарисовать. Теперь это неизбежно.

– Что неизбежно?

Он рассмеялся.

Я опустилась на камень и повернулась в три четверти, как он предпочитал. Пикассо носил ковбойскую шляпу, соблюдая этот обычай даже на пляже, и сдвинул ее вперед для защиты от солнечного света. Я не видела его глаз, пока он работал, но ощущала на себе взгляд, опалявший сильнее, чем солнце. Я желала этого мужчину, и вынужденное противостояние с тайной Джеральда заставляло меня бороться с собственными чувствами. Это не было местью: правда не было. Пабло был прав: это было неизбежностью.

В ту ночь мы стали любовниками. Пабло разделил со мной ужин после того, как дети легли спать. Я не спрашивала, где Ольга. Он не спрашивал меня про Джеральда. Пока не пришло время, мы пили кофе с коньяком под звездами на веранде; потом он встал и вошел в дом. Я последовала за ним.

Когда Пабло провел пальцами по моему плечу и шее, нащупывая косточки, как скульптор разминает глину перед работой, а потом опустил ночную рубашку мне на талию, обнажив грудь, я слышала, как Анна гремит посудой на кухне. Пока мы ужинали, она внимательно наблюдала за мной и Пабло. Ее лицо было бесстрастным, и она молчала. Но все видела и ощущала новый жар и напряжение в комнате. Она приносила бутылки минеральной воды, даже когда мы не просили. Она прислонялась к дверному косяку, сложив руки на груди. Ее неодобрение было физически ощутимым, но меня это не заботило.

Утреннее солнце. Влажные простыни. Утром я положила руку на грудь Пабло и почувствовала, как она поднимается и опускается от его дыхания.

– Кто мы? – прошептала я ему на ухо.

– Любовники, – прошептал он в ответ.

Когда я спустилась к завтраку после его ухода, Анна избегала моего взгляда. Мы вели себя официально и холодно по отношению друг к другу. Мне было наплевать. Я отдалась Пабло, стала его любовницей, и мое тело пылало от этого огня. Я не думала о Джеральде. Когда дети находились с няней – и о них тоже. Я думала о руках Пабло, ласкавших меня, о его дыхании на моей шее, о вздохах и содроганиях наших постельных утех.

За те две недели, которые мы с Пабло провели вместе, он рисовал меня снова и снова. Смешивал песок с краской, чтобы картины были не просто образами, а физическими напоминаниями о нашем совместном времяпрепровождении: Пабло и Сара на пляже.

Когда я впервые позировала в его студии обнаженной, это было словно повторное знакомство со всеми телесными радостями. Его взгляд скользил вверх-вниз по моей фигуре, кисть следовала за движениями глаз. Иногда он хмурился, как будто какой-то угол или кривая ему не нравились. Иногда улыбался без видимой причины. «Потом я покажу тебе», – обещал он.

«Влюбленные» – картина, над которой он работал тем летом, – стояла в углу на мольберте, все еще не законченная, хотя иногда я замечала, что ткань, закрывавшая холст, висит немного иначе. Он работал над ней тайно. Ирен вернулась в Париж, а Ольга смирилась с ролью злополучной жены, которая давалась ей очень легко. У нее хватало ума не приходить в студию, пока мы были там, но она перестала даже здороваться со мной. Я